Кому улыбается океан

В. М. Санин. Кому улыбается океан

ВО МНЕ ПРОСЫПАЕТСЯ МОРСКОЙ ВОЛК

Теперь я часто думаю о том, что одно случайное, вскользь брошенное слово может произвести неслыханное действие. Оно ворвется в вашу жизнь как ураган, перевернет все вверх дном и бросит вас, как щепку, навстречу житейским приключениям.

Сейчас я расскажу вам, как попал на море.

Разумеется, я мог бы наплести три короба и несколько страниц вдохновенно фантазировать о том, что еще в раннем детстве, начитавшись Майн Рида и Стивенсона, возмечтал стать моряком, что с той поры море являлось мне во снах и прочее. Так вот, ничего подобного не было. Видимо, я рос странным мальчиком, ибо «Морской волчонок» и «Остров сокровищ» — книги, которые я и сейчас охотно перечитываю, — убедили меня в преимуществах именно сухопутного образа жизни. О море я и думать боялся. Волны высотой с дом, акулы и пираты — нет, это меня не устраивало. Особенно акулы — длинные, скользкие, холодные и с острыми зубами. Я решил, что лучше встретиться на суше с тигром, — между нами говоря, я даже пальцем не шевельнул, чтобы приблизить эту встречу.

Так мы — я и море — тридцать шесть лет держались друг от друга на почтительном удалении, без скуки, жалоб и взаимных претензий. Время от времени я смотрел на море в кино: на экране штормило, бросало, било, топило и угрожающе ревело. Я восхищался мужеством моряков и укреплялся в решении никогда не покидать сушу.

Я пишу эти строки и снисходительно смеюсь над собой. Меня утешает только то, что в жизни встречались ослы покрупнее. Теперь-то я знаю, что в каждом человеке дремлет и ждет своего часа морской волк. Люди щелкают на счетах и строгают табуретки, выдергивают зубы и поют на сценах, потеют в кабинетах и возвышаются над кафедрами, не подозревая, что в душе они отчаянные моряки, и лишь случайное стечение обстоятельств не бросило их навстречу девятому валу (которого, кстати, по мнению бывалых моряков, не существует).

Раньше я думал, что человеку доступны четыре высших наслаждения: труд, еда, любовь и книги (в этой классификации спорный момент книги, но желающие могут поставить на их место телевизор или мороженое). И самое жалкое, что может сделать человек, — это сознательно лишить себя хотя бы одного из них. Отец Сергий и Васисуалий Лоханкин попытались было, да ничего хорошего у них не вышло: один зря отрубил себе палец, а другой лишился горячо любимой жены.

Теперь я знаю, что есть пятое, высшее, наслаждение — море.

А случилось это так. В нашем доме живет семья, с которой я дружен. Мы тысячу раз встречались, пили чай с вареньем, играли в шахматы и беседовали на разные умные темы. И вот однажды между третьим и четвертым стаканами чаю жена моего друга Саши Лариса сообщила, что через два месяца она отправляется на море. Я полагал, что она поедет в Ялту — город с самой высокой в мире концентрацией дикарей на квадратный метр пляжа. Но Лариса уточнила, что Ялта пройденный этап. Она уходит в самое настоящее море, на самом настоящем рыболовном судне — ни больше ни меньше. Уходит вместе с экспедицией врачей, которые будут измерять у рыбаков температуру, давление, пульс, просвечивать их лучами и делать им разные уколы.

Все это мне показалось забавным. Я уже давно бродил в поисках темы, бросая вокруг голодные взгляды. Доктор в пенсне, который прикрепляет датчики к пяткам уснувшего после вахты рыбака, — ведь это самая настоящая тема! Нужно с ходу застолбить участок, пока его не перехватили конкуренты. Я заявил Ларисе, что еду с врачами. «В море идут, — сурово возразила она. — Едут только в поезде и в трамвае». Я извинился и заявил, что иду в море. Заявление было тут же внесено в протокол, снабжено датой, подписями и печатью. Теперь отступать было некуда. Я пришел домой и небрежно, между прочим, сказал, что вскоре собираюсь махнуть в океан с рыбаками. Жена отнеслась к моим словам со всей серьезностью. Она кивнула головой и сказала, что мне пришла в голову удачная мысль и не могу ли я, прежде чем махнуть в океан, сбегать за хлебом, потому что магазин скоро закроется.

