Сочинения в двух томах. том 1

— Итак, малютка, вас не оправдали, — произнесла она.

Селия насмешливо улыбнулась. Она позвонила. С проворством, нисколько не напоминавшим прежней медлительности, появилась в дверях Рыжка, нарядная и расфранченная, неся в руке с совсем чистыми ногтями поднос полированного дерева с графином хереса и тремя венецианскими стаканами цвета мертвой воды.

Искушенная в трудном искусстве наполнять и подносить чашки, рюмки и бокалы, хозяйка дома поставила первый стакан перед курильщицей рядом с лампочкой, горевшей желтым пламенем; потом с нежностью поднесла второй стакан маркизе:

— Доре, пейте, милочка!.. Сквозь это прекрасное вино я буду казаться вам совсем иной, белее, чем самый белый горностай.

Та выпила, но продолжала покачивать головой. Развеселившаяся Селия разразилась смехом.

— Доре, крошечка моя! Умоляю вас, не надо дуться. Послушайте, если вам только этого и нужно, чтоб утешиться, я все скажу вам и Мандаринше. Я разорюсь через шесть недель, не так ли? Так вот, если в течение этих шести недель, считая с сегодняшнего дня, я дам себе труд пошевелить пальцем…

— Ну? — спросила Доре, еще не доверяя, но уже несколько успокоившись, и тотчас же добавила доверчиво: — Вы имеете кого-нибудь в виду?..

Но с камбоджийской циновки, которую уже заволакивал серый дым, раздался голос Мандаринши. Это уже не был равнодушный и насмешливый голос, несколько минут назад разоблачивший ловкие проделки шантажиста, ростовщика и мошенника Селадона. Это был голос странно звонкий, и каждое слово звенело, как удар стального молота по шпаге:

— Селия, милочка! Стоит ли иметь что-нибудь в виду из-за таких пустяков, как уплата долгов!

В эту минуту Селия подносила к губам полный стакан. Но, очевидно, она ни разу не отхлебнула и пронесла его мимо рта, так как внезапно отодвинутый стакан оставался на подносе наполненным до краев. Селия же, прижав к губам платок, повернулась к окну и полной грудью вдыхала зимний ветерок, позолоченный солнцем, пахнущий смолой и насыщенный острыми солеными брызгами.

Глава пятнадцатая

ВЕЛИКА ВАЖНОСТЬ — ПЛАТИТЬ ДОЛГИ…

«С семьюстами франками я протяну полтора месяца».

Таковы были расчеты Селии.

Но не таковы были расчеты Селадона…

В первый же день следующей за тем недели этот предупредительный человек, более смазливый и более припомаженный, чем когда-либо, снова появился на вилле Шишурль. И сразу же завязался диалог:

— Дорогая дамочка, это совершенно невозможно, чтобы такая красотка, как вы, не имела друга!

— Но я уже говорила, что я предпочитаю пожить одна еще один-два месяца.

— Сколько вам будет угодно, красотка моя!.. Вам виднее, что для вас лучше. Но только жить одной стоит очень дорого. Когда копилка будет пуста, тогда вы, верно, вспомните о Селадоне?..

— Как так? Ведь я уже должна вам тысячу франков!

— Что значит тысяча франков для дамы, которой все смотрят вслед, когда она проходит по Алжирской улице? Я могу одолжить вам и больше того, право!.. Вам сегодня нужны деньги?

— Нисколько! Мне больше чем достаточно того, что у меня есть!

— Больше чем достаточно? Значит, я хорошо сделал, что принес вам кое-что на выбор.

И он вытащил из карманов с полдюжины футляров.

— Совершенно исключительный случай. Две дамы из Ниццы, которые играли в Монте-Карло и теперь все продают за бесценок… Взгляните: одно золото на лом стоит тех денег, которые я спрашиваю, оттого что это червонное золото, милая дамочка. Гарантия в четырнадцати каратах!..

Четырнадцать каратов? Селия даже не успела разобраться в смысле этих таинственных слов: Селадон уже надел ей на пальцы перстни, на шею ожерелья, прицепил к корсажу брошки, всунул в волосы гребни и шпильки.

