Чёрная сова

— Зато я знаю кто! — Жора резко сел, но озвучивать свою догадку не стал. — Да и чёрт с ним!

В это время, будто в доказательство, от фанеры отскочил кривой осколок зеркала и упал к рукам Репьёва, но эффекта не произвёл.

— Мы познакомились на выставке, — неожиданно признался он. — Ланда приехала в Адлер рисовать море. Тогда её ещё звали Алефтиной. Это я назвал её Ландой — от ландыша. Заметил, какой от неё исходит естественный запах?

— Понюхал, — выразительно произнёс Андрей.

Репей на язвительность не обратил внимания.

— Это была самая красивая женщина на всём побережье! А ещё и самая талантливая — редкое сочетание! Но, как и бывает, нищая. Кто-то ей сказал, что можно не только окупить поездку, но заработать на целый год. Торговать картинами на Арбате уже стало не модно. Вот она и устроила пляжную выставку, с распродажей... Глупая, в общем, затея. Люди приезжают отдыхать, им не до живописи. Лучше, что попроще — шашлычок под коньячок. Ходят, смотрят, но в основном на художницу. Тогда я и купил первую картину, наугад, сам не знаю зачем. И посоветовал на порядок поднять цены. Оказывается, она уже несколько дней не ела, хотя там каждый второй приглашал её в кафе... Со мной пошла. Я не говорил, кто, откуда, соврал, что из Москвы, бизнесмен. В девяностых знаешь, как к воякам относились...

На следующий день она продала сразу три картины! Все по новым ценам! И сама пригласила меня в кафе отпраздновать событие. Там уже ждали покупатели. Пришлось отмахиваться от троих. Милиция, комендатура... Но всё обошлось.

На следующий день раскупили почти все полотна! Она поверила, что за мной ходит удача. Я приношу ей счастье! Ну, не совсем так, однако она в один день заработала на год.

Договорились встретиться в другом ресторане. Когда пришёл, она уже была там с какими-то армянами. Как выяснилось, «оптовые покупатели». Рукой мне махнула, а они и встали, как по команде. Короче, весь кабак разнёс, уложил пятерых. Но прибежал шестой и засадил мне из «тэтэшника»...

Жора вдруг замолчал, достал из угла свои ботинки, поискал глазами место и поставил на газовую плитку. И добавил с застарелой злостью:

— В живот, паскуда... За таких женщин сражаются, Шаляпин. И я её добыл в бою.

— Да кто спорит? — пожал плечами Терехов. — Ты лучше скажи, отчего она ослепла?

Репьёв сделал стойку.

— Ослепла? С чего ты взял?

— Сама сказала, что не видит белого света.

— И обвиняла меня?

— Она обвиняла шамана Мешкова. Будто в темноте держал.

Однокашник печально усмехнулся, заговорил, подбирая слова:

— Это легенда, понимаешь? Мешков, конечно, сука, но и он ей навредить не мог. На самом деле она всё видит. Я проверял... К специалистам возил, показывал. Придумала причину и поверила. Вернее, ей внушили.

— Она прозревает только ночью, — Терехов вспомнил картины, — как сова... А днём слепнет. И от яркого света слепнет, даже от свечи.

— Со зрением у неё всё в порядке, — встряхиваясь, убеждённо заявил Жора. — Прошла все самые современные исследования. Другое дело — убедила себя! Психосоматическое расстройство. Пока эту шаманку не откопали, всё здесь вообще было спокойно! После госпиталя мы полгода прожили счастливо! Стрелять научил, ездить верхом... Она горы рисовала, всяких животных. Никто с ума не сходил. А весной засобиралась на море, как перелётная птица. Разве можно одну отпустить, если там богатые мужики, как вороны?

Я сунулся к начальству, хотел перевестись в Краснодарский край. Мне отлуп: мол, надо заслужить перевод на юг. Твоё ранение — бытовуха, так что ещё лет пять тебе лудиться на северных рубежах... Но я всё равно участок на побережье купил. Она мечтала всю жизнь рисовать море, горы ей быстро наскучили...

