Разговоры в черноте при третьей луне (СИ)

- Так и не надо. Выключи приборы. Выключи тут всё. Я устал. Ты ведь знаешь, что я не выздоровлю. Это фальшивое милосердие мне не нужно. Истинное - в том, чтобы дать мне умереть, но вы же лицемеры, вы заботитесь о том, чтобы никого лишнего не убить и остаться чистенькими перед Создателем, а он пусть лучше мучается. Или они. Солеранне. У Остроухого тоже не хватило духу убить их, он хочет ходить в хороших, - он же не убийца! А я должен страдать. Уходи, если боишься, но знай: из-за того, что ты меня не убила, я буду мучиться дальше. И это - на тебе.

- А сам - не можешь? Проще переложить ответственность на других, которые могут, но не хотят?

- Да! Сам - не могу.

Грайне резко встала, выдернула руку, - это было сложно, Дин впился в запястье как сумасшедший. Подошла к приборам, рывком развернула кровать, - та подалась легко.

- Вот. Протяни руку и возьми своё милосердие.

Она ушла, не оборачиваясь, только вздрогнула, когда дверь за спиной закрылась. Не слушать, не слышать, не знать, что произошло там, в закрытой тёмной палате с видом на звёзды. Узнать - потом. Всё равно узнать придётся, не выйдет остаться в неведении. Но - потом. Позже. Не сейчас.

***

И всё же это был тупик. Чем дальше время уносило прочь от разговора с Боргесом, тем острее ощущалось, что ветер свободы, вихрь, в котором ты всё можешь, ты делаешь, и всё получается, - этот вихрь далёк, как свет далёких звёзд, и где взять корабль с гипердвигателем, чтобы добраться туда, было решительно непонятно. Дни без Боргеса куда-то падали, она не успевала оглянуться, как наступал очередной вечер... и дни эти не приносили облегчения.

- Мама, а продолжение будет? - требовательно спросил Вен.

В продолжение сказки про мутантов он верил безусловно и не собирался принимать ответ "нет". Грайне улыбалась. В приключениях было несколько изумительных вещей. Первое - узнать, что продолжение будет. Второе - дожить до него и пойти дальше. И третье - узнать, что всё хорошо закончилось.

- Да. Продолжение будет.

***

Это было как нагрянувшая гроза, - ночные небоскрёбы, много, что-то выше, что-то ниже, разное, свет множества огней в них, и неподвижных, и движущихся - на машинах, на рельсовиках... нет, это не рельсовики, это просто старое название, поезда давно уже мчат по-над землёй с бешеной скоростью... Тяжёлая давящая махина бессонных ночных городов, в которых запросто можно потеряться, и приходило горькое бездомное одиночество: как же так, куда идти, куда приткнуться, где твой тихий угол, в котором ты будешь чувствовать себя дома, защищённым... а этого нет, и ты везде чужой или в гостях, и приходит момент, когда надо уходить и идти дальше... И где-то там, в этой путанице огней, высоток, дорог и подземелий - спрятаны спящие люди. Да, люди. Солеранне - это люди. Если посмотреть на тех, с кем человечество общается на просторах звёздных дорог, то разница между людьми и солеранне просто исчезает... что бы ни говорили политики триста лет назад.

Она очень хотела поверить наступившей осени. Поверить в спешку к домашнему теплу, к уюту в светлой комнате, когда за окном быстро и бесшумно надвигаются сумерки. В то, что можно позвонить Боргесу с какой-нибудь ерундой, без которой нельзя обойтись. Поверить, беззаботно и без оглядки спешить куда-то - в холодное утро и в синий вечер, к тем, кто важен, к тем, кто ждёт, с кем будет интересно, азартно, с кем есть что-то впереди.

Хотелось поверить.

Но под ногами не было земли.

***

- А чего ты хочешь? Одни высокие чины воруют, другие им завидуют и сажают их. Идёт нормальная жизнь. Ты хочешь быть в числе первых или вторых?

- Я не хочу попадать под раздачу, когда первые пытаются прикрыть следы своей бурной деятельности.

- А вот этого уже не запланируешь. Так что там было с Рене?

