Мир приключений 1962 г. №7

Мне самому понравилась эта картина. Я как-то раньше не думал об этом, а теперь представил себе, как в рубках стоят капитаны, в самолетах штурманы прокладывают курс, радисты отстукивают срочные сообщения, и все это из-за нас. Как ни говорите, а здорово!

Валька быстро вошла в игру.

— Гудок на судне гудит: «Найду-у-у!» А мотор на самолете ревет: «Р-р-разы-щем!» — сказала она. Потом помрачнела и добавила: — Скорей бы!

Мы оба долго молчали. Холод проникал в рукава и за шиворот. И слабый я был. Можно, допустим, не думать о том, что хочется есть, а все равно, если голодный, ноги становятся как ватные и руки слабеют. Я задумался и сам не заметил, что сказал громко:

— Ну куда, куда он спрятал? Куда он мог спрятать?

Валя, наверное, думала о том же. Она очень оживилась.

— Даня, — сказала она, — давай еще поищем. Не мог же он псе съесть. Значит, где-то лежат хлеб и консервы. Ты не помнишь, какие там были консервы, Даня?

Я не стал ей отвечать на этот глупый вопрос. Не все ли равно какие! Стали бы мы с ней сейчас разбирать, мол, эти мы любим, а эти мы не едим.

— Тут не искать надо, — сказал я, — тут думать надо. Тут какая-то хитрость есть.

— Какая хитрость? — удивилась Валя.

— То-то и дело, что не поймешь.

Конечно, я охотнее бы поговорил об этом с Фомой. Он парень неглупый, и у него могли быть интересные соображения. Но Фома стоял на своем посту, я — на своем, и никак нам нельзя было переговорить. Л между тем мне приходили в голову мысли, над которыми следовало подумать, и я решил, что лучше я хоть при Вале их выскажу, чем буду хранить про себя. Когда вслух рассуждаешь, то многое становится понятным.

— Ты слышала, Валя, — сказал я, — что был такой знаменитый сыщик Шерлок Холмс?

— Он расследовал дело «Баскервильской собаки» и дело «Пестрой ленты», — деловито сказала Валя, — и еще много интересных дел.

Я кивнул головой:

— Он самый. Так вот, он всегда осматривал место преступления, замечал все мелочи, а потом закуривал трубку или на скрипке играл и думал. И все, понимаешь, принимал во внимание, ставил себя на место преступника… Раз!.. И вдруг все понимал.

— Ну, ну, и что же? — нетерпеливо спросила Валя. У нее разгорелись глаза, и она даже стала ерзать на камне от нетерпения. — Так ты тоже все хочешь понять?

— Постараюсь, — скромно сказал я. — Вот давай порассуждаем, представим себе все, как было, поставим себя на место Жгутов а и…

— …и рраз… все поймем!.. — восторженно перебила меня Валя. — Да?

— Постараемся, — поправил я ее опять.

В Валькином возрасте все кажется легким: раз — и готово. Я-то уже понимал, что все это далеко не так просто. Я встал и, прохаживаясь взад и вперед — так, кстати, мне было и теплее, — начал рассуждать вслух:

— Когда Жгутов мог вынести с бота продукты? Сначала мы все были вместе. Помнишь? Бот выбросило, Фома пришел за нами, и мы все собрались возле Фомы Тимофеевича. Жгутов был, во-первых, с нами, я его помню, а во-вторых, мы все собрались около бота. Значит, в это время он вынести ничего не мог.

— Так, так, — закивала головой Валя, ерзая на камне от нетерпения. — Правильно, правильно.

— Дальше мы с тобой и с Фомой пошли искать пещеру, а тетя Глаша сидела возле бота, охраняла Фому Тимофеевича. Значит, опять-таки ничего Жгутов вынести из бота не мог.

— Так, так, — кивала Валька головой.

— Потом мы тащили с бота постели и перетаскивали их в пещеру. А тетя Глаша по-прежнему сидела у бота. Жгутов ничего вынести с бота не мог.

— Не мог, — увлеченно повторила Валька.

— Потом мы повели Фому Тимофеевича в пещеру. Жгутова с нами по было. В пещере мы уложили Фому Тимофеевича, сняли с него сапоги, немного поразговаривали, и он послал нас на бот за флагом. Мы пошли на бот, и уже в это время там не было спичек. Значит, Жгутов уже к этому времени все с бота вынес. Значит, он выносил именно тогда, когда мы были в пещере.

