Четвертое измерение

Математик ждал ее ответа. Но то, что она сказала, его ошеломило:

– Нет, я ничего не хочу сказать. Я хочу спросить… Если из третьего измерения можно войти в окружность, не пересекая ее границ, то из четвертого так же запросто можно войти в шар?

Математик торопливо достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб. Затем, забыв, что перед ним шестиклассники, пустился в объяснения:

– По-видимому, это именно так. Но, к сожалению, мы еще и третье измерение не освоили как следует. На плоскости, то есть в пределах первого и второго измерений, мы улавливаем все, каждую мелочь, малейшую подробность без всякого напряжения. Панорама же требует от наших глаз дополнительных усилий, и тогда мы видим мир объемным. Но интуиции на пространственное расположение фигур у человека еще не выработалось. А великий математик Гельмгольц говорил: «Геометрия – это интуиция»… Вообразить геометрические отношения интуитивно – это значит выразить те следствия, которые встретятся в мире, где эти отношения имеют силу… – Он умолк, потому что класс его не слушал. Только Сонька пристально смотрела на него, наморщив лоб от напряжения. И едва он умолк, как она снова подняла руку.

– А почему известно, что четвертое измерение есть? – спросила она.

– Сложный вопрос… – Математик снова вытер платком лоб. – Эйнштейн говорил: «Оторопь берет, когда пытаешься все это вообразить». Однако кое-что привести в доказательство существования четвертого измерения можно… Например, парадоксы многомерности… Но об этом мы поговорим когда-нибудь позже. Значительно позже…

Как только прозвенел звонок, в классе поднялся шум. Председатель совета отряда Володя Татищев спросил:

– Кто принес щетки?

Все разом так загалдели, что нельзя было ничего разобрать.

И четвертого измерения как не бывало. Говорили только о предстоящей побелке, стараясь перекричать друг друга.

В класс вошел второгодник Бульонов, или, как его все звали, Толстый Буль, его посылали в город за известью.

– Привез? – спросил у него Татищев.

– Сегодня там санитарный день. – У Буля был ломающийся бас.

– Что врешь?

– Поезжай, проверь! – огрызнулся Буль.

– Мешок не хотел таскать? Да? Тебе же дали общественное поручение, и ты должен был достать известку.

– Что я ее… произвожу? И что вы ко мне пристали? Сказано – хозяйственный магазин закрыт.

– Он врет, – сказал Игорь Смородин.

Буль быстро и будто бы беззлобно посмотрел на него. Но все знали Буля и настороженно умолкли.

– Он врет, – повторил Игорь. – Утром я видел – хозяйственный открыт.

– Ничего ты не видел, – с улыбкой ответил Буль. Глаза Игоря потемнели. Ничего не сказав более, он пошел к Булю, на ходу наматывая на кулак обрывок узкого ремня.

Буль ждал его спокойно, он был на три года старше Игоря и вдвое сильнее. В шестом Буль сидел уже второй год, и класс считал его чужаком. С Игорем дрался он не впервые, и каждый раз получалось так, что лез Игорь.

Сонька знала, что Буля ненавидели все малыши в интернате. Учителя же считали Буля туповатым, но тихим и скромным мальчиком. Должно быть, со стороны так оно и выглядело.

Игорь подошел вплотную к Булю. Тот прищурился и чуть отклонился назад.

Игорь резко размахнулся, но его обмотанный ремнем кулак задел глобус на столе учителя. Глобус упал на пол. Пластмассовая подставка разлетелась вдребезги.

И в это время в класс вошла Эмма Ефимовна.

– Что это такое? – строго спросила она.

Ребята расступились. У стола остались Буль и Игорь.

Буль опомнился первым.

– Вот он разбил, – Буль показал на Смородина.

– Не успел прийти и опять… – Учительница увидела, что кулак Игоря туго обмотан узким ремнем. – Пойдем-ка в учительскую.

Сонька хотела сказать, что Игорь вовсе не виноват, но ведь глобус разбил действительно он… Как-то все это было и так и не так.

В коридоре Игорь стянул ремень с побелевшего кулака и шел впереди учительницы, угрюмо глядя вниз. Вихры на его затылке торчали, как иголки. Длинные ковбойские штаны шаркали по ковровой дорожке.

