Приключения-77

С выездом задержались. Когда отплыли в Каменское, уже начался отлив. Стали подплывать к устью Пенжины, неожиданно сели на мель. Все попытки сняться с мели кончились неудачей. Пообедали и решили ждать прилива. Было тепло и солнечно. Незаметно уснули. (Лежали мы на дощатом настиле кунгаса.) Часа через два проснулись от грохота, нас подбросило вверх, чем-то ударило. Когда пришли в себя, выяснили: оказывается, наш кунгас носом застрял на песчаном берегу реки. Отлив еще продолжался, и скоро тяжелая корма кунгаса повисла в воздухе. Слабый песчаный берег обвалился, и наш кунгас встал на попа.

Свалилось в грязь два ящика с чаем (чай не пострадал), несколько ящиков с печеньем и одна бочки со спиртом. Нас, оказывается, ударило ящиками. Груз удалось спасти, за исключением бочки со спиртом (уплыла) и трех ящиков с печеньем.

Исходя из вышеописанного стихийного бедствия, просим правление рыбкоопа стоимость бочки со спиртом и трех ящиков печенья списать.

К сему: Антонов, Снегирев».

— Прочитали? — спросил Дорофеев, когда Сергеев поднял голову. — Вот эта бочка спирта и виновница всех бед колхоза.

— Я помню этот случай, — сказал Пименов. — Искали мы ее, но не нашли.

— А вот еще, — Дорофеев перелистнул страницу в записной книжке.

«Выписка из решения правления рыбкоопа, — начал читать Сергеев. — Заслушав акт о пропаже бочки со спиртом и трех ящиков печенья «Столовое», а также личные объяснения тт. Антонова С. А. и Снегирева А. Г., правление решило: стоимость трех ящиков печенья списать на издержки, а стоимость спирта в сумме 152 рубля поставить в начет тт. Антонову С. А. и Снегиреву А. Г. по 76 руб. каждому.

Секретарь Вахрамеева».

— Да... Это уже кое-что, — сказал лейтенант, кончив читать.

— Не кое-что, а это уже та нить, которую вы ищете. — Дорофеев встал и быстро заходил по комнате. Левую руку он держал в кармане, а правой размахивал.

— Они уплатили эту мизерную сумму. Бочку спрятали в тундре и стали ждать, когда все о ней забудут, — развивал свою мысль председатель. — И это время пришло. Они хорошо все продумали. Двести литров спирта! Если перевести на водку — тысяча бутылок. За каждую бутылку пять рублей. Это самая малая цена. Пять тысяч чистогану!

— Хороший заработок, — сказал лейтенант, глядя на Дорофеева. Конечно, председатель умел деньги считать.

— Старшина Снегирев почти сразу же уволился и уехал в город, — проговорил молчавший до этого Пименов. — Я даже сам видел, как он уезжал.

— А экспедитор? — спросил Сергеев. — Антонов где?

— Антонов тоже взял расчет и уехал месяц назад.

— Уехал в тундру, охотиться? — Дорофеев остановился и закурил.

— Не знаю куда, но в селе его нет. Вообще-то он всегда ружье с собой таскал, — Пименов удивленно поглядел на Дорофеева.

— Установить мне пока еще не удалось, Антонов ли это, или кто другой, — председатель снова быстро шагал по комнате, — но что «охотник» продает спирт, это точно. Сам он живет в палатке, часто переезжает с одного места на другое. Спирт в палатке не держит. Одним он говорит, что его зовут Игорь, другим, — Роман, третьим — Семен. Только это один и тот же человек. Потому, что пастухи говорят, у него «медвежья лапа».

— Верно, Антонов слегка хромает на левую ногу, — сказал Пименов.

— Вот видите, лейтенант, — Дорофеев улыбнулся. — Общими-то силами не только кончик, а и преступника нашли. Эта «медвежья лапа» не брезгует ничем, за спирт берет деньги, шкурки, у Долгана даже карабин взял. Остался охотник без оружия.

— Надо его срочно брать, — сказал Сергеев, — а то узнает о нашем приезде, уйдет дальше в тундру.

— Один, видно, тоже хотел его взять... — председатель умолк, тяжело вздохнул. — Жаль Авзелкута, хороший мужик был... Говорят, что этот «купец» очень осторожный и хитрый человек. Прежде чем продать спирт, он предупреждает каждого, грозит ему. Если, мол, проговорится кто, тому смерть. Говорят, что его дважды уже судили и теперь терять ему нечего. Одним словом, пастухи о нем говорят с неохотой.

