По Алтаю

   Город Кобдо расположен по правую сторону р. Буянту, около версты от берега; водою он снабжается выведенным из реки арыком. Вокруг города раскинулась щебнистая пустыня с жалкими признаками растительности; только берега реки окаймлены узкой полоской зелени. На востоке верстах в трех возвышаются две скалистые горы красного цвета; вправо от них есть невысокая седловина, по которой проходит дорога к оз. Хара-усу, находящемуся отсюда верстах в двадцати. Река Буян у уходит на север и исчезает в тесной долине между невысокими скалистыми сопками.

   Сам город состоит из двух улиц, соединенных переулком; улицы направляются с севера на юг. Северным концом главная улица упирается в крепость (импань), а южным в кумирню. Большая улица зеленеет высокими тополями, насаженные и по приказанию одного из прежних губернаторов (амбаня). Деревья очень скрашивают город и дают необходимую тень; к сожалению, многие тополя переросли и скоро упадут, а новых насаждений не делается. Вдоль улиц протянулись одноэтажные постройки из сырого кирпича, в общем похожие одна на другую. Каждый дом открывается на улицу прилавком, за которым разложены товары: мануфактура, металлические изделия, шапки, железные вещи и т. п. Рядом с лавкой обычно имеется контора с убранством в китайском вкусе, где и совершаются более крупные сделки. Китайским лавкам подражают и русские. Жилые постройки выходят во двор широкими окнами, иногда вместо стекла затянутыми бумагой. Вдоль стены против окон тянутся невысокие нары со столиком на них. На стенах картины китайского производства. По другую сторону двора расположены амбары или "башни" (слово переделано из монгольского "байшин") для склада шерсти, шкур и другого сырья, которое время от времени подвозится кочевниками на верблюдах. Во дворе под окнами жилых фанз обыкновенно устроены высокие грядки, снаружи обделанные камнем или деревом; на них насажены цветы, между которыми доминируют оранжевые ноготки (рис. на стр. 324).

   Кроме лавок с мануфактурой имеется мясная, около которой прямо на улице бьют и свежуют овец и выбрасывают негодные внутренности кучке собак. Есть лавка с сластями и пряниками, приготовленными на каком-то растительном масле, быстро горкнущем. Одним словом, весь город производит впечатление базара или постоянной ярмарки.

   Импань занимает обширный прямоугольник, окруженный рвом и глинобитными зубчатыми стенами до 4 аршин высоты. На стенах есть четыре старых пушки, но это, вероятно, более для вида, а более практичное оружие заключается в кучках камней, слеженных на стенах и предназначенных для метания во врага. Внутренний двор занят домом амбаня и чиновников управления (ямыня), двумя небольшими кумирнями и тюрьмой.

   Между постройками есть запущенный сад с дорожками, заросшими травой. Внутренние помещения тесны и устроены по китайскому типу. Единственным украшением помещения зургана (полицмейстера) служит карта двух полушарий китайского издания. Здесь я познакомился с молодым чиновником, сыном зургана Бао; он довольно хорошо говорил по-русски и служил переводчиком амбаня. Русскому языку он научился в Иркутске, где прожил больше полгода.

   Отмечу кстати, что к зургану я был вызван для предъявления паспорта, причем Кузьмину, у которого я остановился, был высказан укор, что его гость живет два дня, а не предъявляет паспорта. Виделся и с амбанем, толстым женоподобным сановником, весьма любезно предложившим мне чаю. Разговор был самый формальный.

   Южным концом улица, как я уже сказал, упирается в кумирню, за которой имеется довольно обширный двор. Кумирня имеет вход со стороны двора; внутри ее грубые статуи и картины религиозного содержания. Во дворе, ограниченном с двух сторон рядами фанз, возвышается театр с открытой сценой, обращенной к кумирне.

   Театр у китайцев, как известно, составляет принадлежность культа, и при мне там давали пьесу исторического содержания, которую однажды я уже видел в Чугучаке. Публика размещается, стоя во дворе, устланном мелкими камнями. За театром своеобразные ворота с изображением драконов и другими символическими рисунками на стенах. Еще дальше традиционная стена перед воротами и две мачты с хоругвями, уже выходящие в поле. За стенами этих построек, составляющих одно целое с кумирней, посадки тополей и огороды с неизменным маком.