В учительской собрались почти все учителя.

– Опять что-то натворил? – спросила завуч.

– Драку затеял в классе. Разбил глобус.

Про ремень Эмма Ефимовна ничего не сказала. И вообще, похоже было, сожалела, что привела Игоря в учительскую. Она стояла рядом с ним, высокая длинноногая, и можно было подумать, что провинилась она сама.

– А любопытно узнать, с кем подрался? – подошел к ним математик Вениамин Анатольевич.

– С Бульоновым.

– В таком случае надо было и Бульонова сюда.

– Бульонова не за что, – заметила завуч. – Я, например, еще не сделала ему в этом году ни одного замечания.

– Я тоже. – Математик неловким жестом поправил очки. – Собственно, он не дает для этого повода. Но…

В учительскую вошел директор.

– В чем дело? – хмуро спросил он, увидев Игоря Смородина.

– Подрался, – виновато ответила Эмма Ефимовна.

– Подрался с Бульоновым, Иван Антонович, – уточнил математик.

– Из-за чего? – директор подошел к Игорю.

– Он известку для побелки не привез, Иван Антонович. И врет, что магазин закрыт.

– Иначе с ним, что ли, нельзя было? У тебя всегда – чуть что – сразу в драку. Эмма Ефимовна, пусть класс сам разберется во всем этом. – И Игорю: – А вот почему тебя не было три дня, это ты мне объяснишь сейчас.

Игорь опустил голову.

– Что же ты молчишь? Надоел интернат? Игорь еще ниже опустил голову.

– Ну что ж, мы сделали для тебя все, что могли. Оставили, когда ты просил не отправлять тебя домой… И сейчас тебя никто не неволит. Только скажи, чтобы мы не волновались за тебя, не искали всюду…

– Я больше не буду, Иван Антонович. И глобус сам починю…

– Ну хорошо, иди в класс.

6

В интернатской столовой девочки помогали повару готовить обед. Сонька машинально крутила овощерезку и смотрела в окно.

На густо-синей плоскости моря, как будто спустившись с утреннего неба, возник трехмачтовый парусный корабль. Это возвращалась в порт рыболовная шхуна. Белым, похожим на дым светом наполнены были ее паруса. И нельзя было отвести глаз от этого белого корабля на ярко-синем море.

В столовую, засунув руки глубоко в карманы, вошел чумазый первоклассник Филя Горохов. Сгреб горсть нарезанной Сонькой капусты и набил себе рот.

Сонька схватила его за пальцы.

– Ну-ка, мой быстренько руки! Посмотри, какие они у тебя.

Филя осмотрел свои руки и сказал:

– Химические. Я рисовал химическим карандашом.

– Почему ты рисуешь всюду жирафов?

– Потому, что я их люблю. Хочешь, тебе нарисую жирафа?

– Где?

– Здесь на стене. Самые лучшие жирафы получаются на стенах и на заборах, а за них больше всего ругают…

– Какой гадостью у тебя испачканы руки? Это совсем не химический карандаш.

– Знаешь, Соня, они от меня спрятали в шкаф все краски и цветные карандаши, сказали – мне одному надо красок больше, чем всему интернату. А у жирафа и на шее и на спине столько пятен! Их надо закрасить, иначе какой толк, правда? Если бы мне достать фанеру, которую вчера привезли и закрыли на замок в складе, и краски.

– Рисуют не на фанере, а на холсте. Вот погоди, я тебе обязательно достану краски…

– Достань, Соня. А в склад я залезу в окно. Я знаю, где стоит лестница. И нарисую жирафа на целом листе.

Сонька присела перед Филей на корточки, но в это время ее позвали:

– Сонька, к директору!

Сонька сняла передник и вприпрыжку побежала из столовой.

В коридоре у окна остановилась, глядя на море.

К ней подошел Рыжик, ее одноклассник, щуплый мальчик с огромными серыми глазами. Он был необыкновенно любопытен, но постоянно все путал, и все считали, что нельзя верить ни одному его слову.

– Что там? – спросил он, увидев, что Сонька смотрит в окно.

– Шхуна. Видишь, идет в порт. Красиво как, правда?

– Они ловили кильку, я знаю.