Сокровище Джунаида

— А, давай!

Отправив домой слегка очухавшегося Мутьяку и попрощавшись с новым знакомым, прапорщик по пути к месту ночлега прикупил две бутылки пива и пару палочек шашлыка, которые ему упаковали «с собой». Прибыв в окружную пограничную гостиницу и с удовольствием обнаружив, что его сожитель по номеру отсутствует, Деревянко переложил густо засыпанные зеленью кусочки румяной баранины в тарелку и сполоснул обычный в гостиницах граненый стакан. Налил в него пива, выпил, с удовольствием заел аппетитным куском шашлыка, и только после этого аккуратно развернул врученные ему Мурадом листки.

Первым было то самое донесение Богдасарова об операции, что Джунаид засыпал колодцы, и в этой связи пришлось застрелить несколько запасных лошадей — хорошо, нашелся боец, подсказавший выход из критической ситуации (Деревянко подумал, что бравый командир, видимо, опасался, как бы ему не влетело за пущенных в расход коней). Дальше шло о том, что командир отправляет в Асхабад двух бойцов с пленным басмачом и с письмом Джунаида…

Все это Деревянко уже знал, поэтому, особенно не углубляясь, перешел ко второй странице. По-видимому, вот оно, письмо Джунаида. Поразглядывав зачем-то темную ксерокопию бумажки с персидской вязью, Владимир отложил и эту страницу. То, что его интересовало больше всего, — перевод письма, — было, очевидно, на последнем листке.

Так и оказалось. Съев еще два кусочка баранины и основательно отхлебнув из стакана ледяного пива, Деревянко стал читать послание главного туркменского басмача — медленно, задерживаясь на каждом слове для более полного и глубокого понимания текста, что было непросто после выпитого.

Текст, несмотря на восточные украшения, оказался слишком коротким. Точнее, не коротким, а недостаточным в той части, где говорилось о местонахождении клада. Это как понимать? Какой такой двуногий старик может стоять на одном месте больше шестидесяти лет? Какая такая птица?

С глубоким вздохом Деревянко налил себе еще пива, доел шашлык и подумал, что расчет на «калаши» все же вернее. Отказаться от квартиры — немыслимо, а значит, и от Упыря никуда не денешься. Оставалось только надеяться, что удастся под каким-нибудь предлогом выпросить у коменданта ключи от склада — хотя бы на полчасика… Прапорщик еще раз вздохнул, сложил бумаги и засунул их в нагрудный карман защитной форменной рубашки, по привычке застегнув клапан. Будущее представлялось туманным.

До последней минуты Владимир старался всеми правдами и неправдами добыть заветные ключи. Он прибегал к изощренной дезинформации, не брезгуя и простым враньем — комендант на провокации не поддавался; пробовал оказывать на начальство давление, козыряя своей незаменимостью — и лишь убедился, что незаменимых нет; пытался бить на жалость, выжимать слезу — и понял, что слезам никто не верит. До самого увольнения майор Яшчур не доверил ему ключи даже на минуту, зная, видимо, манеру прапорщиков тащить перед отъездом все, что попадется под руку. Украсть обещанное страшному Упырю оружие так и не удалось. Поэтому, собирая контейнер и в последний раз оформляя проездные документы, Владимир с ужасом думал о предстоящей встрече с сослуживцем.

Впрочем, было у него одно здравое соображение: пока контейнер дотащится до Ставрополя, пройдет месяца полтора-два. Порядка-то на железной дороге теперь нет. А за это время, глядишь, или что-то придумается, или что-то случится, или что-то изменится…

И не ошибся.

Переезд остался в памяти дикой толкучкой Домодедово, волглым бельем плацкартного купе и криками вокзальных торговок — «Риба-риба! Пщенка-пщенка!», причем «пщенкой», к удивлению Деревянко, оказалась горячая вареная кукуруза.

Первая неделя на новом месте, как всегда, прошла в радостных хлопотах: расставляли по-новому мебель, решали, что нужно купить в первую очередь, мыли, чистили, оттирали… У Владимира даже страх перед Упырем как-то отдалился, сгладился. До прибытия контейнера оставалась еще уйма времени, и Деревянко утешал себя: «Ничего, ничего. Пока контейнер не пришел — как-нибудь отбрешусь… А потом…»

Но отбрехиваться не пришлось. То есть почти не пришлось.

Как раз на девятый день после их прибытия уже довольно поздно вечером раздался длинный, требовательный звонок в дверь. Валентина тревожно взглянула на мужа, только что безмятежно потягивавшего пивко у телевизора и вдруг напрягшегося как струна.

— Сиди, я сам открою, — хрипло сказал он, хотя жена и не собиралась идти открывать. Она здесь еще вообще никого не знала. Даже соседей.

На ватных ногах Владимир пошел к двери, и горько пожалел, что со дня на день откладывал установку дверного глазка: теперь бы не пришлось надеяться на «авось».

— Кто там? — спросил он, внезапно осипнув.

— Это я, Вован! Открывай, — раздался знакомый голос. Но радоваться этому знакомству или нет — Деревянко не знал: за дверью стоял Упырь.

Глава вторая.

УПЫРЕВ ДЕЛАЕТ НОГИ

Упырева подвел гуманизм. Нет-нет, он не был ни лохом, ни размазней: все как у пацанов положено — участвовал в «терках», махался, стрелял, когда надо. Только не любил лишней крови. За всю свою стремительную бандитскую карьеру он ни разу не убил, если достаточно было просто напугать. А напугать мог кого угодно.

Когда ефрейтор погранвойск после службы вернулся в родной Ставрополь, у него возникло ощущение, что он ошибся городом. Краевые, городские и прочие власти, затравленные митингами, изо всех сил старались быть невидимыми. Зато уголовные группировки, воротилы теневого бизнеса и «оборотни в погонах» — те, кто раньше старались не привлекать к себе внимания, — теперь орудовали открыто и нагло. Выше всего был спрос на грубую физическую силу, и, конечно, Алексея не могли не заметить. Поняв к тому времени, что за нормальную работу нормальных денег нигде не платят, он принял одно из самых лестных предложений и вошел в процветающую «бригаду», поначалу рядовым «быком». Впрочем, ненадолго: рядовым он быть никак не мог, хотя бы в силу габаритов. Те вопросы, которые другим приходилось решать членовредительством и стрельбой, Упырев решал одним своим появлением.