Посланники Великого Альмы (СИ)

Она немного помолчала.

— А вот объяснить их природу — запросто. Твое чувство родилось, и мне уже неинтересно, потому что вот оно, чего в нем копаться? И мне просто смешно иногда слышать: а ты разберись в моих чувствах! — и хочется ответить: а ты разберись в самолете! Развинти его, расковыряй двигатель, и все поймешь. Но только смотреть впоследствии будешь рентгеновскими лучами; вместо красочного фюзеляжа с надписью по борту «Airline» перед тобой предстанут шины и кабели, бензопроводы, турбины и алюминиевый каркас разодранных сидений. Так что нечего в чувствах разбираться, они красивы в целом, как прекрасен, например, невыпотрошенный белый лебедь.

Глаза у Сары были грустные, в уголках губ застыла горечь.

— Извини меня, Тони, это я от злости. Я вообще злая и завистливая. Тебе вот завидую. Потому что знаю наперед — пройдет совсем немного времени, и ты не выбросишь свой очередной букет. Кстати, я уже устала лазить по кустам и собирать их. Они очень красивые, жалко, и я их отношу в шатер. Олле они нравятся, правда, она не знает, кто срывает эти цветы.

— Спасибо вам, Сара.

— Пожалуйста. Сегодня шестые сутки истекают, как ушли девчонки. Я думаю, к вечеру будут. Завтра утром приходи.

— Я обязательно приду.

4

Сара сказала неправду Антоньо о том, что она ничего не чувствует; не далее как вчера ночью она плакала. Только глаза были не её и губы, произносившие непривычные слова языка альмаеков, принадлежали не ей…

После того как Джулия с отрядом покинули лагерь, отправляясь на операцию, Сара привлекла себе в учителя языка альмаеков Литуана и Таемину. Она хотела общаться с ними непосредственно, не прибегая к помощи Тепосо. К тому же последнего эту неделю не будет. Общение посредством жестов и взаимных догадок способной к языкам Саре было обременительно и скучно.

Литуан был ещё очень слаб и находился на ногах всего несколько минут в сутки; долгие разговоры его тоже утомляли. Поэтому основной учительницей Сары стала Таемина.

Начали обучение, как водится, с простого: рука, нога, голова, глаза… Потом переключились на природу — трава, дерево, вода, рыба… Вслед за существительными пошли глаголы, наречия.

По звучанию язык альмаеков показался Саре схожим с хинди, но, конечно, принципиально отличался. К концу третьего дня обучения ей удалось сделать то, чего Тепосо добился за месяц. Она подолгу беседовала с Таеминой, все больше и больше узнавая об этом народе и много рассказывала Литуану о своей жизни.

Священнику было сложно понять, к примеру, предназначение отряда Джулии, но он уяснил это по-своему. Дух Великой Дилы и её подруг является неким небесным органом, который защищает слабых и карает виновных. Они появляются тогда, когда вышестоящие над ними духи, испробовав все средства, подключают последнюю, чрезвычайную инстанцию. Перед тем как прийти на помощь альмаекам, Дила спасла детей на большом судне, которое передвигается по небу. Они всесильны, иногда заранее предупреждают о грозящей опасности.

Литуан ещё раз поблагодарил Сару и вновь покаялся, что пренебрег предостережением Дилы.

— О каком предостережении идет речь? — спросила Сара, удивленно глядя на священника.

Литуан ответил таким же взглядом и попросил Таемину произнести священные слова. Жрица сложила на груди руки и торжественно заговорила:

— «И придут с дальних земель люди. Будут одеты они в железо, и принесут они зло… Не послушает упрямый и доблестный вождь моих предостережений, погубит свой народ… И будут они безжалостно уничтожены пришельцами… Так уже было, так и останется… И даст тот взрыв силу жрицам, чтобы спасти последних уцелевших… И не дает мне время оставаться дольше, и я плачу сейчас, и буду плакать — тогда».

Сара натянуто улыбнулась, поблагодарив Таемину. Вопрошающие глаза Литуана заставили её обратиться и к нему.

