Шотландия: Путешествия по Британии

Тут же лежат бухгалтерские книги за долгие годы. Скотт очень аккуратно вел свою финансовую документацию, его записи напоминают современные банковские расчетные книжки. Вот пометки от 1799 года, когда Скотт, никому еще не известный писатель, только начинал собирать материал для своей книги «Песни шотландской границы». Семья нуждалась в деньгах, и Скотт вынужден был считать каждый пенс. «Десять фунтов — на хозяйство миссис Скотт», «Работнику — 2 шиллинга 6 пенсов» — вот они, свидетельства абботсфордской бухгалтерии. Еще в столе обнаружились три пары очков в кожаных футлярах. Все вещи лежат на своих местах, там, где их сто лет назад оставил хозяин.

Боюсь, что некоторые читатели мне не поверят. Разве возможно, спросят они, чтобы на протяжении столетия комната сохраняла свой первоначальный вид? Ведь последующие поколения обычно стремятся внести свои изменения и «улучшения». Как же так вышло, что эта всеобщая тенденция пощадила кабинет Скотта? А я объясню. Дело в том, что сэру Вальтеру посчастливилось обрести прижизненную славу. И слава эта была столь велика, что рабочий кабинет писателя превратился в «местную достопримечательность» задолго до его смерти. В 1833 году, то есть через год после печальной даты, была заведена первая «Книга посетителей» — для авангарда той несметной армии поклонников, которая на протяжении столетия приходит почтить память писателя. Я, естественно, заглянул в эту любопытную книгу. Самая первая запись принадлежит миссис Рассел Элиот из Чифсвуда и датируется 5 февраля 1833 года. Здесь же на первой странице стоит подпись первого американского гостя Абботсфорда. Им стал Джордж Торберн, который в качестве своего адреса указал: «Нью-Йорк, Северная Америка».

Короче, как только Вальтер Скотт скончался, члены его семьи обнаружили, что кабинет великого писателя принадлежит не им, а всему просвещенному миру.

Сегодняшний Абботсфорд — это милый сельский замок, стоящий на излучине Твида. Наверное, ни один другой писатель не может похвастать тем, что он придумал и построил для себя такой прекрасный дом. Если в глазах всего мира Вальтер Скотт является автором романов об Уэверли, то он сам рассматривал себя в первую очередь как автора Абботсфорд-хауса. Он начал с того, что купил пустой участок земли, на котором не было ни камня. И здесь он выстроил настоящий баронский замок. Происходило это постепенно, по мере поступления гонораров. Писатель жил и работал в скромной хижине на собственной земле, наблюдая, как растут стены и башенки замка. Стук плотницких молотков и мастерков каменщиков заглушал скрип золотого пера, которое оплачивало все строительство. Скотт безропотно терпел неудобства — он наслаждался воплощением своей прекрасной мечты.

Однако были люди, которых этот процесс лишал покоя. Еще один шотландец (но совсем другого типа) по имени Томас Карлейль развернул настоящую войну против Вальтера Скотта. Он обвинял его в «амбициозности», пенял за то, что «не успеет поступить золото за очередной роман об Уэверли, как оно превращается в новые акры вересковой пустоши, в камень и вырубленный или, наоборот, насаженный лес». Строительство в Абботсфорде он трактовал как «маниакальный бред больного человека».

Однако Скотт вовсе не был сумасшедшим. Просто он не укладывался в привычные мерки обывательского мнения. Он был, скорее, солдатом, чем писателем. Более того, скорее, приграничным лэрдом, чем всемирно прославленным автором романов. Что поделать, в мире немало людей, которые вынуждены заниматься не тем, чем им хотелось бы. Они честно (и вполне успешно) выполняют свою работу, но мечтают совсем о другом. Скотт как раз и был одним из таких людей. Деньги сами плыли ему в руки, а он пускал их на возведение Абботсфорд-хауса. Сам дом и обустройство в нем любимой семьи значили для Скотта больше, чем одобрение Европы. Он искренне любил свое Приграничье и, подобно дереву, чувствовал необходимость пустить в нем корни. Без этого он не мог жить.

