Экспедиция “Тигрис"

Из Гамбурга я вылетел в Лондон на встречу с представителями организованного Би-би-си международного консорциума телевизионных компаний. После долгого обмена мнениями и редактирования машинописных проектов был подписан контракт на тридцати одной странице, обязывающий шесть телевизионных компаний Англии, Франции, ФРГ, Японии, Швеции и США финансировать экспедицию на камышовом судне путем закупки четырех еще не снятых одночасовых телефильмов об еще не состоявшейся экспедиции. Составление контракта осложнялось еще и тем, что я мог лишь сказать, откуда мы выйдем, а куда придем и сколько будем плыть — на эти вопросы как раз и должна была ответить экспедиция. Мы нашли выход, записав, что плавание продлится до тех пор, пока судно будет поддаваться управлению или хотя бы держаться на воде. Американские представители в консорциуме — Национальное географическое общество со своими телепродюсерами — настаивали на том, чтобы мы взяли с собой их оператора с правом свободно фиксировать на пленке все, что будет делаться и говориться на борту, — только снимать и записывать, даже если судно начнет тонуть.

Я согласился. Все поставили свои подписи.

Вместе с представителем Би-би-си я, кроме того, — без особой охоты — съездил в Саутгемптон: при тамошнем университете по моим чертежам изготовили 1,8-метровую модель камышовой ладьи, чтобы испытать ее в аэродинамической трубе и в заливе и снять испытания на пленку. Смотреть, как здоровенная модель с корпусом, составленным из двух пластиковых веретен, покачиваясь на волнах, выполняет команды специалистов из университета, было одно удовольствие. Нажмут кнопки радиоуправления — рулевые весла поворачиваются, и суденышко становится боком к волне. А когда увеличили общую рабочую площадь весел, оно даже пошло галсами навстречу волнам.

Эксперимент показал: чем больше площадь паруса и спущенных в воду весел, тем лучше судно лавирует. Окончательные результаты испытания в аэродинамической трубе мне обещали прислать потом по почте. Правда, во всем этом было одно небольшое «но». Модель была из пластика, а не из камыша. Никто не знал наперед, какой будет осадка камышового судна на старте и с какой скоростью она будет расти по мере уменьшения плавучести. К тому же модель изготовили с опозданием, и наши сроки уже не позволяли изменять размеры парусов и весел, когда будут получены данные об испытании в трубе.

Недалеко от Саутгемптона расположено чудесное поместье Броудфилд, владение лорда Луиса Маунтбеттена, графа Бирманского и адмирала британского флота. Я был приглашен туда на ленч. Общий интерес к морским путям и другим средствам сближения народов сделал меня и несгибаемого старого военного моряка друзьями, и с его легкой руки я стал вице-президентом Всемирных колледжей; сам он весьма активно выполнял обязанности президента. У члена королевской семьи и бывшего вице-короля Индии лорда Маунтбеттена были друзья и контакты во всех концах света; в Атлантический колледж в Уэльсе, который я незадолго перед тем посетил, ему удалось даже привлечь китайских студентов. Всемирные колледжи помогают развивать прочные связи между юношами и девушками разных стран. Большое место в программе уделено лодочному спорту и спасанию на водах, и я давно обещал лорду Маунтбеттену вспомнить о выпускниках этих учебных заведений, если задумаю какой-нибудь новый морской эксперимент. Теперь я выполнил свое обещание. Для запланированного плавания мне была нужна многонациональная команда. На «Ра I» и «Ра II» тогдашний Генеральный секретарь ООН У Тан разрешил мне поднять флаг Организации Объединенных Наций, и сменивший его Курт Вальдхайм любезно распространил это разрешение на предстоящую экспедицию. Я известил правление Всемирных колледжей, что предпочтение будет отдано участникам моих экспериментов на папирусных судах, однако найдется место и для бывших студентов Колледжей. И теперь все ректоры разослали выпускникам циркулярный запрос, приложив к нему подготовленный консорциумом Би-би-си информационный материал. Предполагалось по полученным в ответ заявлениям составить для меня рекомендательный список.