— Да, Литуан, мы предупреждали вас, но…

— Мы не послушали, — докончил он. — И не смогли бы воспользоваться этим никогда. Не в духе нашего народа убегать и прятаться, откупаться и становиться рабами. В этих словах был весь вождь Атуак и его дети. Знание о поражении было для нас факелом духовной победы. Видно, угодно было Богу взять в свое царство такие крепкие души, о которых слагают легенды. Бог велик, и мы принесли ему в жертву себя, не колеблясь ни одного мгновения. И мы, его избранные, горды этим.

Сара внимательно выслушала Литуана, который говорил от всего сердца. В его словах присутствовала только чистота с примесью гордости; была в них и боль, но отсутствовал фанатизм, присущий ярым служителям некоторых религий.

— Я утомила тебя, Литуан, да и сама хочу отдохнуть. Мне понадобится помощь Таемины, а за тобой присмотрят другие девушки.

Расположившись у ручья, Сара попросила Таемину ещё раз пересказать ей давнее предание. И чем больше слушала, тем больше убеждалась, что это слова не Джулии. Что-то знакомое чувствовала она во всех этих «было, будет, время».

Когда Таемина в третий раз продекламировала предостережение, Сара уже твердо знала, что это её собственные слова; они сплетались в странные порой фразы временных противоречий. Она отпустила молодую жрицу и, заложив руки за голову, легла на траву.

«Этому преданию, если посчитать все поколения, о которых говорил Литуан и Таемина, несколько веков. И я не ошибусь, если определю его возраст пятисотлетней давности. Тот же самый промежуток, который отделяет нас от нашего, настоящего времени. Поскольку эти слова мои, значит, что я отсюда должна перенестись ещё дальше, чтобы предупредить альмаеков. Причем от имени Дилы. Дила… Я совсем упустила из виду её имя, и сама Джулия не напомнила об этом, хотя вопрос очень серьезный. Ведь Литуан назвал её этим именем при первой встрече. Вот откуда он знает её имя, это я скажу им. А если я не сделаю этого предостережения, не будет этих событий. И наоборот. Временные парадоксы. Когда это должно случиться — вероятно, после освобождения детей, так как я ясно сказала, что «сохраню жизнь немногим уцелевшим». То, как мы здесь оказались, это понятно, но вот ещё одна моя реинкарнация — это неожиданность. Теперь вопрос: говорить об этом Джулии или нет? Так, он лишен смысла, отбрасываем его. И что остается? Только ждать. Мой визит к альмаекам будет кратковременным — только произнести предостережение».

Сара посмотрела на вечернее небо и нахмурилась: солнце на горизонте погружалось в черную тучу.

5

Ночное небо раскололось надвое причудливым зигзагом молнии, и, не теряя ни секунды, оглушительно грянул гром. Крупные капли картечью ударили в шатер; резкий и сильный порыв ветра сбивал их, заставляя под косым углом пробивать стены ветхого убежища.

Вскочившая на ноги Сара испуганно таращилась на гудевшего от напряжения Альму. Литуан, защищаясь от нестерпимого света, идущего от статуи Бога, прикрыл лицо ладонью; жрицы ничком лежали на траве.

Сара почувствовала, как голова её выкручивается назад, глаза уже смотрят через затылок, но боли нет. Она старается противостоять. Тщетно. Будто сорвавшись с «русской горки», она падает спиной вперед, опережая снаряд аттракциона. А тот, раскрыв ужасающую пасть, гонится за нею, изгибая влажные губы. Сара хочет остановиться, она чувствует, как замедляется движение, но холодное прикосновение беззубого рта принуждает её судорожно дернуться и уйти в последний миг от мертвой хватки, продолжая безумную гонку по лабиринтам времени.

Где-то за спиной раздался звук хлопнувшей двери, и Сара ткнулась во что-то мягкое, теряя от этого незначительного толчка сознание.

Но она не полностью впала в забытье, она слышала, как гулкое пространство рождало и тут же гасило неестественно томные звуки тик-так… тик-так… Чей-то сверхбас толкал их справа налево, и они как живые проплывали перед глазами. Тик-так. Тик-так. Бас неожиданно сменился тенором и тут же визгом провалился на высокой ноте. И — нестерпимо громкий треск прыгающего под напором пружины будильника.