— Даня, — сказала Валя, — я даже не знала, что ты такой умный! Ты прости, я иногда обижала тебя…

— Ладно, — сказал я скромно, — будем рассуждать дальше. Сколько времени мы провели в пещере? Ну, допустим, пятнадцать минут. Ну, возьмем с запасом, пусть даже двадцать.

— Ну, пусть двадцать, — согласилась Валя.

— Ну, скажем, Жгутов влез в бот, пока мы вели Фому Тимофеевича — мы шли к боту спиной, — ну, сколько мы шли? Пять минут самое большее.

— Самое большее, — кивнула головой Валя.

— Значит, всего двадцать пять минут. Не могло же сходиться время секунду в секунду, не мог же Жгутов точно знать, когда мы выйдем из пещеры. Значит, должен был он хоть пять минут иметь в запасе. Значит, самое большее было у него времени двадцать минут.

— Двадцать минут, — как эхо, откликнулась Валя.

Она была вся поглощена моим рассуждением. Глаза у нее горели. Она даже сбросила одеяло, ей стало жарко от возбуждения.

— Теперь посмотрим, что он должен был сделать за эти двадцать минут. Он на острове в первый раз. Значит, он не мог знать заранее, что, мол, там-то и там-то есть какое-то место, которое почти невозможно обнаружить и в котором можно спрятать целую кучу продуктов. Значит, он должен был найти такой тайник. Мы осмотрели остров внимательно и ничего не нашли. Значит, найти тайник не так просто. Ну, скажем, ему повезло. Но десять минут должен он был на это потратить?

— Десять минут, — согласилась Валька.

— Остается у него десять. За это время он должен был влезть на бот, — скажем, минута. Взять мешок и дойти до шкафа. Пол наклонный, ходить трудно и в боте темно. Ну, скажем, еще минута. Он должен был уложить в мешок десять буханок хлеба, двадцать банок консервов, чай, сахар. Нужно на это пять минут?

— Обязательно, — убежденно сказала Валя.

— Значит, семь минут. Теперь нужно еще собрать спички. Спички лежат в разных местах. Две пачки лежали в ящике в магазине. Это я точно помню. В машинном тоже лежали спички — Жгутов курил. В рубке у Фомы Тимофеевича тоже лежали спички. Значит, три места надо было обойти в темноте, идя по наклонному полу, да еще нашарить спички. Ну, по минуте на каждое место надо класть?

— Надо, — кивнула Валя.

— Вот тебе и все двадцать минут. Теперь надо вытащить тяжелый мешок по трапу, унести его куда-то далеко, потому что у самого бота наверняка спрятать негде, мы же смотрели, да еще замаскировать.

— Так что же ты думаешь? — волнуясь, спросила Валя.

— Я думаю… — протянул я, по совести сказать, еще совсем не зная, что я именно думаю, и вдруг вскрикнул: — Понял!

Валька вскочила и стояла передо мной, вся дрожа от возбуждения.

— Что же ты понял? Ну, говори!

— Я понял, — сказал я и вдруг замолчал.

Мне пришла в голову такая мысль. Вальку-то я знаю великолепно. Ей скажи, она сразу потребует, чтоб мы начали действовать. А это не так просто. Жгутов человек сильный и может оказать сопротивление. От него чего угодно можно ждать. Фому Тимофеевича тоже одного нельзя оставить. Значит, очевидно, идти на бот надо Глафире, Фоме и мне. Втроем мы все-таки можем справиться со Жгутовым. А Вальке надо сторожить Фому Тимофеевича. В смысле физической силы она ничего не стоит, но как сигнальщику ей цены нет. Уж кричать-то она умеет как никто!

— Валя, — сказал я, — мы еще с тобой порассуждаем и обязательно все поймем, но только мне сейчас нужно с Фомой поговорить. Раз ты все равно не спишь, посторожи здесь, а я быстренько сбегаю к Фоме и через пять минут вернусь. Хорошо?

Валька смотрела на меня горящими глазами. Она, не отвечая, кивнула головой. Я быстро побежал на вершину скалы, где прогуливался возле флага замерзший Фома.

Я повторил ему все свое рассуждение.

— Ты понимаешь, Фома, — сказал я, — только на боте он мог спрятать. Больше нигде. Вынести с бота нет никакой возможности. Он правильно рассчитал, что это единственное, что нам не придет в голову.

Фома посмотрел на меня и широко улыбнулся.

— Молодец! — сказал он. — Мне бы не додуматься. Здорово ты соображаешь!