Таллин. Любовь и смерть в старом городе

Специалисты и по сей день спорят — был ли год, когда все отрезки Таллинского рва оказались одновременно заполнены водой. Фольклор в спор не ввязывается — он старается объяснить, почему «островной» период в истории города оказался столь недолгим.

Рассказывают, что как-то на закате летнего дня горожане прогуливались на крепостных валах: в мирное время комендант Ревеля вполне дозволял это. Чинно вышагивали отцы семейств, степенно совершали моцион старики, щебетала молодежь, дурачилась ребятня.

Вечернюю идиллию нарушило появление незнакомца, самим обликом выделявшегося на фоне беззаботной публики. Чем-то древним, суровым, тревожным веяло от него — словно из средневекового могильного склепа, ненароком вскрытого при ремонтных работах.

Погруженный в собственные мысли, словно не замечая вокруг себя ничего, рыцарь в монашеской рясе поверх лат неспешно поднимался к замку Тоомпеа. Внезапно окаменевшее лицо его перекосила гримаса не то ужаса, не то презрения.

Гость из мрачного Средневековья прислушался. До него доносился возмутительный детский смех, живой и пронзительный: мальчик с девочкой развлекали себя тем, что бросали в подернутый тиной и ряской городской ров камешки.

Увидав рыцаря, они и не подумали испугаться. А когда тот подошел поближе, то и вовсе начали потешаться над его старомодным, показавшимся им таким смешным и нелепым одеянием.

Возмущению призрака не было предела. Он простер над детьми свою закованную в броню длань и произнес: «Изменить вашу судьбу я не в силах, но за непочтение ко мне поставлю у нее на пути преграду. Небесами вам суждено быть вместе. Но соединиться навек вы сможете не раньше, чем собственноручно засыплете городской ров доверху и не сроете крепостные валы до основания!»

Пророкотал так — и сгинул без следа. А беззаботные дети вернулись к своей забаве, не понимая, что она стала их проклятьем: кидать камешки в воду придется им до скончания века.

Звучит невероятно, но непосредственная связь между судьбой городских укреплений и юными горожанами в Таллине и вправду существует. Хоть и не столь драматическая, как повествует легенда.

В 1823 году группа горожан обратилась к магистрату с просьбой: создать в городе парк — слишком уж далеко и неудобно было добираться до аллей Кадриорга в пору не знавшую общественного транспорта.

Просьба была подкреплена обещанием оплатить все работы по созданию будущего зеленого оазиса за счет ходатайствующих. Городские власти дали добро — и летом того же года у Харьюских ворот возник так называемый Детский сад.

Для его создания пришлось срыть часть вала, прикрывающего южные подступы к городской стене, — впрочем, он давно уже морально устарел и потому не рассматривался военно-инженерной командой города всерьез.

Сад, вернее — парк, как и следует из его имени, предназначался прежде всего для прогулок самых юных горожан под присмотром бонн и гувернанток. Но вскоре его облюбовали для себя и таллинцы, определенно вышедшие из нежного возраста.

Изящными манерами они явно не обладали: спустя пять лет после открытия в единственной городской газете даже пришлось публиковать правила поведения в парке: не ломать ветки, не лазать по деревьям, не обрывать листву с кустов.

На протяжении второй половины XIX века Детский сад несколько раз приводили в порядок, пытаясь выдворить за его пределы нежелательных посетителей: выпивох с ближайшего Сенного рынка и дам сомнительной репутации.

Самая масштабная кампания была проведена в 1884 году, когда изрядно разросшиеся кусты проредили, а также установили летней павильон, «чтобы в случае дождя детям было укрытие», как трогательно поясняла газета.

Топоним Детский сад существовал в повседневной речи таллинцев еще и в начале двадцатых годов XX века, десятилетием позже он превратился в достояние историков и краеведов.

Парк же частично уцелел: несколько вековых деревьев, растущих у северной стены Яановской церкви на площади Вабадусе, — живая память о нем.

