Тихий городок

Неожиданно следы пропали. Случилось это у спуска в мрачное, с крутыми склонами ущелье, на длинной галечной осыпи. Приказав группе остановиться, Вовк внимательно осмотрелся по сторонам. Справа — подошва невысокой безлесой горы, слева — непроницаемая для глаз стена бурелома, перевитая колючими зарослями ежевики. Впереди — неширокая, метров тридцать — сорок осыпь, за ней — спуск в ущелье. Дальше, за ущельем, взметнулась в небо остроконечная скала с изъеденным временем и непогодой склоном. Даже невооруженным глазом на ее поверхности можно было разглядеть глубокие трещины, небольшие пещерки, ведущие внутрь скалы, каменные терраски и балкончики.

Не спуская глаз с остроконечной скалы, старшина задумался. Что заставило его остановиться перед осыпью, а не приказать группе преодолеть ее стремительным броском, прикрывшись на всякий случай пулеметами? Ведь ясно, что если следы невозможно обнаружить на сухой, гладкой гальке, то они обязательно должны быть на покрытых травой и кустарником склонах ущелья. Отчего же он медлит спускаться в него? Почему теряет драгоценное время?

Больше пяти часов его группа шла по обнаруженному у родника следу. За все это время неизвестные не сделали ни одного привала, ни разу не остановились даже на кратковременный отдых. Почему? Наверное, приближались к концу своего маршрута либо к месту, которое больше всего подходит для привала или дневки. Судя по следам, преследуемые были изрядно измотаны и двигались на пределе сил. А место, где сейчас оказались казаки, как нельзя лучше соответствует не только организации дневки, но и дислокации крупной банды. Глухое, лесистое ущелье, открытые, хорошо просматриваемые и простреливаемые подступы к нему, господствующая над местностью остроконечная скала…

— Кто знает ущелье? — повернулся старшина к самооборонцам.

— Я, — отозвался один из них.

— Тогда, Семен, двигайся ближе… пошепчемся.

Вовк достал карту, разложил ее на земле, протянул самооборонцу травинку.

— Рассказывай, що знаешь об ущелье. Покажи, куда из него можно податься. Карта — одно, а живей глаз — другое.

Семен взял травинку, крутнул в руках.

— Ломаешь голову, казаче, зачем чужаки в ущелье сунулись? Отвечу… На дневку.

— А ежели возвратились на свою постоянную базу?

— Для постоянной базы ущелье не годится. Ни в нем, ни окрест нет питьевой воды.

— А это? — ткнул Вовк в карту. — На дне ущелья — речка. По ту сторону скалы — ручей.

— Верно. Только в округе якась вредная руда имеется, и от нее земля и вода зараженные. Не то что люди, лесная тварь ее духу не переносит. Попьет тутошней водицы або пощиплет травки — и полезла у нее поначалу шерсть, а потом и вовсе дохнет. Оттого это место и зовется Мертвая падь.

— Может, питьевая вода имеется внутри горы, что на другой стороне ущелья? — предположил Вовк. — Посмотри, сколько в ней всяческих ходов и лазов. Глядишь, там родничок какой-нибудь пробивается.

Семен насупился.

— Коли сказал, что нет там гожей для питья воды, значит, так оно и есть. До меня люди ее туточки шукали, сам этим делом занимался, недавно немчуки-спецы с той же целью по ущелью да пещерам лазили. И никто ничего не отыскал.

— Немцы лазили? — насторожился Вовк. — Откуда знаешь?

— Долгая это история. Не к месту она сейчас.

— А ты покороче. Только главное.

— Главное? Тогда так… Сам я из хуторян. Не из каких-нибудь завалящих, что едва концы с концами сводили, а из тех, что крепко на ногах стояли и ни перед кем шапку не ломали. Привык всю жизнь сам себе хозяином быть и вершить все дела собственным умом. Когда в сорок втором аковцы разграбили хутор и пришлось подаваться в лес, мы с братом не пошли ни к бандерам, ни к коммунистам, а сколотили свою боёвку. Брат, поскольку был офицером, стал командиром, а я занялся разведкой. Лагерь наш располагался недалече отсюда, верстах в двадцати… Так что тутошние места я знаю, как добрая хозяйка свою кухню.

Вовк хлопнул самооборонца по плечу.

— Семен, да тебя мне сам господь послал. Говори, как лучше в ущелье спуститься.

— Лучше туда вовсе не соваться. Беглецов мы вряд ли найдем, а себя выдадим наверняка.