Думается, если бы сегодня Вальтер Скотт воскрес, то больше, чем литературная слава, его порадовал бы тот факт, что в Абботсфорде живет его потомок — еще один сэр Скотт.

Генерал Уолтер Максвелл Скотт является потомком старшей дочери писателя, Софии Скотт. В свое время она вышла замуж за Локхарта, известного писателя и биографа. Если бы сэр Вальтер мог заглянуть в будущее, он наверняка бы гордился своим праправнуком. За плечами у генерала Скотта выдающаяся военная карьера, которая порадовала бы его знаменитого предка. Полагаю, первый сэр Вальтер одобрил бы и внешний вид, и внутреннее содержание своего потомка.

В наше время человек может считать себя счастливым, если дети его не разочаровали. Что ж тогда говорить, если праправнуки — эти далекие, мифические создания — окажутся сделанными по его образу и подобию! Я бы определил это как высшее благословение судьбы.

Нынешний сэр Скотт бережно хранит память своего великого предка. Он знает историю каждого камня в Абботсфорде. Пока я ходил за ним по поместью и слушал его рассказы, проникнутые любовью и уважением к этому месту, меня не покидало ощущение, что ему под силу повернуть время вспять. Я бы не удивился, если б двери библиотеки распахнулись и на пороге показался сам основатель замка.

— Наверное, сэр Вальтер работал при свечах? — спросил я.

— Вовсе нет, — ответил мне генерал. — Он был одним из первых энтузиастов газового освещения в Шотландии. И использовал его в Абботсфорде. Правда, это было не слишком надежно. Газ получали из нефти, и так уж выходило, что в самый неподходящий момент запасы истощались. Что касается леди Скотт и девочек, они просто ненавидели этот газ! Впрочем, их можно понять: запах от него шел преотвратительный.

Сэру Уолтеру знакома история всех реликвий и сокровищ, которые так долго и кропотливо собирал его предок.

— Вот тот каменный цоколь, — кивнул он в сторону лужайки, когда мы прогуливались вокруг сада, — служил фундаментом для старого Меркат-кросса в Эдинбурге. В день бракосочетания Якова V и Марии де Гиз из этого креста били фонтаны из вина.

Мы прошли в обнесенный стенами сад. Я обратил внимание на саму стену: в ней попадались необычные камни — с неразборчивыми надписями, посвящениями, гербами.

— Эти камни когда-то были частью старой эдинбургской тюрьмы, — пояснил хозяин имения. — Сэр Вальтер Скотт выудил их из кучи мусора. На центральном камне изображена прежняя версия городского герба, еще до Реформации. Обратите внимание на фигуры, поддерживающие герб: раньше слева в этом качестве фигурировал монах с веревкой на поясе. А после Реформации монаха заменили на девушку!

Мы подошли к двери, которой пользовался сэр Вальтер Скотт. Рядом с ней стоял своеобразный памятник — каменная плита, а в ней вырезана шотландская борзая. На плиту можно было подняться по двум низеньким ступенькам. Хозяин пояснил мне, что Вальтеру Скотту из-за его хромоты трудно было садиться на лошадь. Чтобы облегчить себе этот процесс, он изобрел вот такую хитрую подставку. Местные жители называли ее «лаупинг-он-стейн», что в переводе означало «прыжок на камень».

Под этим памятником похоронена любимая охотничья собака Скотта. Звали ее Майдой и была она, наверное, самой знаменитой собакой во всей Шотландии. Майду неизменно изображали на портретах рядом с хозяином. Бедную собаку так часто заставляли позировать, что она начинала рычать и скалить зубы при одном только виде мольберта. Скотт вообще был большим любителем собак, а в Майде он просто души не чаял. Он утверждал, что это «самое благородное животное, какое только существовало в пограничье». Если говорить о породе, то Майда представляла собой помесь шотландской борзой и волка. Вообразите себе чудовище длиной шесть футов от носа до кончика хвоста и такой высоты, что оно легко могло хватать еду прямо со стола. Теперь любимица сэра Вальтера спит под каменным плитой, на которой он велел выгравировать следующие строки: