Четвертое измерение

«Алексеев, доставьте девочку в поселок!» Вот я раз-два – и тут.

– А у нас переполох, – сказала Марина. – Куда-то исчез Игорь Смородин. Все бегают: ах, мальчик исчез, ах, мальчик исчез! Раскудахтались на весь интернат. А он, наверно, курит где-нибудь со своими дружками.

– Он не курит.

– А ты так и знаешь… – наклонилась к ней Марина. – Так он тебе и рассказал…

– Да иди ты!

Марина быстро оглянулась и тихо сказала:

– Говорят, из тюрьмы вернулся Ушастый.

У Соньки вдруг через нос полился компот, и она закашлялась так, что Марине пришлось стучать ее по спине кулаком.

– Кто тебе про Ушастого сказал? – прокашлявшись, спросила Сонька.

– Мальчишки. Да и срок Ушастому как раз вышел. Ты что, забыла? Судили-то их прошлым летом.

Поужинав, Сонька побежала в библиотеку.

Говорили, у старого библиотекаря нет никакого порядка. Каталога он не вел, книги расставлял по-своему, не было у него тематических подборок, а до верхних полок по шаткой деревянной лестнице он вообще не добирался. Но в библиотеке сидел с утра до позднего вечера и разговаривал с детьми.

Детям нравился старый библиотекарь. Им не было дела до того, что книги лежали совсем не на тех полках, где следовало. Они сами находили то, что искали. Зато он знал все: за забором вырос необыкновенной величины лопух, у стены учебного корпуса трава пробила асфальт…

Когда вошла Сонька, библиотекарь, склонившись низко над столом, чинил очки отличнику Синему. Специально изготовленной из иголки отверткой вкручивал едва различимые винтики.

Синий – самый примерный мальчик в интернате, он делал все только так, как надо, костюмчик его отличался необычайной опрятностью. По всем предметам Синий получал только пятерки. Причем зарабатывал их как-то аккуратно, добротно, хотя и смотрел на них как на нечто само собой разумеющееся. Он никому не давал списывать на контрольных. Но в иное время всем охотно помогал решать задачи. И мальчишки никогда не лупили и не дразнили его – они ценили цельность характера.

– Разбил? – спросила Сонька.

– Ага. В футбол играли… мяч прямо в лоб, и стекло вылетело. Ладно не растоптали. А то бы…

– Надо запасные иметь.

– Это и есть запасные. Те, что раньше были, я давно разбил.

– Родителям пиши – пусть шлют.

– Они говорят – надо беречь. Да разве я…

– А кто тебе мячом залепил?

– Игорь Смородин. И, по-моему, нарочно.

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Просто он такой, что на него всегда думают, а очки твои кто-то другой разбил. Просто ты не заметил.

– Все же видели. Что ты его защищаешь?

– Значит, нечаянно.

– У него все нечаянно.

Библиотекарь закрепил стекло в оправе и поднял голову:

– Как ты думаешь, Соня, куда все-таки он девался?

– Это не имеет никакого значения. – Сонька не то улыбнулась, не то нет, может быть, просто свет из раскрытого окна так непонятно освещал ее губы.

– А если с ним что-нибудь случилось? Вдруг он… утонул?

– Что вы, он непотопляем. У него, – Сонька доверительно понизила голос, – в голове ветер.

Библиотекарь внимательно на нее поглядел и покачал головой.

А Сонька, уже забыв о разговоре, тащила лестницу в самый дальний угол, где припрятала новый журнал «Знание – сила», и принялась читать статью «Проблемы антимира». Она не могла бы ответить на вопрос, понимает ли, как материя может замкнуться в черную дыру и каковы свойства вакуума в окрестностях черной дыры, но она ясно ощущала за всем этим величие и мощь природы.

И, забыв обо всем, затаив дыхание читала и читала она о потрясающих воображение загадках мироздания. Эти загадки таились в привычных и с детства понимаемых, казалось бы, вещах, вовсе не требующих переосмысления.