Сама идея создать в городе место, предназначенное именно для детей, — свидетельство глобальных перемен в сознании европейцев Нового времени.

Средневековью подобная мысль попросту не могла прийти в голову: в ребенке видели лишь «уменьшенную копию» взрослого. Слабую физически, а потому, как бы цинично это ни звучало, — ценимую значительно меньше.

Средние века детьми не умилялись: раз в год они, словно нехотя, «воздавали им должное», отмечая в конце декабря День невинно убиенных младенцев — в память о злодействе, учиненном царем Иродом, пожелавшим убить новорожденного Иисуса.

Об отмечании этой даты в Ревеле ганзейских времен неизвестно, да и местная художественная школа, похоже, не обращала на детей никакого внимания. «Детьми» здесь называли в ту пору членов одной корпорации: старейшее имя Большой гильдии — Детская.

То немногое, что может быть принято за обращение к «детской тематике» в искусстве средневекового Таллина, — реконструкция последних полутора десятилетий. Например, барельеф Девы Марии с «не по-детски взрослым» младенцем на башне ворот Люхике-Ялг.

«Открытие ребенка» принадлежит эпохе, вернувшей европейцам умение ценить красоту человеческого тела, — Ренессансу. Следующий за ним художественный стиль, барокко, научил не просто «видеть детство», но и откровенно любоваться им.

Причем — не без жеманно-игривого умиления: даже ангелов, согласно христианской доктрине не имеющих ни возраста, ни пола, начали изображать в виде шаловливых младенцев: в искусствоведении их называют итальянским словом «пути».

По-северному сдержанное барокко Эстонии не вывело пухлых ребятишек на фасады таллинских зданий ни в XVII веке, ни в XVIII. До здешних краев они добрались позднее — в пору увлечения «неостилями», сознательно копирующими искусство прошлых эпох.

Необарочные младенцы с музыкальными инструментами в руках с 1911 года украшают фасад магазина на улице Айа, 3. Они же «позируют» на фасаде здания 1920 года постройки, занимающего квартал между улицами Вооримехе, Пикк и Кинга.

Подобная трактовка образа ребенка продержалась в Таллине на удивление долго: даже скульптуры ряда декоративных парковых фонтанов явно тяготеют к «младенческой пухлости» — даром что установлены они были уже после Второй мировой войны.

Курс на реализм был взят уже под грохот ее орудий: весной 1940 года скульптор Аугуст Вомм украсил бетонным барельефом только что возведенный дом квартирного кооператива «Oma pere» — «Своя семья».

На любование «младенческой пухлостью» здесь нет и намека. Напротив — и малыш на коленях у матери, и стоящий чуть в стороне от нее подросток изображены предельно реалистично.

Возможно, даже грубовато-утрированно. Особенно, если помнить, что квартиры в здании, расположенном на центральной улице Роозикрантси, предназначались отнюдь не для пролетариев.

В этом плане оформление первых таллинских «хрущевок» было честнее: панно на их торцовых стенах вполне реалистично изображали среднестатистических горожан начала шестидесятых.

Жаль только, что и взрослые, и дети, выполненные по рисункам художницы Валли Лембер-Богаткиной, скрылись под панелями пенопластового утеплителя лет десять тому назад…

Вторая половина тридцатых годов XX века ознаменована появлением в Таллине нового «детского топонима». Точнее — возрождением прежнего, уже успевшего стать забытым, — Детского парка.

Новый парк было решено создать фактически под окнами главы государства: президент Константин Пяте, ставший после 1934 года, по сути, авторитарным правителем, не прочь был примерить на себя популярную в тогдашней Европе роль «лучшего друга детей». руководитель Государственного паркового управления Пеэтер Пяте не пойти навстречу родному брату никак не мог. Алар Котли, «придворный архитектор» президента, набросал предварительный план, и в 1936 году на южной окраине Кадриорга закипела работа.