Приключения-77

— Просыпайся, начальник, — вдруг толкнул его Долган, — до палатки Медвежьей лапы километра два осталось.

— Спасибо, не сплю я.

— Давай пробежим, а то собачки очень устали и погреемся, однако, — соскакивая с нарты, говорил каюр.

Теперь они, утопая в снегу, брели за нартой.

— Ты карабин мне вернешь? — спросил Долган. Он все это время думал о своем оружии, и теперь, как ему казалось, самое время напомнить лейтенанту о карабине.

— Все зависит от тебя. Поможешь мне взять преступника, выступишь на суде — и карабин опять у тебя будет... Хотя с оружием так не поступают.

— Медвежья лапа сам у меня его взял. Говорит, очень хорошо ружье.

— Мало ли что ему может понравиться. Ружья передавать нельзя.

Они еще долго шли по снегу. Наконец Долган остановил нарту.

— Вот за теми кустами его палатка, — шепотом сказал коряк. — Надо тихо пешком идти. Мои собачки могут разбудить его собачек, а собачки — Медвежью лапу. Теперь он спит крепко.

Было половина второго ночи. Они шли молча. Впереди — Сергеев, за ним каюр. Лейтенант проверил пистолет и положил его в карман брюк. Луна скрылась за тучку, было темно. В темноте островки кедрача походили на безмолвный поселок. Сергеев часто останавливался, поджидал Долгана, тихо спрашивал про палатку Антонова. Но каюр указывал рукой дальше. Было так тихо, что Сергееву думалось, что оглох в своей меховой шапке. Где-то рядом спят собаки Антонова, которые своим лаем могут разбудить хозяина. Сергеев напрягал слух и зрение, чтобы вовремя увидеть их.

— Вот здесь, за этим кустом, — зашептал Долган и показал на куст кедровника, похожий на огромный стог сена.

Сергеев взял в руку пистолет и, медленно, бесшумно ступая, стал обходить куст. И вдруг нога его не нашла опоры, и он кубарем полетел куда-то вниз. С четырех сторон над ним были высокие ровные стены снега. Вскочил на ноги. Под ногами была твердая площадка.

— Здесь стояла его палатка, — сказал Долган и прыгнул к Сергееву. — Одна яма осталась. Дня два как уехал, видишь, уже снегом подзасыпало.

— А может, он где-то здесь недалеко, — с надеждой спросил лейтенант.

— Убежал...

— Что будем делать?

— Однако, спать. Собачек кормить. Утром снова будем ехать. Очень собачки ноги намаяли.

— Ты знаешь, где его искать?

— Может, у Нельвида... У него, ух, дочка хороша. Медвежья лапа туда может поехать.

Решили переночевать в яме. Пока Долган ходил за нартой, Сергеев наломал веток кедрача, разжег костер. Каюр принес спальные мешки из оленьих шкур — кукули, хлеба, сушеную рыбу — юколу. Поставили на огонь чайник. Спали в кукулях на зеленых ветках кедровника.

Ночь на севере длинная. Проснулся Сергеев, а все темно. Долган давно вылез из своего кукуля и уже кормил собак. Его ласковый разговор с собаками слышался с бугра. Лейтенант полежал еще две минуты, потом быстро стащил с себя кукуль и запрыгал у разожженного Долганом костра. Размялся, умылся снегом, и усталость, сон словно рукой сняло. Тело налилось силой, бодростью, словно и не мотался столько часов по тундре на собачьей упряжке, не ночевал у костра.

— Однако, надо чай рулить да ехать, — сказал подошедший каюр, снимая чайник с палки. Он уже успел накормить собак, увязал нарту. — Убежит в тундру Медвежья лапа, трудно будет его найти. А убежит, если про тебя узнает.

А на востоке уже пылала заря, яркая и холодная. Напившись чаю, путники отправились в дорогу. Собаки, отдохнувшие за эти часы привала, рванули нарту галопом. Они повизгивали, словно радовались новому дню, дороге, снегу.

Сергеев оперся на полоз нарты ногой, навалился спиной на дугу и с интересом рассматривал кусты вечнозеленого стланика, кедрача, теперь покрытые инеем, и склоны сопок, заснеженные и пылающие красным пожаром от лучей восходящего солнца. Красота! Человек живет в суете, обыденности, не замечая всей красоты окружающего его мира. Обкрадывает себя. И он, Сергеев, раньше не обращал внимания на весь этот странно открытый им сегодня, удивительный мир с восходами солнца, с пылающим снегом, радужным инеем. «Смотри, Андрей, на всю эту красоту, запоминай», — говорил он себе.