Когда она смотрела на море, видела – вода куда-то течет, куда-то стремится воздух, в пустыне куда-то движутся пески. Но время… Куда уходит время? И какое оно там, куда уходит? Ветер, невидимый ветер крутит ветряки, то есть мы можем судить о нем по его работе. А время… Может ли оно что-либо крутить? Может ли производить работу в обычном понимании?

Говорят, все можно победить, кроме времени. Так ли оно сильно на самом деле? А может, им движима вся живая жизнь?

Она пыталась представить жизнь вне времени. И ее воображению представала пугающая мертвая пустыня, где не было ни снегов, ни скал, ни тьмы, ни света…

И она вновь и вновь приходила к мысли о некоем несознаваемом нами безмерном могуществе времени.

Несколько ранее, тоже в углу библиотеки, на лестнице, она прочитала статью «Так можно ли повернуть время?». Одно место в этой статье она перечитала несколько раз и запомнила: «Тяготение искривляет пространство, прямые линии становятся кривыми. Не могут ли и линии самого времени искривиться, искривиться до того, что станут замкнутыми кривыми?» Если только это действительно так, думала она, то возникают и линии, ведущие из настоящего в прошлое…

Ее окружал мир сплошных загадок.

Смородин давным-давно выменял у кого-то большие, не по росту драные штаны с надписью «COWBOY» на заднем кармане. Интересовался старыми морскими картами и говорил, что самые богатые клады еще не найдены. И по причине ли своих скитаний, когда не было у него пристанища, и своей заброшенности, а может, по простой случайности – выпил в жаркий день холодной воды – ему посчастливилось так удачно простудить горло, что голос его повзрослел, стал немного хриплым. Правда, врач уже сколько раз велел ему пройти курс УВЧ… Однако Игорь не признавал прививок, лекарств и лечения. «Все это мура», – говорил он, подтягивал штаны и плевал в сторону.

Учился он плохо, но зато плевать умел на зависть всему интернату.

Когда какой-то несмышленый второклассник, восторженный его почитатель, спросил, откуда у Игоря берется столько слюны, тот щедро отвалил ему половину куска своего личного сапожного вара, который почти всегда усердно жевал.

Год назад он точно в таком же виде появился в интернате – в драной рубахе, в ковбойских штанах, с куском сапожного вара за щекой.

Он не признавал интернатского распорядка, исчезал и появлялся, когда ему заблагорассудится, и вообще считал интернат временным пристанищем на пути к большим странствиям.

3

В окно директорского кабинета влетел небольшой мяч, упал на стол и, сбив пачку папирос с коробком спичек, закатился под книжный шкаф.

Директор, разговаривавший в это время с завучем, на полуслове умолк и подошел к окну.

– Кто бросил? – строго спросил он, перегнувшись через подоконник.

Сидевшая у стола завуч услышала донесшийся со двора шепелявый ответ:

– Я не брошал, Иван Антонович, он шам жалетел.

– Ишь ты, «шам»… Этак вы перебьете все окна. – Иван Антонович взял со стола указку, выкатил ею из-под шкафа мяч и, выбросив его в окно, продолжал прерванный разговор: – Видите ли, Анна Петровна, мне тут пока еще не все ясно… Я считаю, надо повременить с исключением Смородина.

Завуч, полная пожилая женщина с властным лицом, энергичным движением головы откинула со лба прядь свинцово-седых волос:

– Да что ж неясного, Иван Антонович? Второй раз убежал. А если с ним случится что… Мы – отвечай.

Директор взглянул на нее со сдержанной укоризной.

– Ну хорошо, – тяжело нахмурилась Анна Петровна, – допустим, с ним ничего не случится – не утонет, не покалечится… В конце концов, он разложит весь интернат. Думаю, мы достаточно его терпели. Он сбежал от родителей, приехал сюда… А мы вместо того, чтобы с милицией отправить беглеца обратно, приняли его в интернат…

– Родители-то разошлись. Мальчик не нужен никому. А мы с милицией…

– Я понимаю все это, Иван Антонович. Но…

– Просто так, Анна Петровна, дети от родителей не бегут.

Иван Антонович широкими шагами пересек кабинет. Был он высок и сутул. Пиджак с оттянутыми карманами висел на нем как на вешалке.