Третий гость

Костлявый долго-долго смотрел на Макарио черными, бездонными глазницами. Словно он прислушивался к тому, что у людей зовется голосом сердца. Вероятно, ему было приказано забрать мальчика с собой. Его жестикуляция ясно выражала и сострадание к другу, попавшему в беду, и невозможность примирить чувство и долг.

Он глядел на Макарио с глубоким состраданием и сочувствием. Наконец покачал головой, медленно, будто человек в великой печали.

Он раскрыл свои бестелесные челюсти, и голос его прозвучал, точно стук узловатой дубинки по доске:

— Мне очень прискорбно, кум, но на сей раз я не сумею выручить тебя из беды. Поверь, редко мне приходилось огорчаться сильнее сегодняшнего. Я не могу иначе, я должен забрать мальчика.

Тут Макарио решительным движением схватил кроватку и одним взмахом повернул ее так, что его партнер оказался в ногах ребенка.

Но Костлявый, воспарив в воздухе, с молниеносной быстротой вновь возник у изголовья мальчика.

Еще раз Макарио повернул кроватку, чтобы поставить Костлявого в ногах, и опять тот в мгновение ока очутился у изголовья.

В неистовом азарте Макарио вертел, как колесо, постель больного, но всякий раз, останавливаясь перевести дыхание, видел бывшего сотрапезника в изголовье принца. И Макарио продолжал безумную игру, обманом надеясь отбить добычу.

Это беспрестанное вращение кровати, отторгнувшее у вечности не более двух секунд, вконец измотало старика. Инстинктивно схватился он за маленький потайной карман и обнаружил, что стеклянный флакончик с двумя последними каплями драгоценного лекарства вдребезги разбился во время неистовой игры. Значение этой утраты мгновенно дошло до него. Потрясенный, он чувствовал, как в нем гаснет последняя искра воли к жизни и надвигается пустота.

Он растерянно оглядел королевские покои, ему мерещилось, будто он пробуждается от кошмарного сна, который длился нескончаемо долго, может быть, целые столетия. И он осознал, что пришел его час и бессмысленно противиться судьбе. Глаза его блуждали по всей комнате и вдруг остановились на лице мальчика. И он увидел, что ребенок уже мертв.

Как дерево, подрубленное под корень, повалился он в изнеможении на пол. И распростертый бессильно, услышал голос того, с кем когда-то вместе пировал. Но на диво мягко звучал теперь этот голос:

— Еще раз, кум, благодарю тебя за половину индюка, что ты мне так великодушно даровал. На целую сотню лет тягостной работы восстановились тогда мои иссякнувшие силы. Твой индюк был действительно экстраординарный, если ты понимаешь это слово. Но знай, кум, в нынешнем твоем положении тебе не спастись от лютой казни на площади перед всем народом. У меня есть один только способ избавить тебя от этого. И я сумею защитить тебя от надругательств и бесчестья. Сделаю это ради нашей старой дружбы и еще потому, что ты всегда держал себя благородно, никогда прежде не пытался меня обмануть или перехитрить. Поистине ты жил, как достойный человек. Будь же счастлив, кум!

Жена Макарио очень встревожилась: ее муж вечером не возвратился домой. Наутро она созвала всех жителей деревни, чтобы они помогли ей разыскать Макарио. Она боялась, что с ним в лесу случилось что-то неладное и он не может без посторонней помощи добраться до дому.

После многочасовых поисков они, наконец, нашли его в лесной чаще, очень далеко от деревни, в такой глухомани, куда доныне никто не отваживался проникать в одиночку.

Он сидел на земле, удобно прислонившись к стволу могучего дуплистого дерева. Он был мертв. Широкая, блаженная улыбка застыла на его лице. Перед ним на земле были расстелены банановые листья, которые служили ему скатертью, и на них лежали тщательно обглоданные косточки половины индюка.

Напротив, примерно на расстоянии в три фута, были совершенно так же расстелены банановые листья, на них виднелись очень чистые косточки второй половины индюка, сложенные так аккуратно, как это мог бы сделать лишь тот, кто вкушал свою трапезу с большим аппетитом и отменным удовольствием.

Как только жена Макарио заметила обглоданные косточки индюка, разделенного пополам, из ее печальных глаз полились горючие слезы и она сказала:

— Хотелось бы мне узнать, ах, как мне хотелось бы узнать, кто это был у него в гостях… Наверно, какой-то хороший, благородный и очень приятный гость, иначе Макарио не умер бы таким счастливым, таким бесконечно счастливым.