Я был рад снова очутиться в Броудфилде. Окна светлой столовой выходили в парк с могучими старыми деревьями, а из травы выглядывал молоденький саженец, который я, по заведенному здесь обычаю, посадил в прошлый приезд.

— Тур, ты мне поверишь, если я скажу, что по твоей милости у меня неприятности в международном масштабе? — сурово поглядел на меня лорд Маунтбеттен.

Мы сидели втроем за столом; третьим был адъютант. Только что дворецкий в форменной одежде подал дыню.

— Конечно, поверю, — ответил я и засмеялся: дескать, какие еще там неприятности!

— Ты навлек на меня гнев шаха, — строго продолжал хозяин.

Я снова засмеялся, уплетая холодную дыню.

— Как же, как же!

Лорд Маунтбеттен оторвался от еды:

— Как прикажешь убедить тебя, что это не шутка?

Он отдал распоряжение адъютанту, и тот принес письмо на бланке Верховного суда в Тегеране. В пространном послании выражался решительный протест по поводу формулировок в циркуляре Всемирных колледжей относительно задуманной мной экспедиции. Иранский посол в Великобритании лично звонил лорду Маунтбеттену еще до прибытия этого письма, сразу после того, как по радио и телевидению была передана информация Би-би-си о том, что я собираюсь спуститься по реке Шатт-эль-Араб в «Аравийский залив». Как может международное учебное заведение, возглавляемое адмиралом флота, пользоваться фиктивным географическим термином?! Или в этом проявляется растущая тенденция подольщаться к арабам? Единственно верное наименование данной акватории — «Персидский залив», и автор этого названия не кто иной, как Британское адмиралтейство.

Я почувствовал себя очень неловко. Поистине, непредвиденная закавыка для мореплавателя, замыслившего испытать древнее камышовое судно в современном мире. Я объяснил лорду, что с самого начала писал «Персидский залив», как меня учили в школе, но багдадские власти поправили меня и разъяснили, что из Ирака я могу попасть по воде только в «Аравийский залив».

Лорд Маунтбеттен выразил мне свое сочувствие и предложил вовсе не упоминать эту акваторию.

Мне никак не хотелось обижать кого-либо, но не мог же я спускаться по реке в никуда. Обратился в норвежское Министерство иностранных дел и выяснил, что там принято говорить «Персидский залив», когда дело касается иранских портов, и «Аравийский залив», когда речь идет о порте арабской страны. Но ведь мне предстоит выходить в открытое море, за порт не зацепишься! Я связался со службой информации ООН.

— Вопрос затруднительный, — ответили мне. — У нас вот как раз намечено совещание представителей всех стран, которые граничат с этим вашим заливом, по поводу загрязнения их территориальных вод, и мы сами бьемся над названием!

Показательный случай, красноречивое предостережение, что двадцатый век при всех его радарах и маяках не гарантирует от столкновения с «подводными рифами»...

Я рассчитывал, что Всемирные колледжи предложат мне кандидатов из самых что ни на есть экзотических стран, и был слегка разочарован, когда увидел, что список возглавляют два молодых скандинава — норвежец, студент медицинского факультета, и датчанин, который готовился стать математиком. Правда, у норвежца было то преимущество, что он служил в инженерных войсках и разбирался в тросах и строительстве мостов. Весьма кстати, если учесть, что вся моя ладья будет держаться на веревках, даже мачты и рубки будут крепиться без единого гвоздя. Но раньше всего предстояло соорудить из реек и жердей стапели в виде помоста, чтобы легче было связывать камыш и спускать на воду готовую конструкцию. Я позвонил в Норвегию, и будущий член экипажа, вооруженный спортивной сумкой и фотоаппаратом, присоединился ко мне в Риме, откуда мы вместе вылетели в Багдад. Моего молодого соотечественника звали Ханс Петер Бён, но он предпочитал короткое Эйч Пи (НР— начальные буквы английских слов, означающих «лошадиная сила»).

Из Багдада мы за семь часов добрались до гостиницы «Сады Эдема» — с опозданием на сутки, поскольку днем раньше по графику предполагалось прибытие автофургона из Гамбурга и я хотел встретить его, чтобы принять провиант и сразу переправить в помещение, подальше от палящего солнца.