— Знаете, я что-то вспоминаю, — вмешался Пименов, — с биографией у Антонова не все в порядке. Но на работу приняли, и за все лето он ничем себя с плохой стороны не показал.

Сергеев молчал.

«Надо немедленно ехать, брать его, — думал он. — Это, видно, матерый преступник. «С плохой стороны не показал»... Если он спирт распродаст, он тут же постарается скрыться».

— Такого голыми руками не возьмешь, — сказал Дорофеев. — Не иначе, как он виновен в смерти Авзелкута. А стадо оленей...

— Нарту и хорошего каюра вы сможете организовать? — спросил наконец Сергеев.

— Хоть пять, — сказал председатель. — Вот Долган вам все организует. За стакан спирта тот у него карабин взял. С утра и езжайте.

— Простите, вы меня имеете в виду? — Пименов мучительно улыбнулся, глядя на Дорофеева. — Я ведь не милиционер. Да и задание у меня другое. Ехать я не могу.

— А почему бы не поехать? Было бы мне тридцать, даже сорок, да я бы сам... — сказал председатель, удивленно глядя на Пименова. — «Задание»... Какое, к шутам, еще задание?

— Ревизию мне надо...

— Ведите меня к Долгану. Мы едем сегодня, сразу же, вдвоем, — сказал решительно Сергеев и стал быстро одеваться.

Долгану в тундру ехать не хотелось. И хотя он спорить с Дорофеевым не стал, но, как отметил лейтенант, уж очень медленно собирался в дорогу. Привязывая к потяге — длинному ремню, прицепленному к нарте и пристегнутому к собакам попарно, он долго ту или иную собаку, даже излишне долго ласкал, хлопал по бокам, шее. А зимний день очень короток, на землю уже опускались сумерки, на столбах и в окнах зажглись электрические лампочки.

Охотнику лет двадцать пять. Он низкого роста, но широкие плечи, толстые узловатые руки свидетельствовали, что молодого коряка природа силой не обидела.

— Смотри, Вася, — наказывал Дорофеев Долгану, — осторожней там. Береги следователя. А я, возможно, сам соображу, чем помочь вам.

Сергеев даже и представить не мог, что расстояние от поселка до оленьего стада здесь измеряется не километрами, а десятками или даже сотнями. Он думал, что через час-полтора они уже доедут до палатки Антонова. Но проехали уже три часа, а никаких признаков присутствия оленей или человеческого жилья не было.

Долган махал остолом — короткой палкой, покрикивал на собак, и они бойко бежали по заснеженной тундре. Ехали по распадку. Было холодно и тихо. Над головой светила полная луна. Сергееву иногда казалось, что к небосводу примерз круг мороженого молока — такие круги привозили зимой на базар крестьяне — большой, как тазик. На их пути часто вставали сугробы, засыпанные снегом кусты кедрового стланика. От сугробов, кустов на землю падали короткие тени. Сергеев кутался в кухлянку, длиннополую шубу мехом внутрь, и оглядывался вокруг. Он уже изрядно продрог.

— Долго еще? — наконец спросил у каюра. — Может, я пробегу, согреюсь?

— Давай, беги. А ехать еще много. — Долган остолом притормозил нарту.

«Этак с окостеневшими руками и пистолет не вытащишь, — думал лейтенант, спрыгивая в снег. — А каков Пименов? Сразу не поймешь. Философ». Сергеев бежал за нартой, утопал в рыхлом снегу, задыхался. Нарта теперь бешено мчалась вперед, и он никак не мог догнать ее. Тяжело бежать по глубокому рыхлому снегу. Он устал и вспотел.

— Стой! Не могу больше! — закричал Долгану.

— Устал? — усмехаясь, спросил тот, останавливая нарту.

— Как не устанешь, наверное, километра два за тобой гнался.

— Нарта была легче, собачки бежали шибче, — хитровато прищурив свои узкие глаза, сказал Долган.

— Как будем подъезжать к жилью Медвежьей лапы, километра за два мне скажешь, — сказал лейтенант, устраиваясь на нарте. — Я еще пробегу.

Луна скоро скрылась за высокой сопкой, стало темно. А они все ехали. Собаки заметно устали, часто переходили на шаг.

— Ты, начальник, мал-мал спи. Я тебя разбужу, — сказал Долган.

Но Сергеев держался, боясь заснуть. Хотя от свежего холодного воздуха, однообразного покачивания клонило ко сну. От неудобного положения устали спина и ноги. Сергеев часто ловил себя на том, что думает об Антонове. Не окажет ли он ему сопротивление? Поможет ли каюр, если туго придется? Дорофеев, наверное, позвонил майору, доложил Ивану Матвеевичу. Те, может, что-то придумают...