Все приключения мушкетеров

Взяв перстень, он не надел его на палец, а положил в карман.

– Послушайте, – сказал Атос, взяв его за руку. – Вы знаете, как я люблю вас. Если бы у меня был сын, я не мог бы любить его больше чем вас. Послушайтесь меня, бросьте эту женщину. Я не знаю ее, но какое-то предчувствие говорит мне, что это погибшее создание и что в ней есть что-то роковое.

– Вы правы, – сказал д’Артаньян, – я брошу ее; признаюсь вам, эта женщина пугает даже меня самого.

– Достанет ли у вас на это решимости?

– Достанет, – отвечал д’Артаньян. – Я готов на это хоть сейчас.

– Да, дитя мое, вы поступите основательно, – сказал Атос, пожимая ему руку с родительскою нежностью. – Дай Бог, чтобы эта женщина, с которой вы только что встретились на пути жизни, не оставила на нем ужасных следов.

Атос поклонился д’Артаньяну, давая знать, что он очень желал бы остаться один и подумать о своих делах.

Д’Артаньян, придя домой, застал там Кетти, дожидавшуюся его. Если бы она была месяц больна лихорадкой, то едва ли лицо ее больше изменилось бы, чем в эту бессонную и мучительную ночь.

Она была послана к мнимому де Варду. Миледи была без ума от любви и хотела знать, когда любовник ее придет к ней па другую ночь.

Бедная Бетти, бледная и дрожащая, ожидала ответа д’Артаньяна.

Атос имел большое влияние на молодого человека. Совет друга, присоединившись к голосу его сердца, придали ему твердость решиться навсегда отказаться от миледи тем больше, что теперь честь его была спасена и мщение удовлетворено. Поэтому вместо ответа он написал следующее письмо:

О сапфире ни слова: гасконец, верно, хотел сохранить его как оружие против миледи, или, говоря откровенно, оставил его у себя, как последнее средство для экипировки.

Впрочем, несправедливо было бы судить о поступках того времени по понятиям нашего века. То, что нынче порядочный человек считает себе за стыд, в то время казалось делом самым простым и естественным и молодые люди лучших фамилий очень часто были на содержании у своих любовниц.

Д’Артаньян отдал Кетти незапечатанное письмо; прочитав его в первый раз, она ничего не поняла; но прочитав его еще раз, пришла в восторг от радости.

Она не верила своему счастью, д’Артаньян должен был повторить ей на словах содержание письма, и как ни опасно было при бешеном характере миледи вручить ей подобное письмо, обрадованная девушка побежала со всех ног на Королевскую площадь.

Ни одна женщина не может тронуться печалью своей соперницы.

Миледи с таким же нетерпением вскрыла письмо, с каким Кетти принесла его; но при первых словах она побледнела как смерть, смяла письмо и с гневом в глазах обратилась к Кетти.

– Что это за письмо? – спросила она.

– Это ответ на ваше письмо, – отвечала Кетти, дрожа всем телом.

– Не может быть! – вскричала миледи, – не может быть, чтобы дворянин написал женщине такое письмо.

Потом, дрожа всем телом, она прибавила:

– Боже мой! Неужели он узнал…

Она скрежетала зубами и была бледна как смерть. Она хотела подойти к окну освежиться; протянула руки, но ноги изменили ей, и она упала на кресло.

Кетти думала, что ей дурно и подбежала к ней, чтобы расстегнуть ей платье. Но миледи вдруг встала и сказала:

– Что тебе нужно и зачем ты поднимаешь на меня руку?

– Я думала, что вам дурно, сударыня, и хотела помочь вам, – отвечала служанка, испуганная страшным выражением лица своей госпожи.

– Мне дурно? мне? За какую же бабенку ты меня принимаешь? Когда меня оскорбляют, мне не бывает дурно; я тогда мщу, слышишь ли?

Она сделала Кетти знак, чтобы она вышла.

VI. План мщения

Вечером миледи отдала приказание ввести д’Артаньяна тотчас же, как он явится, по обыкновению. Но он не пришел.

