Работа на лето

Диман не знал, что сказать. Тогда он просто достал из-за ремня шортов тонкую оранжевую книжку. На обложке в круглой рамке шли колонной грузовики, а выше — надпись:

Д Е Р Е В Е Н С К И Е

— Вот, я тебе книжку принёс. Проханова,"Деревенские". Помнишь, ещё в июне обещал… Читай… и это… сегодня вечером в школе спектакль, а потом будут "Волей России" показывать, уже домонтированное… Придёшь с Надькой?

— Приду, — кивнул Генка. Диман тоже кивнул. Встал. Помедлил.

И хлопнул Генку по плечу.

… сколько не берегись, а помрёшь… Русскому человеку хоть один час пожить, себя ощутить. Потому помрёт не своей смертью… Русский человек только на свет роидтся, а для него уж пули отлиты. Дитятей сиську сосёт, цветики на лужайке рвёт, а пули для него уж отлиты. Под пули… родимся.

… и казалось ему сквозь слезы: вынеслись из дубов два волка, вспыхнули под луной голубым огнём и пошли метаться в сияющих росах.

Генка отложил книжку. Невидяще поглядел в окно. Повторил, словно раскушивая слова:

— И казалось ему сквозь слезы: вынеслись из дубов два волка, вспыхнули под луной голубым огнём и пошли метаться в сияющих росах.

Слова были странные и страшные, звонкие и прекрасные.

— Стихи? — спросил Генка тихо у вечера за окном.  — Да… стихи…

На площади людно. Звёзд полно. Обсыпали как пчёлы. Командир держит речь.

— Вот что! Не удержать Воскресенского! Сил нету! К утру войдёт немец! Уходить надо!

— Как уйдёшьто? Обложил. Все тута сгибнем!

— Врёшь! Уйдём! Знаю как!.. Табун погоним. Конями их стопчем.

— Как табунто направишь? Уйдёт вкось. От пулемётов рассыплется.

— Не уйдёт. Передом сам поскачу.

Смолкло в толпе. Стоял командир, глядя в небо, будто что увидел. Звёздно над колокольней…

… Ночь темней, ветреней. Звёзд над крышами гуще. Двое в избе прощаются.

— Нет, не уйдёшь, не уйдёшь так! Быть не может!

— Не бойся, нету смерти! Конца нет!

— Как же мне быть, научи! В глаза загляни!

— Гляжу в глаза твои светлые, всё вижу. И через тысячу лет буду видеть…

— Но тамто, там встретимся?

— Там… встретимся…

Хлопнула дверь. Дунул ветер. Звёзд полно…

Хлопнула дверь.

Дунул ветер.

Звёзд полно…

… лежат за пулемётами немцы. Кипит посреди степи красная туча. Страшно немцам. Ближе туча. Клубится. Встаёт земля дыбом. Впереди бьётся конь красный, на нём человек красный. Орёт.

Задёргались пулемёты, ударили в красный облак, полетели от него во все стороны золотые брызги, рухнул жеребец навзничь, забился. Наваливается на пулемётчиков алая туча, давит в грохоте.

Задёргались пулемёты,

ударили в красный облак,

полетели от него

во все стороны

золотые брызги,

рухнул жеребец

навзничь,

забился.

Наваливается

на пулемётчиков

алая туча,

давит

в грохоте…

Генка сжал виски ладонями. Всхлипнул. Скрипнул зубами от жуткого ликования, пронизавшего его насквозь, как молния.

Хлопнула дверь. Генка через плечо спросил:

— Надь? — но по шагам понял.  — Заходи, Дим…

Диман вошёл. Он был спокоен и серьёзен. Присел рядом на кровать, понимающе посмотрел на книгу. Сказал:

— Ген… Не получится у нас сегодня с вечером… Нико кое-что подготовил… карты нашёл, графики составил… он все последние дни над этим сидел, как мы вернулись… Через полчаса едем… Мачо пулемёт вьючит.

— Думаете, получится? — спросил Генка нейтральным тоном.

