Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Главной постройкой и композиционным центром возрождавшегося на новом месте Детского парка стал павильон с колоннадой, возведенный из дерева, но решенный в духе неоклассицизма и увенчанный импозантным куполом.

Здесь расположились раздевалки — рядом был создан бассейн-лягушатник, помещения для спортивного инвентаря, комнаты для занятий природоведением и краеведением, рабочий кабинет методиста-педагога, сторожка.

Гордостью комплекса стала просторная столовая, которая в считанные минуты могла быть превращена как в гимнастический зал, так и в кинотеатр — аппаратуру для него закупили в Германии.

Детский городок в Кадриорге, открытый в независимой Эстонии, благополучно пережил войну. Верой и правдой он служил юным таллинцам и при ЭССР — в его помещениях работала спортшкола.

Строения Детского парка оказались окончательно амортизированными в начале нынешнего тысячелетия: городские власти рассматривали тогда предложение его полного сноса. Оригинальный памятник архитектуры — а в не меньшей степени и памятник заботы властей довоенной республики о подрастающем поколении — удалось, по счастью, отстоять.

С осени 2009 года в помещениях исторического «павильона с куполом» работает филиал Таллинского городского музея — так называемый Музей детских игр «Миа-Милла-Манда». Свое название он позаимствовал у героини детской книжки, популярной у довоенной эстонской детворы.

Немецкий географ и путешественник Иоганн Георг Коль, посетивший Таллин в тридцатых годах девятнадцатого столетия, признавался: нигде прежде он не видывал на городских улицах такого количества детей.

Причина здесь, пожалуй, не столько демографическая, сколько градостроительная: дворы Старого города, никогда не отличавшиеся особым простором, к началу позапрошлого столетия оказались застроенными по максимуму.

Мостовые и тротуары оставались, по сути, единственным пространством для игр и прогулок. Отпрыски богатых семейств, которым возиться в уличной пыли было не к лицу, смирно восседали вместе со взрослыми на средневековых каменных скамьях у входа в дом.

Существовать «детской» идиллии, искренне восхитившей гостя из Германии, оставалось совсем недолго. Буквально, через три-четыре десятилетия город решительно перешагнул крепостную стену, а горожане — потянулись в форштадты.

Лет двадцать тому назад на территории былых исторических предместий можно было отыскать два топонима, имеющих к «детской странице» в истории Таллина самое непосредственное отношение: Ластекоду и Ластеайа.

Сами их имена — соответственно улица Детского дома и улица Детского сада — свидетельство тех проблем, которые принесла таллинцам бесконтрольная урбанизация позапрошлого века. Равно как и своеобразный памятник путям их разрешения.

Первая — до революции ее назвали Лютеро-Сиротской — хранит в своем названии память о первом в городе детском приюте: основан он был в год трехсотлетия церковной реформации, начатой Мартином Лютером.

Вторая изначально называлась Магдаленской: круглосуточный детский сад на территории бывшего «Магдалениума» — приюта для страдающих алкоголизмом женщин — был открыт уже в послевоенные годы.

Учитывая, что в западноевропейской традиции Мария Магдалина считается, помимо прочего, и покровительницей детей, возвращение былой улице Ластеайа ее исторического имени оправдано вполне.

Есть в Таллине, наконец, и «просто» улица Ласте, то есть Детская. Находится она в районе Нымме, до 1940 года бывшем отдельным, независимым от столицы городом-спутником. Название ее в дополнительной расшифровке не нуждается: улица ведет к импозантному зданию Клиники матери и ребенка, выстроенной в 1925 году в духе представительного необарокко.

Всесоюзную известность песне о восторженной любви к жизни принесли в середине двадцатого столетия два исполнителя — разом, но по отдельности: одессит Марк Бернес и таллинец Георг Отс.

Между тем строчку: «…и вершина любви — это чудо великое, дети» — соплеменникам легендарного баритона услышать на родном языке было не суждено: при переводе на эстонский она была заменена предложением, лишенным даже намека на афористичность. Наверное — неслучайно. Красивые фразы Таллин во все времена ценил меньше, чем поступки: филигранность речи городу, всегда стремившемуся подчеркнуть свое суровое, мужское начало, казалась слишком женственной и сентиментальной.

Таллин любит своих детей по-мужски: сдержанно, но искренне. Всех без исключения — застывших изваяниями парковой скульптуры, резвящихся в декоре фасадов, побеждающих любые преграды в городских преданиях.

Что с того, если в реальной жизни это им не всегда и не во всем удается?! Родной город по-прежнему относится к ним с отческой любовью. И не без основания рассчитывает на взаимность с их стороны.

Кунигунда Шотельмунд: тень на плите

Ее нет. Совсем. Вот уже более семи столетий — ровно столько минуло с тех пор, как она навсегда покинула подлунный мир, сжатый для нее крепостными стенами еще молодого на тот момент города Ревеля.

Она и сама была молода — насколько, сказать не может никто: Средневековье, видевшее в земной жизни лишь пролог к жизни вечной, датам рождения уделяло куда как меньше внимания, чем датам смерти.

Нам практически ничего неизвестно о ее предках, родителях, сестрах, братьях, детях; несколько больше — о супруге. Нам неведомы черты ее характера, сильные его стороны, равно как и неизбежные слабости. Все, чем мы располагаем, — лишь силуэт, едва различимый на каменной плите, закрепленной на стене бывшей церкви доминиканского монастыря. А еще — относительно молодое таллинское предание. Звучащие в нем имена исторически достоверны. И это дарит надежду, что восемь столетий тому назад все обстояло именно так, как хочется верить современным таллинцам и гостям города.

Фольклор — даже если это и фольклор гидовский — стихия с широкой душой: если он кого и делает своими героями, то либо сильных мира сего, известных всякому школьнику, либо же — безвестных персонажей, действующих, как правило, анонимно.