На другой день Кетти снова виделась с д’Артаньяном и рассказала ему обо всем, случившемся накануне. Д’Артаньян улыбнулся; этот ревнивый гнев миледи был его мщением.

Вечером миледи была еще нетерпеливее, чем накануне и возобновила приказание относительно гасконца; но она ожидала его напрасно, как и накануне.

На другой день Кетти явилась к д’Артаньяну, но в этот раз она не была так весела и шутлива как в предыдущие дни, а напротив, смертельно скучна.

Д’Артаньян спросил ее, что с нею случилось; вместо ответа она вынула из кармана письмо и подала ему.

Это письмо было написано рукою миледи; но в этот раз оно было адресовано на имя д’Артаньяна, а не де Варда.

Он распечатал его и прочитал следующее:

– Так и есть, я этого ожидал, – сказал д’Артаньян, – мой кредит возрастает настолько же, насколько падает кредит графа де Варда.

– Придете ли вы? – спросила Кетти.

– Послушай, любезное дитя, – сказал гасконец, старавшийся оправдать себя перед самим собой в том, что, что не исполнил обещания, данного Атосу; – ты понимаешь, что было бы невежливо не прийти на такое приглашение. Миледи, не видя меня, не поняла бы причины прекращения моих посещений; она могла бы подозревать что-нибудь дурное, а когда женщина с таким характером как у нее, захочет мстить, то она способна на все.

– О, Боже мой! – сказала Кетти, – вы умеете представить вещи в таком виде, что всегда останетесь правым. Но вы опять будете ухаживать за ней и если вы понравитесь ей под вашим настоящим именем, то это будет еще хуже, чем прежде.

Бедная девушка инстинктивно предугадывала то, что и действительно случилось.

Д’Артаньян разуверял ее, сколько мог и обещал оставаться нечувствительным к обольщениям миледи.

Он велел передать ей, что он благодарен ей как нельзя более, за ее доброту и явится по ее приказанию. Он не осмелился писать ей из опасения, что не сумеет скрыть своего почерка от такого опытного глаза.

Ровно в девять часов д’Артаньян был на Королевской площади. Очевидно было, что слуги, ожидавшие в передней, были предупреждены, потому что как только д’Артаньян явился, прежде чем он успел спросить, можно ли видеть миледи, один из них побежал доложить о нем.

– Просите, – сказала миледи отрывисто, но таким пронзительным голосом, что д’Артаньян услышал его из передней.

Он вошел.

– Меня ни для кого нет дома, – сказала миледи; – слышите ли, ни для кого.

Слуга вышел.

Д’Артаньян с любопытством посмотрел на миледи; она была бледна, глаза были красны от слез или бессонницы. Число свеч было с намерением уменьшено, и все-таки она не могла скрыть следов лихорадки, владевшей ею два дня тому назад.

Д’Артаньян подошел к ней с обыкновенною любезностью. Она сделала над собой чрезвычайное усилие, чтобы принять его, и как она ни была озабочена, но встретила его с самою любезною улыбкой.

На вопрос д’Артаньяна о ее здоровье она отвечала:

– Нехорошо, очень нехорошо.

– Но в таком случае, – сказал д’Артаньян, – я пришел некстати. Вам, конечно, нужно спокойствие, я уйду.

– Нет, – сказала миледи, – напротив, останьтесь, д’Артаньян, ваша приятная беседа развлечет меня.

«Ого! – подумал д’Артаньян; – она никогда не была так любезна, надо быть осторожным».

Миледи приняла самый дружеский тон и старалась придать сколько возможно живости разговору. Но в это время лихорадка, оставившая ее на минуту, возвратила снова блеск глазам ее, румянец щекам и розовый цвет губам. Д’Артаньян увидел опять сирену, очаровавшую его своими прелестями. Ему казалось, что любовь его угасла, но она была только в усыплении и пробудилась в его сердце. Миледи улыбнулась и д’Артаньян чувствовал, что готов был отдать жизнь за эту улыбку.