Мир приключений 1962 г. №7

Фома Тимофеевич не отвечал. Он все смотрел, щурился и ничего не говорил. Потом он сказал:

— Не надо.

И снова молчал, смотрел, щурился и потом сказал, будто про себя:

— Норвежское судно. Норвежцы хорошие бывают, а бывают такие разбойники! Всякие бывают норвежцы.

И тогда за моей спиной тихо и очень отчетливо проговорил Жгутов:

— Может, еще и не кончена моя игра, Глаша.

Глава девятнадцатая

ГОСТИ ИЗДАЛЕКА

Бот остановился на рейде. Так говорится, когда судно не подходит к берегу, а останавливается невдалеке от него. С бота спустили шлюпку, и три человека сели в нее. Четвертый, наверное механик, проводил их и остался на боте. Мы к этому времени сошли вниз и стояли на песчаном берегу бухты. Два матроса гребли, а пожилой человек, видно капитан или хозяин судна, сидел на руле. Шлюпка врезалась в песок, и все трое вышли на берег. Матросы помогли сойти пожилому человеку — капитану или хозяину — и пропустили его вперед. Фома Тимофеевич стоял подобравшийся и торжественный. Сразу было видно, что он капитан. Он сделал шаг вперед и сказал:

— Здравствуйте. Я капитан советского бота «Книжник», Коновалов.

Пожилой человек сделал шаг вперед и протянул руку:

— Здравствуйте, господин капитан, — сказал он. — Я владелец и капитан приписанного в порту Вардэ рыболовного бота «Фру Нильсен». Мы были задержаны в море штормом, у нас кончилось горючее, и мы вынуждены были идти к ближайшему острову. Это, кажется, остров Колдун?

— Да, — сказал Фома Тимофеевич, — это остров Колдун. Вы хорошо говорите по-русски, господин капитан. Простите, как ваша фамилия?

— Генрих Нильсен, — сказал норвежский капитан. — По-русски я говорю почти так же, как по-норвежски. Я долгое время имел маленький промысел на мурманском берегу.

— Верно, до революции? — спросил Фома Тимофеевич.

— Разумеется, — кивнул головой капитан Нильсен. — Остров Колдун — это, кажется, советский остров?

— Мне тоже кажется, что остров Колдун — это советский остров, — усмехнувшись, сказал Фома Тимофеевич.

— В таком случае, — капитан Нильсен выпрямился и принял торжественную позу, — прошу прибежища у вас, как у хозяина.

— Рад буду помочь, — коротко сказал наш капитан. — Жаль, что не смогу вас угостить как следует. Сами, как видите, потерпели кораблекрушение.

— Доброе расположение, — сказал Генрих Нильсен, — тоже доброе угощение.

Фома Тимофеевич поклонился.

— Прошу к костру, господин капитан, — сказал он, — прошу к костру, господа матросы.

Неторопливо мы все пошли вверх по скале, к пещере, возле которой еще догорал наш костер. Глафира достала консервы и, пока мы все рассаживались, начала было их открывать, но один из матросов вскочил, молча взял банку и очень быстро открыл ее большим карманным ножом. Фома нарезал хлеб и дал каждому из гостей по большому куску. Вынули ножи второй матрос и капитан. Неторопливо, солидно начали они есть, насаживая на кончики ножей куски консервированного мяса. Мне кажется, что они были сыты, угощение носило скорее характер официального обряда. Вот, мол, мы, советские граждане, принимаем на советской земле вас, норвежских моряков. Вот, мол, мы, норвежские моряки, с удовольствием принимаем ваше радушное угощение. Я слышал и читал иногда о дипломатических приемах. И вот, хотя и на голом черном граните, хотя без сервизов и без лакеев, но я увидел собственными глазами настоящий дипломатический прием.

— Удачный был промысел? — спросил Фома Тимофеевич.

— Благодарю вас, — кивнул головой капитан Генрих Нильсен, — трески промыслили хорошо. Этот год треска на яруса много берет. Другая беда. В Вардэ стоит низкая цена на рыбу. А как у вас цены в этом году?

— У нас, — сказал Фома Тимофеевич, — цена всегда одинаковая.

— О да, да, — кивнул головой Нильсен, — слышал, слышал. Это очень хорошо для промышленников.

— Вы, господин капитан, — сказал Фома Тимофеевич, — говорите, до революции имели промысел на мурманском берегу?

— Имел маленький промысел, — подтвердил Нильсен.