Ночью мне впервые в жизни снилось море.

Друзья встретили мое заявление бурным, долго не смолкавшим смехом, начальство — тактичными, сдержанными улыбками. А приятель-врач, выслушав меня, взволнованно заходил по комнате.

— Разумеется, — сказал он, — ты, безусловно, пойдешь в океан, к рыбакам, это вопрос решенный. Но не считаешь ли ты, что раньше следует полечиться?

Он неожиданно ударил меня по коленкам ладонью, и я чуть не пробил ногами потолок.

— Вот видишь? — обрадовался он. — Тебе нужен лес!

Я грубо оскорбил этого доброжелательного, хорошего человека и начал ступенька за ступенькой преодолевать косность и рутину. Все умирали от смеха при одной только мысли о том, что я могу уйти в океан. Я бегал, суетился, доказывал и до того надоел начальству, что при виде меня оно запиралось в служебных кабинетах. Наконец я получил «добро» и направление на медицинскую комиссию. Родные и близкие торжествовали: все были твердо уверены, что пройти сквозь строй врачей мне не удастся.

В первом же кабинете меня послали на операцию горла, поскольку неподалеку от голосовых связок оказался какой-то нарост. Я пытался доказать, что еду в командировку к рыбакам не для того, чтобы петь им арии из опер, но доктор был непоколебим. Пришлось выжигать нарост каленым железом. Провалявшись неделю в постели, я пошел к следующему врачу. Это был хирург. Он посоветовал мне вырезать аппендикс и чрезвычайно огорчился, когда я показал ему шрам. Затем он с полчаса изучал мой организм, подыскивая, что бы можно было из меня вырезать.

— По-моему, — с надеждой в голосе говорил он, — вот это утолщение на голени следует удалить.

Я сказал, что оно мне не мешает и поэтому удалять его я не собираюсь.

В жизни я не видел более разочарованного, убитого горем человека, чем этот хирург, когда я невредимым покидал его кабинет. Затем в меня вцепился глазник. С полчаса я торчал около его доски и мычал всякие буквы. На прощанье глазник снабдил меня кучей рецептов, которые я мстительно сунул в ближайшую урну. Остальных врачей я прошел шутя. Все они сочли, что я на редкость здоровый человек, как бы специально созданный природой для покорения морей и океанов.

Тогда борьба со мной пошла по другим направлениям.

— Тебе будет очень скучно без Сашеньки и меня, — предупредила жена. — Очень, очень скучно.

— Значит, я буду еще больше вас любить, — твердил я.

— Тебя будет качать, — убеждал один товарищ, бывалый моряк, который мог часами рассказывать восхищенным слушательницам о своем путешествии на теплоходе «Адмирал Нахимов» от Ялты до Алушты.

— Ну и пусть, — отвечал ему я. — Мне еще в детстве нравилось, когда меня качали.

— Тебя будут разыгрывать! — пугал другой приятель. — Пошлют пилить лапу якоря и посоветуют от качки кушать морской ил. Боцман заставит тебя драить палубу, а кок — чистить картошку!

Возникали и другие препятствия. Выяснилось, что вместе с врачами мне пойти не удастся, так как «Глеб Успенский», который берет их на борт, полностью укомплектован и на меня не хватает спасательных средств. Тогда я попросился на «Красный луч» — тунцеловную базу, промышлявшую в Индийском океане. Но оказалось, что для моей доставки на базу попутное судно должно сделать дополнительный двухдневный переход, который обойдется… Мне назвали сумму, и я понял, что тунцов не увижу.

Наконец вариант был найден. Через неделю в Индийский океан уходит траулер «Канопус», который будет ловить креветок, лангуст, сомов, карасей и прочую живность. Я тут же согласился и пошел получать направление. И последнее препятствие: мне перепутали океаны. Это уже было проще. В каких-нибудь два дня ошибка машинистки, напечатавшей вместо Индийского Тихий, была исправлена, и я выехал в Севастополь.

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО