Родина белых медведей

Чтобы осмотреться, согреть онемевшие ноги и руки, забираюсь по надуву на склон горы, вырубая ступеньки прикладом карабина. Пурга кончилась. С гребней заструг струятся лишь мелкие ручейки снежной пыли. Открывается равнина тундры Академии, виднеется застывшее море — гряды сверкающих на солнце торосов. Никаких следов второй упряжки. Уже собираюсь выстрелить в воздух, чтобы дать знать о себе пропавшим товарищам, как вдруг замечаю, что в нескольких шагах от меня шевелится снежный ком! Он медленно разворачивается и постепенно принимает обличье медвежьей головы: два темных глаза, черный нос, короткие, округлые уши. Наши взгляды встречаются. Медведица замирает от неожиданности, фукает, вытягивая губы дудочкой, и скрывается в убежище. Только после этого я обращаю внимание на сами склоны и вижу на них берлогу… вторую, третью…

На обследование Медвежьих гор уходит часов пять-шесть. Поворачиваем к дому, тщетно осматриваясь по сторонам, ища следы нарты Ульвелькота. Она появляется, едва мы минуем первые отроги Безымянных гор. Оказывается, в пургу Ваня тоже начал искать затишья, но счел за благо повернуть назад, в уже знакомые им с Феликсом места. Ночлег их был куда приятнее нашего: в палатке, после горячего чая. Теперь они ехали разыскивать нас.

До Ваниного дома добираемся опять ночью. За столом во время ужина подводим предварительный итог: обследована вся западная часть острова; найдены и закартированы шестьдесят с лишним берлог; слегка обморожены щеки и носы у Нанауна и у меня.

Теперь выясняются некоторые малоизвестные стороны зимней жизни медведиц. При знакомстве с их убежищами, прежде всего, бросается в глаза привязанность животных к морским льдам. Не меньше половины найденных нами на острове берлог (а всего в 1964 г. мы обнаружили их около двухсот) располагалось в прибрежных участках, не дальше восьми километров от моря. Лишь некоторые медведицы забирались далеко вглубь суши, за двадцать и даже за тридцать километров от побережья. Очень важен при устройстве берлог характер снежного покрова, условия его накопления и таяния. Пожалуй, особенно охотно медведицы заселяют крутые северные склоны гор. Это, очевидно, не случайно: на южных склонах, лучше прогреваемых летним солнцем, к осени уже не остается прошлогодних снежных наносов. Самые мощные надувы образуются на склонах крутизной двадцать — двадцать пять градусов, и именно здесь встречается больше всего берлог. Глубина снега определяет и высоту расположения берлоги на склоне. У самого его основания убежища обычно отсутствуют: наносы здесь слишком велики, и медведице, залегшей у подножия склона, весной бывает трудно выйти наружу. Подавляющее большинство берлог по этой причине устроено в верхней части склонов, где глубина снега достигает двух-трех метров. Там, где сочетаются благоприятные условия рельефа, накопления и таяния снега, как, например, на Медвежьих горах, медведицы ложатся очень близко одна от другой, подчас на расстоянии всего тридцати-сорока метров (был даже случай, когда две медведицы оказались лежащими буквально рядом).

Устроены берлоги довольно просто и однотипно. В большинстве случаев это овальные камеры длиной два-три метра, высотой и шириной около полутора метров. Свод и стены их сильно уплотнены и сплошь исчерчены когтями медведиц. Из берлоги на поверхность ведет узкий коридор, длина которого чаще всего не превышает метра, и лишь в тех случаях, когда снежный нанос очень глубок, медведица вынуждена прокапывать более длинный лаз.

Пять полных суток бушевала пурга. Ураган достигал редкой даже для этих мест силы, ветер гнал подхваченные у магазина бочки и пустые ящики, сорванные с домов доски и листы железа. Видеть можно было лишь на расстоянии вытянутой руки, а переход в соседний дом превращался в трудноразрешимую проблему. Зато после пурги резко потеплело и повеяло весной. Температура воздуха все больше приближалась к нулю, днем снег рассыпался на отдельные крупинки, на южных скатах крыш, на торосах в море повисли сосульки. Тринадцатого апреля в поселке появилась первая пуночка. Пичуга разыскивала корм у кучи угля и пользовалась необычайным успехом. Весь день к углю ходили островитяне, чтобы воочию убедиться в прилете пернатого вестника весны, послушать незатейливую птичью песенку. А вечером у околицы впервые в этом году пролетела белая сова.