- Ты опять? Даже если я в открытую признаюсь, что я её убила, никто не докажет. Доказательств нет. Я могу пройти максимум как свидетель. Да, я видела, как она умирала, как тонула в этом болоте. Почему не попыталась спасти и не помогла ничем? Потому что это поставило бы под удар мою собственную жизнь и, следовательно, жизнь человека, который от меня зависел. Я решила, что пусть лучше она, чем он. Как это ни странно, он мне был как-то дороже. В отчёте Остроухого всё зафиксировано, он же зануда. Что-нибудь ещё?

- Да. Налей.

- Пожалуйста.

Рука Грайне не дрогнула, хотя было уже очень далеко за полночь.

- Так что ещё-то, кроме выпивки?

- Боргес в курсе?

- Нет. Хотя... он умный.

- Не боишься, что он догадается?

- Нет. Во-первых, я формально невиновна. Во-вторых... мы уже столько прошли и постояли на краю пропасти, от которой отошли, держась за руки, что я ничего не боюсь. Может быть, он давно уже догадался, какую роль я сыграла в том, чтобы он от неё избавился. Он же тоже умеет молчать.

- Он тебе нужен?

- Да. Конечно.

- Даже так, через пол-планеты?

- Ну... и так тоже.

- А ты знаешь, что жена Дина покончила с собой?

Молчание. Долгая болезненная тишина.

- Нет. До его самоубийства или после?

- До. Незадолго до.

- Каким способом?

- Передозировка успокоительных.

- Надо же. И как, журналисты это уже выдают за великий подвиг любви? Она не выдержала, она не стала жить без него, ах, давайте попереживаем?

- Примерно.

Рука Грайне резко сбила бокал со стола, в звенящей тишине стук был оглушительно громким.

- Идиоты. Подвиг... Подвиг - это быть с ним до конца. Подвиг - это видеть, во что превращается доедаемый ранами и болезнью человек, и не отвернуться, каким бы отвратительным, грязным и гадким он ни стал. Потому что это он, это тот, кого любишь, а не красивое тело, которое ежели вышло из кондиции, нужно заменить кем-нибудь посвежее. Подвиг - это пройти с ним последний момент и пожелать лёгкой последней дороги. А смотаться из этой жизни, когда она перестала быть тебе комфортной... Дура. И даже не нужно верить в инопланетные сказки о загробной жизни для того, чтобы понять, что за это на том свете по головке не погладят.

***

- Знаешь, когда к нам пришла эта странная религия, многие испугались. Как это так, что это такое - доверяться какому-то неведомому существу... или даже не существу... которого даже непонятно как зовут. Никак не зовут.

- И всё-таки ты смогла... довериться?

- Ну... надеюсь, что да. Но это очень трудно. Очень.

- А зачем ты надеешься? Если ты сможешь, это существо погладит тебя по головке и выдаст что-то хорошее? Или оценят твои единоверцы? Или тебе пообещали вознаграждение на том свете?

- Единоверцы не узнают. Существо не погладит. Но о хорошем я узнаю. Точнее, я его просто получу.

- Загадочно. И ты точно знаешь, что это будет - за доверие?

- Да.

- А... как вы молитесь?

Третья луна осветила короткую усмешку. Боргес ждал. Ему почему-то не было страшно за Грайне.

- Тебе сказать то, что я думаю? Сказать вслух?

- Разве нельзя?

- Нет, никто не запретит, но это же такое... личный разговор. Зачем тебе подслушивать его? Это нехорошо и неправильно. Тебе действительно интересно?

- Да.

- Ну... хорошо. Я скажу тебе, как я молилась... тогда. Когда мне было тяжелее всего довериться. Когда я не могла поверить ничему и никому. Когда было тяжело и страшно, и я боялась того, что опять встречу то же, что было раньше, - предательство, катастрофу, обман и полную бессмысленность и бесполезность своей жизни - и нынешней, и прошедшей, и грядущей.

- Ты пугаешь меня.

- Я сама была напугана.

- И... помогло?

- Я скажу тебе, как я молилась, только слушай внимательно.

Третья луна поднялась на безумную высоту, тени были чёткими и яркими, от белого света хотелось зажмуриться. Всё же свет был живым, хоть и белым... не как искусственный свет в больнице.