— «Курт Нильсен и сын»? — спросил Фома Тимофеевич. — Посолзавод в Иоканге, парусные боты и продажа наживки?

— Верно, — сказал Нильсен. — Только я сын, Генрих Нильсен. Мой отец, Курт Нильсен, глава фирмы, умер. Откуда вы знаете нас, господин капитан?

— Я работал у вас матросом, господин капитан, — сказал Коновалов.

— Приятно встретиться со старым товарищем. — Нильсен протянул руку, и капитаны обменялись торжественным рукопожатьем.

— Как же так? — спросил Фома Тимофеевич. — Вы, господин Нильсен, сами ходите капитаном?

— Ну, — пожал плечами Нильсен, — мы потеряли кое-что в России. Фирма пошатнулась, но выдержала. А потом война. Мои суда подрывались на минах. Когда вы освободили Норвегию, я был уже разорен. У меня остался один бот, и, как видите, я должен сам ходить на нем. Зато вы, господин Коновалов, из простого матроса стали капитаном. Вас можно поздравить! У вас счастливо сложилась жизнь.

— Спасибо, — кивнул головой Фома Тимофеевич. Потом повернулся к Глафире и сказал: — Чаю гостям, Глафира.

Чай был уже разлит по кружкам. Глафира подала кружку сперва капитану, а потом двум матросам. Все трое вежливо поклонились.

— Благодарю, — сказал капитан Нильсен и отхлебнул чай. — Что явилось причиной кораблекрушения?

— Сдал мотор, — сказал капитан Коновалов, — пришлось выбрасываться на ближайший берег.

— Горючее, значит, у вас не израсходовано? — спросил капитан Нильсен.

— Сколько у нас горючего, Жгутов? — спросил капитан Коновалов.

— Литров триста, — сказал Жгутов.

— О-о! — кивнул головой норвежский капитан. — Триста литров — это много. Имея триста литров, можно дойти до Вардэ.

— Имея триста литров, — согласился Фома Тимофеевич, — можно.

Норвежцы неторопливо прихлебывали чай. Фома, Валька и я с интересом смотрели на гостей. Что-то в них было особенное, резко отличное от всех тех людей, которых мы до сих пор встречали. Я, например, первый раз в жизни видел иностранцев. И удивлялся тому, насколько они другие. Капитан Нильсен посмотрел на нас и ласково, отечески усмехнулся.

— Какие славные дети! — сказал он ласково. — В таком возрасте они уже пережили шторм и кораблекрушение. Из них вырастут настоящие моряки. — Улыбнувшись, он кивнул нам и потом спросил Фому Тимофеевича каким-то особенным, другим тоном: — Вы ждете помощи, капитан?

— Думаем, что про нас не забыли, — кивнул головой Фома Тимофеевич.

— Да. — согласился капитан Нильсен, — у вас хорошо помогают друг другу. Наверное, за вами скоро придут?

— Думаю, не сегодня, так завтра, — сказал Фома Тимофеевич.

— Это замечательно! — кивнул головой Нильсен. — Это очень удобно для промышленника. — И он не торопясь допил свою кружку чаю.

Будто стараясь во всем подражать своему начальнику, одновременно допили чай и матросы. Они поставили кружки на камень, все трое вынули из кармана платки и неторопливо вытерли губы.

— Господин капитан, — сказал Нильсен, — выручите товарища по несчастью, отдайте нам ваше горючее.

— Глаша, — сказал Фома Тимофеевич, — налей гостям еще чаю.

Глафира подошла с чайником и налила чай сперва Генриху Нильсену, а потом двум матросам.

— Может быть, открыть еще консервов? — спросил капитан.

— Спасибо, мы сыты, — сказал Нильсен и, помолчав, спросил: — Так как, господин капитан?

Фома Тимофеевич помолчал, пожевал в раздумье губами и потом сказал:

— Я вам предложу другой выход.

— Какой же может быть другой выход? — удивился Нильсен.

— Вы берете на борт нас шестерых, — сказал Фома Тимофеевич, — заливаете бак нашим горючим, заходите в ближайший советский порт и идете к себе в Вардэ. И вам хорошо, и нам хорошо.

— Да, конечно, — кивнул головой Нильсен. — И вам хорошо, и нам хорошо. — Он немного подумал и добавил: — Очень всем хорошо. — Потом еще подумал и заключил: — Не выйдет, господин капитан.

— Почему же не выйдет? — удивился Коновалов.