Приключения 1964

Они были почти на середине озера, когда южняк разыгрался вовсю.

— Салют, амиго! — крикнул сидевший на носу Вовка, широким жестом приветствуя южняк.

— Сейчас тебе этот амиго насыплет перцу, — проворчал Ивко. Он знал, что такое шторм на Удыме.

Восемьдесят километров в длину, от десяти до двадцати в ширину, озеро Удым с трех сторон огорожено сопками, закрывающими доступ ветрам, и только с южной, болотистой мари с редкими островками чахлых лиственниц на релках, оно открыто южному ветру с Японского моря. Не зря рыбаки спешат к берегу, лишь подует южняк. Растерявший большую часть своей силы, но еще грозный, южняк пролетает над прибрежной тайгой, тонко посвистывает в верхушках пихт, процеживаясь сквозь их жесткую хвою, и вырывается на марь, где ему нет преград. Кривые лиственницы на мари дрожат в его объятиях. Спутанные темные пряди мха, растущего на их стволах, трепещут и реют по ветру, как клочья разорванной одежды. Озеро Удым южняк взбалтывает до дна.

Беспорядочные мутные волны с беляками на гребнях мелькают вокруг лодки. Константин поворачивает лодку навстречу ветру. Нос их тяжелой, плохо отыгрывающейся на волне посудины то и дело зарывается. Фонтан брызг окатывает Вовку.

— Держитесь, мальчики! — кричит Ивко.

Волна бьет в борт. Вовка и Ивко вычерпывают воду жестянками.

«Метров двадцать в секунду, а то и больше», — подумал Константин о ветре, стараясь удержать лодку вразрез волне. Не выпуская штурвала, он стащил левой рукой съехавший на затылок промокший берет и попытался отжать его одной рукой, с него уже стекали неприятные холодные струи. И тут их неожиданно накрыло волной.

Мутная, полная поднятого со дна песка волна перехлестнула через борт. Залило мотор. Онемевшая и беспомощная среди яростной пляски волн, лодка теряла остатки плавучести. Ивко выругался сложной многоступенчатой бранью, Константин отбросил крышку мотора.

— Выбрасывай груз! — крикнул он Вовке.

То, что случилось минутой позже, Константин вспоминал потом много раз, но так и не мог точно припомнить: то ли Ивко, который неуклюже полез на помощь Вовке, перевернул лодку, то ли её захлестнуло новой волной.

Константин вынырнул первым. Ошеломленный, он видел сначала только мутные волны перед собой. Шум ветра и волн, заглушенный прежде стуком мотора, теперь заполнили собою всё. Потом рядом с собой Константин заметил круглую мокрую Вовкину голову. Тут же плавала пустая канистра. Тяжелая лодка пошла ко дну.

«Мотор с редуктором потянули, — подумал Константин. — Да ещё кронштейн приварили, только топиться». Эта мысль пронеслась мгновенно, и тотчас Константин понял, что Ивко ещё не вынырнул.

Может быть, его отбросило волной? Нет, не вынырнул ещё. Наверное, ударился головой о борт. Константин удивился спокойному холодку этой страшной мысли.

Не сговариваясь, они ныряли с Вовкой несколько раз, отлично понимая безнадежность своих усилий.

— Сапоги тянут, а сбросить не могу! — прокричал Вовка и закашлялся, хлебнув воды.

Константин подплыл к нему. Вовка держался за канистру. Константин нащупал у пояса нож — подарок старика Дяталы, — выдернул его из размокших кожаных ножен, но, прежде чем протянуть Вовке, разрезал на себе ремень, освободился от брюк. Сапоги он сбросил ещё раньше.

— Разрежь сапоги. Куртку к черту. Рубаху заправь — теплей будет.

Вовка через несколько секунд вынырнул, тараща по-нерпичьи круглые глаза.

— Один есть!

Со вторым сапогом он возился долго, и Константин понял, что Вовка устал. Он утопил нож и порезал ногу, снимая второй сапог.

«До берега километров десять. Ни один катер не выйдет в такую погоду. Сидят теперь в тепле. Рассчитывать придется только на себя, — думал Константин. Но он ничего не сказал Вовке. — Всё это очень похоже на десятикилометровую лыжную гонку, — решил он. — И не так уж страшно. Нужно двигаться без остановки. И отдыхать в движении. «Выигрывает тот, кто умеет расслабляться», — говорил тренер. Важно найти моменты для отдыха, уловить скрытый ритм движения волн. Только бы не свело судорогой ноги. Вода не очень теплая… Бедняга Ивко… Надо сказать Вовке, чтобы не бросал канистру. Только бы не свело ноги».

— Вовка, как ноги? — спросил он.

— Порез болит.

— Держись. Пойдем потихоньку к берегу. Сведёт — говори мне.

Они поплыли брасом по ветру. Волны настигали их и накрывали иногда с головой. Они выныривали, отплевываясь пахнущей тиной водой. Канистра мешала Вовке, но он не бросал ее, толкая перед собой. Константин старался экономить силы: расслабляя ноги, поджидал попутную волну, и, когда она подходила, это он чувствовал спиной, он расслаблял руки и делал ногами легкий толчок.

«Попал в воду — отращивай плавники, — подумал он. — Плохо, что нельзя разговаривать с Вовкой — наглотаешься воды. Нужно говорить только самое необходимое. Плохо, что Вовка утопил нож. Хороший охотничий нож с удобной рукоятью из сохатиного рога».

Он отогнал от себя мысль о том, что случилось с Ивко. Это случилось, и ничего нельзя было сделать. Нужно плыть и плыть. Они должны добраться до берега, который где-то впереди за пеленой дождя.

Плечевые мышцы начали уставать. Константин перевернулся на спину и, чуть шевеля кистями рук, двигал ногами расчетливо и осторожно, словно преодолевал подъем на лыжне без палок. Вовка плыл рядом, держась за канистру. Ничего, держится молодцом.

О том, что Вовку начало сводить судорогой, Константин понял, увидев, как посерело его лицо, перекошенное гримасой боли. Но сказал Вовка спокойно:

— Свело левую, в икре.

— Расслабься, — ответил Константин, нырнул и схватил его за ногу у щиколотки.

Икроножная мышца была твердой как камень. Он разминал её двумя руками. Вовка дрыгал ногой. Константин нырял ещё два раза, мял сведенную судорогой мышцу. И, вынырнув в третий раз, тяжело дыша, он почувствовал, что устал. Кровь стучала в висках, и серебряные мухи ползали перед глазами по серым волнам.

— Брось! — крикнул Вовка. — Я сам.

— Холд ап, — проговорил в самое Вовкино ухо Константин, вложив в эти слова всё, что не мог сказать ему сейчас из-за шторма. Он нарочно сказал это по-английски.

Всю зиму они вдвоем штудировали английский, оставаясь после работы, и прокуривали до лиловой синевы воздух в лаборатории рыболовства. Это была Вовкина затея — изучить язык вплотную.

Они должны вернуться в лабораторию рыболовства и бросать окурки в большую раковину-перловицу, спорить и зубрить английский — вот что он хотел сказать ему этими короткими, произнесенными в один выдох словами.

— Держись, — повторил он уже для себя по-русски и нырнул в четвертый раз. Он разминал мышцу до тех пор, пока грудь не стало распирать от невыносимого желания вдохнуть побольше воздуха.

— Отпустило, — сказал Вовка, но глаза у него были какие-то тоскливые. — Возьми канистру, отдохни.

Константин не знал, что стоило Вовке произнести эти слова, но он знал, что Вовка не мог бы поступить иначе.

Темнело. Вода становилась черной и казалась какой-то очень тяжелой. Было девять часов вечера. Часы на руке Константина продолжали отсчитывать время.

«Значит, мы уже семь часов в воде, — думал Константин. — Куда нас отнесло ветром? Проклятый дождь! Берега не видно».

Ломит пальцы рук, начинают уставать ноги. Он давно уже вернул канистру Вовке.

Стало совсем темно. Где-то высоко над пеленой туч летит самолет. Странно слышать его спокойный ровный гул. В такой темноте нужно держаться рядом, пусть даже молча.

Дождь кончился, но ветер не утихает. Сквозь рваные клочья туч проглянула луна. Он давно ждал её.

По знакомым очертаниям сопок, проступившим при свете луны, Константин понял, что их отогнало ветром на северо-запад и они находятся в самой широкой части озера. Берега не видно, только темные угрюмые сопки в бездушном свете, лунные блики на черной воде. И тогда он почувствовал, как словно холодная вода вливается в него и сердцу становится холодно.

«Это страх, — сказал он себе. — Сколько раз ты испытывал его? Разве вспомнишь! Каждый его испытал. Лучше думать о чём-нибудь другом. О том, что хорошо кончилось…»