Большой риск. Путешествие на "Таити-Нуи"

Мы покидали Папеэте 8 ноября 1956 года. Наш плот напоминал Ноев ковчег. Это впечатление еще больше усиливалось от того, что таитянки украсили его от носа до кормы цветами и листьями. Внутри каюта была похожа на хороший бакалейный магазин во время ежегодного учета; но ни внешний вид плота, ни беспорядок, который царил на нем, нас не тревожили. Серьезное беспокойство вызывал вес нашей посудины, которая благодаря непредвиденной щедрости друзей стала много тяжелее. После двухсуточного плавания мы убедились в том, что нам необходимо либо выбросить часть груза за борт, либо возвратиться на Таити и увеличить плавучесть плота, заполнив бамбуковыми стволами пустое пространство под палубой. Не желая расставаться с ценными съестными припасами, Эрик решил немедленно вернуться на остров. Нетрудно понять, что возвращение после окончательного отплытия явилось бы поводом для злых сплетен и шуток. Я был восхищен пренебрежительным равнодушием Эрика, с каким он отнесся к этой неприятной перспективе. Несмотря на выдвижные кили, идти против ветра было трудно, и мы по радио попросили коменданта в Папеэте выслать за нами канонерку, на буксире которой мы выходили из порта. Через 12 часов пришла канонерка и, милостиво взяв плот на буксир, отвела нас в скрытый залив южного побережья Таити. Мы быстро собрали несколько сот бамбуковых стволов и, связав их, уложили под палубу. Это помогло. Довольные, что не пришлось лишиться части припасов, мы снова с помощью канонерки вышли из залива и легли курсом на юг.

В районе между Таити и зоной буйных западных ветров на 40° южной широты, метко названных моряками "the roaring forties" 3, господствуют главным образом восточные ветры. Сила их постоянно меняется. Мы знали, что, пока мы не достигнем 40° южной широты, первая часть пути будет самой беспокойной, и были к этому готовы. К счастью, почти сразу же подул сильный попутный ветер и дул всю неделю. Его сменил северо-восточный ветер, из-за которого мы потеряли несколько градусов долготы, но зато выиграли несколько градусов широты. А это было важнее. Но как только мы вышли на уровень группы островов Тубуаи, нашей удаче внезапно настал конец. В течение нескольких дней нас медленно, но неуклонно сносило назад к острову Райваваэ, где Эрик последние два года работал землемером. Когда прекратился ненужный нам встречный ветер, мы находились к северу от острова; описав почти точный полукруг вокруг его восточной половины и продолжая движение вдоль западного побережья острова, мы завершили круг, при этом несколько раз чуть было не разбились о высокие прибрежные скалы. Эрик пристальным взглядом провожал остров, свое последнее пристанище, пока тот не исчез за горизонтом. Выражение его лица было необычайно мягким.

На следующий день нам предстояли еще одни, но уже более веселые проводы. Перед нами вдруг появилась правительственная шхуна "Тамара", находившаяся в это время в инспекционном плавании в водах островов Тубуаи. Нельзя сказать, что это было для нас полной неожиданностью, потому что мы постоянно связывались с ней по радио. Капитан шхуны заявил, что у него есть приказ губернатора немедленно отбуксировать нас обратно на Таити, если мы выразим такое желание. Мы поблагодарили его за любезное предложение и объяснили, что нуждаемся только в воде, вине и сигаретах, так как не были уверены, что нам хватит этих необходимых припасов до Чили. Добряк капитан тотчас же уважил нашу просьбу и, дав протяжный гудок, стал медленно удаляться; таитянские матросы неуверенно махали нам на прощание, думая, вероятно, что уже никогда больше нас не увидят. Через несколько дней мы миновали широту последнего, самого южного из островов Тубуаи. Вся французская Полинезия с ее красивейшими островами и привычными для нас водами осталась позади. Перед нами простирался серый и холодный океан, пустынный на протяжении всего нашего долгого пути до Южной Америки, - а это 5 тысяч миль к востоку.

Уже в начале января 1957 года, то есть через семь недель после того, как мы покинули Таити, на 35° южной широты подул крепкий западный ветер. Он начал дуть значительно раньше, чем мы ожидали, и очень нас обрадовал. Мы взяли курс прямо на Южную Америку. Благоприятный и редко прекращающийся попутный ветер дул почти в течение двух месяцев большей частью на одной и той же широте. Погода стояла хорошая, температура держалась между 20° и 25° тепла (в южном полушарии в это время была середина лета). Плот управлялся почти сам собой с помощью выдвижных килей, он был безопасен и удобен. Мы легко справлялись с вахтой, сменой парусов, радиосвязью и приготовлением пищи. Еще никогда в жизни - ни на суше, ни на море - не было у нас столько свободного времени.

