Дорога ветров

ахватывал дыхание. Высоко в небе, окруженная гигантским дымчато-светящимся кольцом, сияла луна.

Войдя в дом, я погрелся, разбудил Лукьянову и Эглона. Растопили плиту, стали разогревать чай. Я выпил кружку чаю, закурил, и опять пришло непрошеным всегдашнее чувство грусти. Стало грустно покидать Монголию. Впереди новые заботы и тревоги, связанные с отправкой всей экспедиции домой... Да, на этот раз по-настоящему - домой! Надо будить шоферов...

Как только мы окончательно собрались, нас пришли проводить, невзирая на сильный мороз и ранний час, русские и монгольские друзья. Они высказывали надежду на новую встречу в этом же начинавшемся году. Мы попрощались очень сердечно...

Одна за другой выезжали машины на асфальт Сухэ-баторского шоссе - "Дзерен" Пронина, "Смерч" Андреева и мой "Дракон". Вся экспедиция теперь размещалась в кабинах - за рулями и на пассажирских местах. Багровое солнце вставало позади, сгоняя синеватую сумеречную мглу с заиндевелой дороги.

Машины неслись в свой последний рейс по Монголии по узенькой ленте, пронизавшей толпившиеся на севере сопки Хентэя - туда, к границе родной страны.

Рядом со мной, молча забившись в угол кабины и завернувшись с головой в доху, ехал больной Андросов.

Далеко позади в морозном тумане остался Улан-Батор. Справа и слева расстилалась широкая заснеженная равнина, впереди за длинным подъездом виднелась горная гряда. Навстречу летели "ЗИСы" Монголтранса, сближались, эхом отдавался гремящий треск зисовского мотора, мощное фырканье нашего, и опять "Дракон" одиноко шел в тихую белую даль. Солнце нагрело кабину, блестящая пленка инея, запудрившего боковые стекла, исчезла, открылся широкий кругозор.

Монголия - солнечная и светлая, прощалась с нами, щедро разбросав по сторонам свои просторы.

Далеко впереди, на склоне горы, черной точкой полз "Дзерен". Харинский перевал славился крутизной, пошли длинные опасные спуски с виражами по обледеневшей дороге. Мы ехали и ехали через горы и распадки, пока синие зимние сумерки не стали ложиться голубыми полосами на снег, а оголенные скалы и щебень не потемнели. Мороз все крепчал, леденя спину. Я сидел за рулем несколько часов без перерыва и начал замерзать.

В темноте я едва не проехал мимо почерневших построек - китайской столовой на двести шестидесятом километре. Сейчас же за мной подошел "Смерч". Приехавшие пораньше Пронин с Эглоном заказали неизменные пельмени с грубым, крупно нарезанным луком, но все ели вяло - сказывалась усталость.

В закоптелой, освещенной двумя тусклыми лампами низкой комнате клубился мокрый пар, над заставленными столами синел табачный дым. Резко пахло луком и водкой. Смутные фигуры спали в дальнем углу на голых досках загрязненного пола. Рядом за столом подвыпивший монгольский шофер в кожаном шлеме что-то с оживлением доказывал четырем сидевшим напротив неопределенной национальности людям. Андреев откуда-то узнал, что бедняга сидит здесь уже неделю, заморозив радиатор. Мы устроили сбор, подсчитав оставшиеся деньги,