   На краю города у второй улицы есть другая, меньшая кумирня, но там теперь, кажется, только складываются трупы умерших здесь китайцев, подлежащих вывозу во внутренний Китай для погребения¹⁰¹.

   Как я уже сказал, г. Кобдо является административным центром для целого округа и центром торговли.

   В Кобдо есть несколько русских и китайских торговых фирм, имеющих склады мануфактуры и других товаров. Главный предмет продажи -- бумажные ткани, а покупки -- шерсть, сурочьи шкурки и другое сырье. Торговля ведется из основных фирм, а также через приказчиков, которые живут в самых кочевьях киргизов [казахов] и монголов и кочуют вместе с ними. Приказчики получают товар из упомянутых выше фирм с надбавкой 30--50 % номинальной стоимости и могут продавать, по чем хотят. Торговля ведется частью меновая, частью на серебро. Основная единица серебра, лан, стоит на наши деньги 1 р. 55 к., в лане содержится 10 ценов, в цене -- 10 фынов. Лан не монета, а определенный вес серебра; поэтому серебро принимается по весу, причем металл бывает или [в виде] китайских ямбов или гамбургских слитков, которые разрубают на части в случае надобности. Цены отчеканены в виде монеты размером около нашего пятиалтынного, но они принимаются по весу¹⁰².

   Другая единица стоимости, более употребительная при мелких покупках, -- толстый монгольский чай. Это -- плитка спрессованных листьев и даже мелких веток чая вершков пять шириной и вершков восемь длиной, весом около 5 фунтов. Цена на чай, в зависимости от привоза страшно колеблется; так, в 1906 г. чай стоил 1 р. 60 к., а в 1909 г. 80 коп.; эта своеобразная монета тем удобна для кочевников, что она же идет и для приготовления напитка. Ее неудобство -- громадный вес и неразменность. Впрочем, есть и более мелкие единицы стоимости, а именно -- хадак, голубой платочек из редкого шелка, стоящий около 15 коп., и бусь, бумажная опояска разных цветов стоимостью 6--7 коп.

   Неудобство такой монетной системы, или, вернее, бессистемности, очевидно. Если вы желаете купить мяса или хлеба, то вы должны взять обязательно на целый чай.

   Есть, пожалуй, и еще мера стоимости, это -- число аршин бумажной ткани; так, например, на ваш вопрос о стоимости 1 пуда шерсти вам отвечают: 16 аршин.

   Главный предмет вывоза из Монголии -- шерсть. Немытая шерсть в 1906 г. покупалась 3 р. -- 3 р. 50 к. или 16--20 аршин [за пуд]. Цена зависит от времени, когда купцы "задают" товары в кредит под шерсть; при задаче зимой, конечно, дешевле, весной -- подороже, а самая высокая покупка -- после стрижки овец на наличные. При этом монгольская шерсть, как более нежная, стоит несколько выше грубой киргизской. Сырая шерсть подвергается холодному отмыванию, для чего около г. Кобдо и во многих других местах устроены "мойки"; шерсть вымачивается в особой запруде, потом вытаптывается на помосте, развешивается на протянутых веревках для просушки на солнце, сортируется в особом сарае и упаковывается в холст для транспорта в Россию. Рабочим на мойке платят от полчая до целого чая в день. Чистая шерсть с накладными расходами на укупорку стоит до 5 руб. пуд, транспорт от Кобдо до Бийска около 1 р. 50 к. Таким образом, на бийском рынке в 1908 г. шерсть обошлась себе по 6 р. 50 к., а сделки были по 8 руб. Однако получаемая прибыль может еще увеличиться при более продолжительном кредитовании кочевников, [доставляющих] шерсть с просрочкой. Случаи неуплаты долгов, несмотря на перекочевки должников, крайне редки¹⁰³.

   Вторым предметом вывоза является сурок, которого монголы промышляют на высоких каменистых нагорьях. Прежде сурка было очень много, но хищническое истребление сильно убавило его количество. Тем не менее, по сообщению одного купца в Кош-Агаче, в настоящее время вывозится до 100 тыс. шкурок по цене около 40 коп. за штуку, тогда как раньше цена стояла 5--7 коп¹⁰⁴.