Собаки по-прежнему мчались вперед, иногда огибали высокие сугробы, засыпанные снегом кусты кедрача. Долган сидел задумавшись. О чем он думает? Видит ли он это таинство нарождения нового дня?

— Долго ехать до стойбища Нельвида? — спросил Сергеев. — Может, зря едем, Медвежьей лапы там нет?

— Часа три, а то и чуть-чуть больше. Медвежья лапа там должен быть. У него знакомая там, дочка Нельвида. Ух, красива!

— Он что, женился на ней?

— Нет, ей еще четырнадцать лет. Говорит, пусть подрастет, а там женится.

Задумался Сергеев. Долго ехал молча. «Вот ведь как еще может быть. Один какой-то гад ездит по стойбищам, торгует спиртом, спаивает пастухов, совращает девушек. Он один может пошатнуть веру пастухов в работу красных яранг, лекторов, нанести вред колхозному хозяйству. Разгуливает на свободе... Срочно надо изолировать такого от общества».

Через три часа они подъехали к трем палаткам. Вокруг бродили олени. Они разгребали копытами рыхлый снег и доставали ягель. На шеях некоторых позвякивали медные колокольчики.

Приехавших встретила целая орава собак. Собаки с лаем набросились на путников. Пастухов не было. Долган разогнал остолом псов, которые скоро успокоились. Ездовые собаки, как успел заметить Сергеев, миролюбивее и доверчивее, чем обычные дворняжки его родной Сибири.

В палатке полумрак. Направо докрасна раскаленная железная печурка. Слева, в углу, на куче шкур две женщины и мальчишка лет шести. Посреди, навалившись на столб, сидел пьяный коряк. Он уставился невидящим взглядом на вошедших.

— Амто, Нельвид, — поздоровался Долган. — Приехали к тебе в гости. Встречай.

— Однако, я, Вася, немного пьян, — протягивая руку Долгану, говорил пастух. Он никак не мог подняться на ноги, падал. — Олешек мало-мало собирали, а потом приехал... — Нельвид подозрительно поглядел на Сергеева, — зять приехал, и мы с ним... — наконец он поднялся на ноги и, падая снова, обхватил шею Долгана. — Двадцать олешек не нашли, — рассказывал пастух.

— Где твой зять? — помогая Долгану усадить Нельвида, спросил Сергеев.

Пастух опустился на шкуру, уставился немигающими глазами на лейтенанта и молчал.

— Где Медвежья лапа? — в свою очередь, спросил Долган.

— Кто он? — Пастух боднул головой в сторону лейтенанта.

— Со мной, друг-тумгутум. — Долган сел рядом с пастухом. — Нам нужен твой зять, Медвежья лапа, сам понимаешь...

— Ты что-то, Вася, мне сегодня не-не нравишься. А Медвежья лапа уехал.

— Когда уехал? — У Сергеева от нетерпения задрожал голос. — В какую сторону уехал?

«Не так я с ним, не так, — думал он. — Можно все испортить».

— В тундру уехал... — Нельвид опустил голову на грудь. — Давно уехал.

— Я все скажу, все! — вдруг выкрикнула одна из женщин и вскочила со шкур.

Сергеев обернулся и внимательно поглядел на нее. Это была девочка невысокого роста, вокруг белого круглого лица ее свисали черные, как крыло ворона, длинные волосы. На девочке бордовое теплое платье. Она была крепкого телосложения и действительно красивая.

— Я все скажу, — повторила она.

— Ты забыла Авзелкута?! — закричал пастух. — Я тебе скажу!

— Он не мой жених! Он злой! Он убил Авзелкута!

— Как убил?!

— Оленью шкуру на рот клал, долго держал. Авзелкут задохся, — сказала девочка и зарыдала.

— Молчи, дочка, молчи! Он может вернуться, — стала упрашивать девочку молчавшая до этого мать.

— Когда и куда уехал Медвежья лапа? — Сергеев вплотную подошел к пастуху. — Говори, если не хочешь, чтобы я взял тебя как соучастника убийцы.

— Он все выглядывал, а когда увидел вас, поехал. Полчаса назад. Я покажу, вы его догоните. Возьмите его, он злой. Это очень плохой человек, страшный, — сквозь горькое рыдание говорила девочка.