Ураган взломал льды, и невдалеке от берега открылась широкая полынья, очертания которой точно отразились в «водяном небе» (Участки открытой воды среди льдов обычно бывают обозначены темными отблесками в небе). К открытому морю стягивались нерпы, на остров стали чаще заглядывать одиночные медведи. Один из них подошел рано утром к полярной станции и был встречен отчаянным собачьим ревом. Мишка оказался трусоват: проснувшиеся полярники увидели лишь желтый зад зверя, мелькающий среди прибрежных торосов. Другой медведь пришел на станцию в середине дня, когда разморенные солнцепеком собаки крепко спали. Его появление выманило из домов толпу фотолюбителей. Фотографы, мешая один другому, суетились, самые храбрые мельтешили перед идущим медведем, без конца щелкали шторки затворов. Но мишка был невозмутим. Он, не спеша, с достоинством прошел по косе мимо домов и, придерживаясь своего пути, ушел в море.

Как-то днем мы с Нанауном бродили по косе за станцией. Василий показывал мне места, где выгружался пароход с первыми переселенцами, где стоял первый сооруженный ими дом. На глазах таяли последние островки снега, ненадолго оставляя после себя влажные пятна. Над черным песком дрожали струйки теплого воздуха. Старик увлекся воспоминаниями, начал рассказывать вообще об интересных случаях из своей жизни. Однажды летом Нанаун куда-то шел пешком по берегу моря. В дороге его разморила жара; он снял с себя нерпичьи торбаза, разложил их на камнях для просушки и прилег отдохнуть. Проснувшись, Василий увидел склонившегося над торбазами медведя. «Однако он больше этого был», — спокойно продолжал рассказчик, показывая куда-то рукой. Оглянувшись, я невольно вздрогнул. Вдоль косы, по припаю, брел крупный, статный зверь в почти чисто белом меху. Хорошо различалось движение его лопаток, чернели «ладони» и «пятки» размеренно поднимаемых лап. Можно было рассмотреть даже, как волокутся за его задними ногами по снегу пряди длинной шерсти. Нас медведь не удостоил вниманием. Он направился было к кухне полярной станции (она, несомненно, источала манящие запахи), но, услышав лай заметивших его собак, остановился, постоял в недолгом раздумье и свернул в торосы. «А что же дальше было?» — спросил я Нанауна. «Как я зашевелился, медведь один торбаз схватил, так убежал. До сих пор жалко, совсем новый торбаз был», — со смехом закончил он.

Солнце перестало прятаться за горизонтом и светило круглые сутки. По южным склонам гор на глазах расплывались черные пятна пропарин. В голубом весеннем небе без конца звенели песни пуночек, по ночам из тундры доносилось нежное воркование токующих самцов белых сов. Остров постепенно оживал, но весна пока не прервала нашей работы. Берлоги, несмотря на то, что некоторые из них пустовали уже больше месяца и не раз за это время случалась пурга, все еще оставались довольно заметными. Вездеход проходил по тундре также уверенно, как и зимой. По ночам, когда смерзались снежные крупинки, легко скользили и нарты. Впрочем, обследование острова уже подходило к концу, на наших картах с каждым днем оставалось все меньше «белых пятен».

Невезение продолжало преследовать только кинооператоров. Им все еще не удавалось отснять главный эпизод — прогулку медведицы с медвежатами у берлоги. Анатолий Александрович и Игорь предпринимали отчаянные усилия, но звери всячески избегали встреч с ними. Несколько раз съемка срывалась из-за погоды: в самый ответственный момент то исчезало солнце, то медвежью семью скрывала пелена начавшейся поземки. За найденную жилую берлогу Анатолий Александрович теперь назначил солидную премию, и многие охотники в надежде заполучить ее рыскали по острову во всех направлениях (при этом наши карты пополнились несколькими новыми точками).