— Не выдадим. Думаешь, не понимаю, для чего беглецы у осыпи свой след обрубили? Затаились сейчас где-то рядом и проверяют, не висит ли кто у них на хвосте… А мы обогнем осыпь по лесу, незаметно спустимся в ущелье, отыщем утерянный след. А он выведет нас на дневку.

— Не на дневку, а под пули. Одно верно говоришь: беглецы вывели нас к осыпи для проверки своего хвоста. Только затаились они не у осыпи, а на остроконечной скале. Может, не все, а двое-трое. Я знаю на скале три места, откуда наш склон просматривается вправо и влево от осыпи на полверсты.

— Наш склон просматривается на полверсты? Ну и что?.. Сделаем крюк длиннее. К примеру, в версту.

— Можно и в десять. Только все едино придется возвращаться к осыпи, дабы след отыскать. А беглецы, не будучи дурнями, специально проложат его по местам, что отлично просматриваются их дозорными со скалы. Желаешь держать след — выходи на «пристрелянные» чужим биноклем участки, не выйдешь на них — прощайся со следом… Фокус нехитрый, сам, когда был в партизанах, так поступал.

— Тогда, Семен, остается одно: перекрыть выходы из ущелья и ждать, когда беглецы снимутся с дневки.

— Верно, казаче. А я подскажу, где краще всего расположить секреты…

Хлобуч придержал коня, замер в седле. Еще раз потянул носом воздух. Нет, он не ошибся нисколько! Ветер действительно приносил откуда-то слева запах дыма и аромат поджариваемого на открытом огне мяса.

— Что скажете, капитан? — повернулся Хлобуч к ехавшему вместе с ним начальнику штаба бригады.

— Здесь должен находиться наш дозор, — ответил Вильк, тоже придерживая лошадь. — Но дозорным категорически запрещено разводить костры или выдавать свое присутствие каким-либо другим образом. Об этом им напоминается постоянно, в том числе и мной лично.

— Напоминать мало, капитан. Только подумать: жечь костры во внутреннем охранении, всего в километре от штаба бригады! Не охранять его, а демаскировать! Да это же преступление!

У Хлобуча второй день было плохое настроение. Точнее, с того вечера, когда он расстался с поручником, представителем Войска Польского. Только подумать, ему предлагают полк! Полк настоящей кадровой армии, а не этого сброда, громко именуемого бригадой Армии Крайовой. Хороша армия, боящаяся высунуть нос из лесных чащоб и каменных теснин! А каков дурак он сам. Не сумел понять раньше, что карта «лондонцев» бита, не плюнул на свою громкую должность! Зато как быстро сориентировались в обстановке другие! Хоть бы тот же его бывший товарищ по военному училищу Ковальский. Сразу разобрался, что к чему, и переметнулся с бригадой на сторону «люблинцев». И вот результат — Ковальский уже полковник, начальник штаба дивизии. Дивизии! От зависти к чужой удачливости и злости на самого себя Хлобучу хотелось взвыть.

— Согласен с вами, пан майор, — донесся до него голос начальника штаба бригады. — Обещаю, что виновные будут строго наказаны. Сегодня же и лично мной.

Но Хлобуча уже понесло.

— Нет, капитан! Они будут наказаны не сегодня, а сейчас же! И не вами, а мной! Учитесь, как нужно наводить дисциплину!

Он ударил коня в бока каблуками сапог и направил его с тропы в сторону, откуда ветер приносил запахи дыма и жареного мяса. Смирная крестьянская коняга, реквизированная недавно на одном из лесных хуторов и не привыкшая к подобного рода обращению, закусила от страха удила, прижала уши и с храпом понеслась среди деревьев. Запахи все усиливались, а вскоре впереди стали заметны клубы дыма. Матка бозка, да там не один костер, а несколько. Ничего, он сейчас наведет порядок!

Конь с разбега вынесся на широкую, изогнутую дугой поляну и остановился в десятке шагов от ближайшего костра. Но Хлобуч не почувствовал этого. Пожалуй, в этот миг он не почувствовал бы ничего, даже если на него вылили бы ведро ледяной воды. Потому что зрелище, открывшееся перед ним на поляне, было настолько неправдоподобно, что ему захотелось протереть глаза или ущипнуть себя — не сон ли это? На поляне были казаки-пластуны! Да-да, те самые, которые уже причинили столько бед соседям бригады — оуновским сотням Хрына и Бира.