— Должно… Тут сто двадцать километров через лес. Сегодня уже четверг. В пятницу вечером он поедет на дачу. Как раз успеем добраться. Охрана — две машины, дорога идёт по лесам. Есть там один поворотик… Прогноз на дождь к выходным, это тоже плюс…

— Чей прогноз, наш или Гидрометеоцентра? — спросил Генка, потягиваясь.

— Обижаешь, наш…  — Диман зевнул и спросил: — Поедешь? — и он добавил: — Мы посчитали. Грубо, конечно… Он этим с середины девяностых занимается. Последние шесть лет неактивно, правда, от случая к случаю, весь ушёл в цивилизованный бизнес, президент ему прошлый год лапку жал и чемто там наградил в Кремле… Короче, он продал в публичные дома, на студии и на разделку около пятисот детей. Взрослых, конечно, угробил намного больше, но там тоже не светлые личности в основном. А тут всё чётко. Это по самому скромному подсчёту. Пятьсот. Большинство, конечно, погибли, даже кого не… разобрали. Нико там списочек составил — кто на Западе предположительно с их помощью… омолодился. Впечатляет — таакие фамилии… Столпы демократии и культуры…

— Хорошая штука — ИнтерДа, — заметил Генка и прикрыл глаза.

Сказал: — Спать охота. Выспаться. Часов двадцать проспать, Дим… Ну, поехали, чего говорить попусту. Как скажет мой отец — никто, кроме нас!.. 

У Б И Й Ц Ы.

Они как раз закончили всё устраивать, когда пошёл дождь. Сперва он зашуршал где-то в листве, потом начал капать вниз, потом потёк струйками. Стемнело, и было ясно, что эта серость надолго. Мальчишки почти не разговаривали. Мачо пощёлкал зажигалкой и улёгся возле ружей, надвинув на лицо капюшон куртки. Юрз закрыл полой своей спуск «максима» и, облокотившись на него, закрыл глаза. Диман присел на пенёк и, к удивлению Генки, закурил. Он курил в кулак, пускал дым по стволу дуба и щурился на дорогу.

Генка подсел к нему.

— Ты куришь?

— Я с девяти курил… и до тринадцати, — сказал Диман.  — Сейчас редко-редко… Может, одну в месяц. Когда совсем невмоготу.

— А что, невмоготу? — тихо спросил Генка. Диман вздохнул:

— Да как тебе сказать…  — он глубоко затянулся, забычковал скуренный до половины «винстон» и убрал бычок в карман.  — Понимаешь…  — он понизил голос.  — Юрз с Мачо не поймут. Юрз сидел, у него счёты… У Мачо при этой власти родители погибли, он сам так настрадался, что…  — Диман махнул рукой.  — А с тобой можно… Я же на голой идее держусь. Вот сейчас сижу и думаю: мы будем убивать. Стоит ли хоть какая-то идея этого?

— А они над этим задумываются? — сердито спросил Генка.

— Так они и не ради идеи убивают, а просто ради денег… Нет, я не об этом. Вот охранники. Они же просто дураки. Мужики, которые нам в старшие братья годятся. У них семьи. У них планы какието… И тут мы — тррратттааттааа! И всё. Один подонок погибнет — и десяток дураков. Меня вот что мучает. Ты как думаешь, Ген?

Генка и правда задумался. Поворошил ногой мокрую траву и тоскливо подумал, что скоро вымокнет насквозь и от этого погано на душе. Потом сказал:

— Я вот стихи читал у матери. Омар Хайям. Слышал? — Димон покачал головой.  — Ну, не важно… Там такие четверостишья есть, интересные, легко запоминаются. Это. Рубаи. Вот.

Ты зря говоришь, что они не виноваты. Они что, не знают, чем их хозяин занимается? Чтобы для своих детей деньги получать, они помогают чужих продавать — лихо. Им денег хотелось, они ради денег гаду служат и сами они гады. Я так думаю, Дим. Ну и пусть огребают, что заслужили. Хотели бы людьми остаться — так лучше б бомжевали, чем такому служить. Скольких беззащитных он убил?!