И тут — сам виноват, думал любыми путями оставить её на Алтае. Службу бросить не могу и её не могу, хоть стреляйся. И не знал, как оставить. Не знал, что зацепит! В общем, рассказал, что на Укок археологи едут, будут продолжать раскопки курганов. Ждут какой-то мировой сенсации. От фонаря сказал! Сам ничего не знал! Зацепило! Сначала согласилась остаться до лета, посмотреть. Знать бы — на выстрел не подпустил бы к кургану! Лучше бы в Карелию увёз, мне перевод предлагали в Калевальский погранотряд, начальником заставы. Короче, свозил на раскопки, и она — как заболела: «Хочу жить здесь, писать горы и работать с учёными». У неё так всегда и было — всё вдруг, настроение меняется быстро. Я тогда обрадовался, конечно, приказал кунг поставить, чтоб могла жить в человеческих условиях. Даже мольберт притащил! И сам ездил сюда каждую ночь...

Он замолчал, вспомнив что-то очень важное, осенившее его именно в эту минуту. Раньше Репей хорошо владел собой и умел скрывать чувства, однако сейчас был открыт, как простодушный ребёнок. Потом опомнился, засуетился, натянул берцы, взял сапожную щётку, но мысль пересилила — сел и замер.

— Вот что подумал... — как-то отстранённо произнёс он: — Ведь она предсказала, что в кургане лежит эта самая шаманка. Точно! Там же сначала мужика выкопали, с подростком — одни кости. Да ещё могила пограблена... А Ланда сказала: «В кургане лежит женщина»! Ночью проснулась, разбудила и говорит: «Видела восставшую из земли всадницу»! Я к её чудачествам относился уже с пониманием. Ночью часто вскакивала, хватала бумагу, что-то рисовала и бормотала при этом...

Утром и учёным сказала про всадницу! Те внимания не обратили, она же работала волонтёром на раскопках. Им запрещалось вмешиваться, давать советы учёным. Но к Ланде относились, как к моей жене. То есть уважительно, с погранцами старались дружить. Привезли какой-то прибор, прозвонили, обнаружили под ногами пустоту и стали копать глубже. Учёные ошалели, когда сруб нашли, а в нём колоду со льдом. Все тогда ходили ошалевшие и слегка напуганные. А Ланда рассказала, как они оттаивали лёд в гробу. Поливали кипятком из чайников и воду тряпками собирали...

Терехова отчего-то передёрнуло, словно от озноба: некогда лучший курсант и хладнокровный офицер стал чем-то напоминать замерзающего казахского туриста, особенно отстранённым, самоуглублённым взглядом и блеском в глазах.

Репьёв напился из чайника, перевёл дух.

— Тогда она и увидела глаза шаманки. Кипятка налила и склонилась, чтоб воду убрать... Говорит — глаза были живые.

— Погоди, — смысл сказанного доходил трудно. — Какие глаза? Лица же у неё не было. Голый череп! Я на снимках видел.

— Было лицо, и глаза были! — уверенно заявил Жора. — Подо льдом она лежала совершенно целая. Не только Ланда — наши солдаты видели. Ефрейтор Тимоха, а я ему верю. Как только лёд растаял, всё и разрушилось, размылось... Видимо, сотлевшие ткани ещё держались за счёт ледяной маски. На самом деле — это уже был прах. И никто даже на фото не снял! Потом стали говорить, мол, привиделось, мистика, лёд исказил. Это чтобы скрыть варварское размораживание. Мне потом один учёный рассказывал, что у них тоже между собой грызня. Сенсация, известность в научном мире!

Он опять приложился к чайнику и стало слышно, как в его пустом желудке булькает вода. Пил так, словно пожар заливал, потом отдышался, и взгляд его стал размытым, водянистым.

— Глаза были живые! — определённо заключил Жора. — Вот Ланда в них и посмотрела...

С этого момента всё началось. Сначала просто замолчала. И рисовала эти глаза. Я приехал вечером... Сидит одна в этом кунге, разделась и разглядывает себя в зеркало. Что не спрошу — молчит, глаза прячет... Было ощущение, что кто-то обидел. Я подумал: что-то учёные ей сказали, повздорила из-за глаз... Она же всюду лезла, приставала с советами, свои художественные видения рассказывала. Академики этого не любят, могли ответить резко, даже прогнать... Тем более, что раскопки вела женщина, всем тут распоряжалась.

Пошёл разбираться. Говорят, что никто не обижал, сама вдруг бросила чайник и убежала. Будто ей лицо шаманки привиделось... Я своих солдат допросил. Они тоже в один голос: было подо льдом лицо! Ланда потом много раз его рисовала. Сначала думал, что она автопортреты рисует...