— Вы не можете обойтись без этого: у всех дам есть такие вещи, ничего другого не носят. Вы не можете пойти в бар в будущую пятницу, если вы не купите всего этого: у вас будет такой вид, точно вы совсем голая, и — черт возьми! — это совсем не так красиво. Но вы будете единственная!..

Селия смутилась, однако продолжала еще упорствовать. Но продавец патетически воззвал к добросовестности своей клиентки:

— О! Право же!.. Дорогая дамочка! Я никак не ожидал от вас подобного афронта. Чтобы вы отказались купить у меня все вместе и каждую вещь в отдельности. Так, значит, права была моя жена. «Не езди к ней, — вот что она мне сказала, — у тебя их несколько десятков в городе, тех, которые купят все за какую угодно цену». А я отрезал ей: «Но я хочу, чтобы именно эта выгадала».

Тут Селия сдалась и «выгадала». И выгода была закреплена несколькими расписками. Оттого что Селадон не любил получать наличных денег из женских ручек:

— Ваш любовник заплатит мне, красоточка! Мне было бы больно вытаскивать гроши из вашего кошелька. И кроме того, скажу вам прямо, с вас я бы взял столько, сколько они стоят в самом деле. А с него я получу, — вы понимаете! Я получу немного больше.

— Но…

— Не станете же вы торговаться со мной за человека, которого вы даже не знаете еще. А меня вы знаете. Не стоит, право!.. Подписывайтесь и не глядите на сумму, не глядите, говорю я. Если бы ваш друг был здесь, вы не стали бы спрашивать у него, сколько он платит? И не все ли равно, раз он заплатит, как только появится?

Способов обморочить милых куртизанок существует много больше, чем статей во всем уголовном кодексе.

Вот почему изобретательный Селадон в третье свое посещение, имевшее место дней через пять после второго, убедил Селию перепродать за наличные то колье, которое она за неделю до того купила у него в кредит.

Дело было чрезвычайно простое: в последний день февраля, неизвестно каким образом извещенная о новых займах, благодаря которым вилла Шишурль купалась в золоте, добрейшая матушка Агассен примчалась туда, с отчаянием размахивая своими расписками, по которым настал срок платежа, по всем до одной, и которые на этот раз не подлежали возобновлению — ни в коем случае! Точно так же извещенная, и, кто знает, не тем ли же источником (все это казалось пригнанным, как последний акт водевиля), мгновение спустя появилась старая Эльвира с двумя кошками в ручной корзинке и с доброй дюжиной мальчишек, бежавших за ее неизменным рваным платьем цвета неспелого яблока. И она тоже размахивала своими расписками, по которым тоже истек срок; и ее отчаяние было ничуть не меньше отчаянья ее соперницы. Столкнувшись, обе кредиторши сразу же стали обмениваться звучными ругательствами, будучи обе в сильном волнении и убежденные в том, что только та, которая будет громче горланить, получит свои деньги. Они так шумели, что Селия, оглушенная, обессилевшая, побежденная, сразу же отказалась от какой бы то ни было борьбы и сдалась по всем пунктам. Из семисот франков, которые дал ей Селадон, у нее оставалось еще пятьсот. Они сразу же погибли. Переписанные долговые расписки даже превышали на четыре луидора эту сумму. За неимением этих четырех луидоров Селии пришлось дать еще пару расписок: птичка запутывалась в силке…

Как это всегда бывает в третьем действии водевиля, на следующий день после несчастья Селадон «случайно» свалился с неба…

Но — заметьте фатальность таких совпадений! — на этот раз даже у Селадона не было ни одного свободного гроша!

— Нет!.. — воскликнула Селия, которая не верила своим ушам: — У вас, господин Селадон, у вас нет для меня пятнадцати луидоров?.. Пятнадцати? Даже десяти?

— Ни одного, красоточка. Что делать! Даже мне пришлось подводить баланс и расплачиваться за весь месяц. Но будьте покойны; недели через две или три…

Селия не заметила под мигающими веками насмешливого взгляда, впившегося в нее:

— Три недели! — воскликнула она в ужасе. — Но сегодня утром мне едва удалось получить керосин в мелочной лавочке, и мне пришлось обещать, что я заплачу завтра. Как же мне быть? Три недели! Но у меня во всем доме нет и десяти франков.

Две искры сверкнули в насмешливых глазах, все еще прикрытых мигающими веками: