Где рождаются циклоны

Г. Симфорьен большой педант. Однако, он не всегда правильно выражается. Случается, что, в пылу спора, он, например, восклицает: „старческий старик!“ зато он вполне овладел всеми интонациями европейских орато­ров и превосходно подражал бы им, но, к сожалению, он не может произносит букву „р“.

У сидящего против него г. Октавиана признаки африканской расы выражены более резко: кости щек выдающиеся, нос приплюснутый, а волосы точно коричневый мох. Он очень порывист, но вместе с тем и мягок; сантиментален, как привратница и чрезвычайно мелочен и обидчив. У него мягкие руки, точно без костей, с розовыми ногтями и беловатыми суставами. Он любит напевать современные романсы, но иногда поет и креольские песни. Этот коренастый и здоровенный мужчина говорит каким-то умирающим голосом, кото­рый кажется еще более слабым от пришептывания. Он силен как бык и всегда готов пустить в ход ку­лаки. Из-за пустяков, из-за улыбки, или плохо поня­той шутки, лицо его принимает сероватый оттенок и скверный огонек загорается в его глазах. Он очень злопамятен и не рекомендуется иметь его врагом. Он ревниво поглядывает на свою супругу, лицо - которой более светлого, кофейного оттенка. Это толстая, сырая и скучная особа; она очень требовательна насчет ку­шаний. Если скажут что-нибудь рискованное, она с оби­женным видом опускает глаза. Увы! она не может крас­неть! На ней тиковое клетчатое платье, с затянутым тюлем вырезом и такими-же длинными рукавами.

Голова madame Клоринды обернута ярко-розовым шарфом. Ее лоснящееся лицо с крючковатым носом — откуда он у нее взялся? — расплывается в хитрую улыбку. Склонившись над тарелкой, она глядит исподлобья и жеманно складывает сердечком свой рот. Ей нельзя отказать ни в уме, ни в наблюдательности, но она старательно закругляет свои фразы, подобно тому, как ребенок выводит буквы, когда учится писать.

В этом собрании черных солнц, окаймляющих ска­терть и тарелки, сияет одна бледная луна. Это куколь­ная и розовая физиономия господина де-Сен-Валери, креола из Бурбона. У него маленький вздернутый нос, похожий на опрокинутый вопросительный знак, рот с опущенными углами и великолепные тонкие нафабрен­ные усы, кончики которых, вытянутые в стрелку, симметрично направляются к выцветшим голубым глазам навыкате, типичным глазам пьяницы.

Г. де-Сен-Валери говорит мало, ест много, а пьет еще больше, безостановочно курит и охотно распространяется лишь об экзотических плодах и овощах, достоинства которых он усиленно восхваляет. Он на­чинает полнеть и его уже достаточно почтенное брюшко украшено золотой цепочкой, с множеством брелоков. Он также занимает должность чиновника где- то под тропиками. Его невероятное ничтожество очень способствовало его карьере, не менее, чем чудные глаза его жены, креолки из Ямайки, которые как два огонька еще сверкают среди развалин. Легкая птичка прежнего времени превратилась теперь в тяжелую курицу. Но видно г. де-Сен-Валери родился в сорочке: у него есть дочь.

Расы.

Где вы, благородные мечты о слиянии всех рас о человечестве, вопреки границам и морям соединив­шимся, наконец, в одну семью, об участии в общей ра­боте всей той энергии, того энтузиазма, тех жизнен­ных соков, которые таятся под желтой, белой и черной оболочкой?

Куда исчезли вы, мечтания давно прошедшего о вселенной, где все земные силы претворятся в одну любовь?

Я улыбаюсь, вспоминая мои иллюзии.

Книга, которую я читаю — сочинения Уэльса — уве­личивает еще во мне чувство горечи. Перед моими глазами следующие строки:

„Мне пришлось пробыть некоторое время в Лон­доне, во время невыносимой жары, чтобы присутство­вать на конгрессе народов, который в высшей степени разочаровал меня. Я не знаю теперь, почему я был так разочарован и не явилось-ли это впечатление след­ствием переутомления и желания в короткий срок изу­чить слишком сложные вопросы. Но я знаю одно, что мною овладело нечто вроде отчаяния, когда я слу­шал пошлости белых, изворотливые, но детские речи спокойных индусов и шумную и высокопарную реторику черных. Я не различал уже больше тех ростков, которые могли бы послужить началом осуществления великолепных проектов, а видел только тщеславие, за­висть и эгоизм, так явно и жестоко выступавшие на­ружу, благодаря контрасту альтруистических деклара­ций. Наличие предрассудков и накопление обширных частных интересов, не желавших считаться с вопросом о расах, делало это предприятие прямо безнадежным. На этой конференции у нас не было совершенно об­щих интересов, не было внесено ни одного предложе­ния, которое могло бы нас объединить. И все это так походило на блеяние, на склоне холма..."

Раса!.. Я наблюдаю, вокруг себя, под этим, давящим как свинец, небом, замечательные результаты скреще­ния белой, черной и краснокожей рас, — полу-белых, полу-черных и полу-индейцев; скопление мулатов и метисов в этой громадной тропической теплице; броже­ние всех этих людей смешанной крови, целую гамму различных оттенков кожи, всю эту человеческую фауну которая мешалась и перемешивалась в продолжение ве­ков, в которую входят караибы, испанцы, африканские негры, индусы, краснокожие. И я чувствую тогда ре­альную сущность этого слова. И от всех этих скреще­ний, начиная с того времени, когда голландские и испанские пираты соблазняли девушек с островов, вышли только пораженные поколения, пораженные ум­ственным и духовным бесплодием.

Здешние мужчины не обладают ни энергией евро­пейцев, ни утонченностью востока, ни жизненной силой африканцев. Это уже не те большие дети, кроткие и вместе с тем жестокие, как, например, сенегальцы. Это отбросы человечества, у которых слишком многочислен­ные скрещивания истощили кровь, легко воспринимаю­щие пороки и недостатки нашей цивилизации, но не­способные совершить ничего великого. Танцовать под звуки там-тама, наряжаться, собирать бананы и коко­совые орехи, говорить о политике — вот занятия, кото­рые им приходятся по душе.

Женщины, пылкие в любви и склонные к спиртным напиткам, болтают, спорят и еще больше, чем мужчины, увлекаются политической борьбой.

Это вакханки всеобщего голосования, всегда гото­вые растерзать какого-нибудь кандидата или извести его своими ласками. Вся наша европейская идеология звенит у них в голове, как бубенчик, наполняя ее смутным шумом. Но инстинкт у них дикий, желания и ненависть горячие, а рука всегда готова нанести удар или подсыпать яд.

Отдаленные колонии, захолустные провинции, где царит такое удивительное сочетание традиций, колдов­ства и начальной школы; народ детски простой и угрюмый, дикий и пугливый, склонный к хвастовству и болтливости, ленивый и жадный; города, где царят ложь, притворство и донос; затерянные среди джунглей селения, где декларацию прав человека и гражданина провозглашают под звуки там-тама...

И кроме всего этого тропическая природа, неистощи­мая, дикая, и смертоносная.