Жена дитя

стакан и снова провозгласив:

– Vive l’Empereur!

Именно воспоминание об этой встрече заставило Мейнарда, когда он прогуливался по бульвару, подумать, что что-то зловещее повисло в атмосфере Парижа.

Идя в сторону бульвара Бастилии, он все больше убеждался в этом. Здесь стали попадаться гуляющие другого облика: он вышел из района добродушных буржуа, и тут кожаную обувь и подслащенную воду сменили грубые башмаки и крепкие напитки. В толпе появились блузы; с обеих сторон потянулись ряды солдат. Солдаты пили, и, что показалось особенно странным Мейнарду, с ними пили и офицеры.

Несмотря на весь свой республиканский опыт, несмотря на мексиканскую кампанию, в которой близкая смерть на поле битвы приводила к ослаблению дисциплины, предводитель революционеров не мог не удивляться. Еще больше он удивился тому, как покорно французы на улицах, даже одетые в блузы, сносили насмешки и оскорбления солдат. Рабочие все были крепкие здоровые парни, солдаты, как на подбор, худосочные и маленькие негодяи. Вопреки своим широким брюкам и раскачивающейся походке, они скорее напоминали не людей, а обезьян.

При виде этой сцены Мейнард с отвращением повернул назад к Монмартру.

Возвращаясь, он думал:

– Если французы позволяют, чтобы их оскорбляли такие bavards (Болтуны, фр. – Прим. перев.), это не мое дело. Они не заслуживают быть свободными.

Это рассужение пришло ему в голову на Итальянском бульваре. Мейнард заметил, что вид гуляющих изменился.

По мостовой шли войска; на углах стояли посты. Все кафе заполнились солдатами, которые требовали выпивки и не думали платить за нее. Хозяев, которые им отказывали, били или угрожали им саблей.

Солдаты приставали и к гуляющим. Расталкивая прохожих, маршировали полупьяные взводы; шли они быстро, словно по какому-то важному неотложному делу.

Видя это, многие свернули на боковые улицы, чтобы вернуться домой. Другие, считая, что солдаты всего лишь расслабляются после президентского смотра, попытались отнестись к этому добродушно. Полагая, что все это скоро кончится, они оставались на бульварах.

Среди них был и Мейнард.

Уступая дорогу отряду зуавов, он поднялся на ступени дома у начала Ру де Вивьен. Взглядом опытного солдата разглядывал он проходимцев в мундирах; они казались арабами, но он знал, что это отбросы парижских улиц, переодетые для маскировки в тюрбаны последователей Магомета. Он не думал, что такие солдаты после стольких лет могут появиться в стране, гордящейся своим рыцарством.

Он видел, что они уже пьяны, идут вслед за командирами пошатываясь, без строя, и почти не обращают внимания на приказы. По двое и по трое выходят из рядов, заходя в кафе; пристают к горожанам, которые испуганно смотрят на них.

У входа, где остановился Мейнард, пыталась найти убежище молодая девушка. Она была красива и элегантно, хотя и скромно одета. Возможно, «гризетка» или «кокотка». Мейнарду было все равно, он на нее не смотрел.

Но на нее обратил внимание один из проходящих мимо зуавов; выйдя из строя, он