Эрик весь свой досуг посвящал чтению книг по океанографии и этнографии и делал записи для будущей диссертации о мореплавании полинезийцев. Он всегда жил в собственном мире, все неприятности воспринимал с олимпийским спокойствием и, казалось, был настолько занят своими мыслями, что не замечал происходящего вокруг. Франсиско больше всего интересовался рыбной ловлей. Он мог часами сидеть на палубе с таитянской пикой в руке и охотиться за золотой макрелью и тунцами. Но добыча его была очень скудной, что, впрочем, скорее объяснялось тем, что в этих широтах вообще мало рыбы. Франсиско родился и вырос на Таити и был не менее искусным рыболовом, чем коренные островитяне.

Наш радист Мишель, передав на Таити ежедневную сводку о погоде и новостях, забавлялся перекличкой с радиолюбителями многих стран мира, в том числе таких отдаленных, как Сирия или Норвегия. Иногда он брал подводное ружье, подаренное ему китайскими спортсменами перед отплытием из Папеэте, и прыгал в море охотиться за рыбой, однако успехи его были не лучшими, чем у Франсиско. Я же брал уроки по мореходству у Эрика и строил модель каноэ с балансиром, которая, как я полагал, смогла бы когда-нибудь послужить образцом для настоящего. Я давно уже мечтал о длительном плавании в водах Океании на таком каноэ. Хуанито тратил все свободное время на то, чтобы выучить наизусть французский словарь. Однако его первая попытка прочитать французскую книгу потерпела полное фиаско. Он выбрал детективный роман, изобиловавший воровским жаргоном, а таких слов, естественно, не оказалось в словаре. Поэтому он решил учиться языку у нас и быстро выучил множество повседневных слов и выражений.

Простите, я совсем позабыл об остальных участниках плавания, у которых с первого до последнего дня нашего путешествия была уйма свободного времени, - о свинке и котятах. С самого начала мы решили поберечь свинку - Хуанито назвал ее Чанчитой - до тех пор, пока не съедим кур. Лакомую пищу мы экономили и подавали жареных кур к столу только по воскресным дням. Поэтому прошло больше месяца до того, как мы начали с жадностью поглядывать на Чанчиту. У нас оставался еще роскошный петух, и мы решили бросить жребий, кто из них должен стать первой жертвой. Чанчита выиграла и, таким образом, была помилована еще на неделю. Но в следующее воскресенье, когда мы собирались ее зарезать, Мишель поймал золотую макрель, и мы вместо жареной свинины уплетали рыбное филе. Еще через неделю, когда было окончательно решено зарезать Чанчиту, Мишель опять поймал золотую макрель. Видно, свинке судьбой было предназначено остаться в живых. Мы, и особенно Хуанито, настолько к ней привязались; что решили обращаться с ней, как с членом экипажа. Чанчита, будучи полноправным участником экспедиции, начала получать не остатки с нашего стола, а настоящую порцию каждый раз, когда мы садились есть. Впрочем, мы сами были заинтересованы в том, чтобы Чанчита была сыта. Свое недовольство она выражала самым опасным для нас образом. Она рыла носом палубу и грызла бамбуковые стволы, благодаря которым плот держался на воде.

Один из наших котят-талисманов скончался, еще когда мы находились в водах островов Тубуаи. Двое других несколько раз сваливались в море, но нам всегда удавалось с большим трудом их спасти, когда они уже тонули. Наконец они окрепли и твердо стояли на ногах, казалось, им также нравится морская жизнь, как и всем остальным участникам экспедиции. Однажды - словно нам не хватало свинки и котят - мы обнаружили еще бесплатных пассажиров: стайку лагунных рыбок. Около борта плота можно было различить рыб величиной с палец, по-таитянски они называются "нануе". Живут они только около коралловых рифов в мелководных лагунах островов Южных морей. (По крайней мере никто раньше не встречал их в открытом море.) Очевидно, где-то возле южного берега Таити, куда мы заходили последний раз, они приняли наш плот за коралловый риф и обнаружили свою ошибку, когда было уже поздно. Мы часто надевали маски и ныряли в воду с тем, чтобы узнать, не отстали ли от нас "нануе", но они каждый раз приближались к нам тесной стайкой и весело помахивали хвостиками. Почуяв акулу или другого хищника, "нануе" немедленно прятались в щелях между бамбуковыми стволами. Там они чувствовали себя в полнейшей безопасности. На подводной части плота было, вероятно, достаточно морской травы и моллюсков, и они не голодали, но мы на всякий случай время от времени бросали им остатки пищи.