На Рио-де-Ла-Плате

Мой план был готов. В револьверах я не нуждался; достаточно было одного ножа. Я туго застегнул отвороты моих сапог, чтобы вода не проникла внутрь и револьверы остались сухими. Никто не обратил на это внимания. А индеец или траппер тут же догадались бы, что я задумал.

Господа офицеры поднялись со своих мест. По их лицам было видно, что сейчас будет объявлен приговор. Все знали, каким он будет; на физиономиях присутствующих застыло не волнение, а простое любопытство. Всех интересовало только одно — как я восприму свою участь. Тем временем я приготовился. Убежать можно было лишь одним способом — по воде, это спасло бы меня от болас. К тому же вряд ли кто-то из этих людей сравнился бы со мной в плавании. Река была глубока, но неширока. Чтобы ее переплыть, надо было всего дважды, вынырнув из воды, глотнуть воздуха. Что же касается моих вещей, которыми завладел майор, то я не собирался оставлять их ему. Он убрал их в свои карманы. Я был уверен, что легко заполучу их назад. Конечно, великолепный мундир майора при этом не мог не пострадать. Но, увы, чувства, что обуревали мое сердце, мешали отречься и от денег, и от часов. Не отказывался я и от своей лошади, хотя завладеть ею сейчас не было никакой возможности. Но все равно, ради Монтесо мне пришлось бы вернуться к людям, владеющим болас.

Раздался голос майора:

— Высокий и досточтимый военный суд принял решение, и я, как его председатель, обязан возвестить следующее: во-первых, признать необоснованным обвинение сеньора Монтесо в покушении на убийство, но осудить оного за нанесение телесных повреждений. Как выяснилось из документов, обнаруженных у него, он виновен в содействии государственной измене. Поскольку осуществить задуманное не удалось и речь идет лишь о содействии, то обвиняемый приговорен к десяти годам строгого тюремного заключения. Следует как можно скорее доставить его в тюрьму.

— Я был прав? — тихо спросил я Монтесо. — Они совсем не в вас метили.

— Возможно, они добиваются солидного выкупа!

— Весьма вероятно.

— Во-вторых, его соучастника, подлинного зачинщика преступления, хотя и следует признать невиновным в нанесении телесных повреждений, но надлежит осудить за покушение на убийство и изобличенную государственную измену. Судьи по зрелом размышлении пришли к единому мнению и вынесли ему смертный приговор. Приговор будет немедленно приведен в исполнение, а именно посредством пороха и свинца.

Все взгляды были обращены на меня. Я сделал вид, словно не замечаю это.

— Намерены ли осужденные сделать какие-либо замечания по этому поводу? — спросил офицер.

— Нет, — ответил Монтесо. — Все, что я собираюсь сказать, вы услышите потом.

Его голос дрожал, а лицо было бледно. Он, пожалуй, беспокоился за меня так же горячо, как и за себя, ведь многое для него зависело от успеха моего побега. Я же был спокоен. Это давно известный феномен психики человека: когда наступает долгожданная опасность, страх пропадает. Например, ученик может умирать от страха перед экзаменом, но как только ему задают первый вопрос, он обретает уверенность.

— А вы, сеньор? — спросил меня майор.

— Я должен заметить, что вообще не признаю вас за своих судей. Вы не имеете права выносить приговор даже гражданину вашей страны, а тем более иностранцу. Гражданин страны может апеллировать в более высокие инстанции; таким образом, о немедленном исполнении приговора не может идти речи. Ну а поскольку я иностранец, я требую, чтобы случившееся было доведено до представителей моей страны.

Как я и думал, все засмеялись. Однако майор ответил мне:

— Я уже говорил вам, сеньор, что подобные возражения совершенно бесполезны. Есть у вас еще какие-либо замечания?

— Да, у меня, безусловно, есть несколько пожеланий.

— Сообщите нам их. Возможно, мы их исполним.

— Сколько мне еще осталось жить, сеньор?

Он вытащил мои часы, посмотрел на них и ответил:

— Допустим, еще четверть часа. Вы успеете приготовиться к этому времени?

— Конечно. Я хотел бы умереть как кабальеро, с открытыми глазами, и не надо меня связывать!

— Я не могу вам этого позволить.

— Почему нет?

— Это против правил. Вам свяжут руки и закроют глаза платком.

— Тогда мне хотелось бы, по крайней мере, увидеть место расстрела.

Он оглянулся. Взгляд его остановился на дереве, росшем неподалеку от берега. Оттуда в три прыжка можно было броситься в воду.

— Дерево вон там вас устраивает? — спросил он, указывая туда. — Вы сможете прислониться к дереву, а мои люди поточнее прицелятся.

— Мне незачем прислоняться к чему-либо. Дрожать я не буду.

— Еще одно пожелание?

— Оно предназначено для вас, сеньор.

— Вот как!

— Пусть исполнение приговора не нанесет вам ущерба, и, если нам доведется когда-либо увидеться, пусть мы встретимся друзьями.

— Ущерба мне нечего бояться, а наша следующая встреча состоится на небесах, где любая вражда стихает.

— Меня бы утешило, — добавил я, — если бы мой товарищ стал очевидцем того, как я приму смерть. Я прошу вас смилостивиться и снять с его ног путы, чтобы он мог встать. Все равно руки у него останутся связанными и убежать он не сможет.

— Ваше желание будет выполнено. Развяжите сеньору ноги!

Один из солдат выполнил приказание. В это же время подошел Матео. В руке у него были ремень и носовой платок.

— Что вы хотите? — спросил его майор.

— Связать осужденного. Мне положено, так как я свидетель.

Не дожидаясь дозволения офицера, он приблизился ко мне и приказал:

— Сложите руки за спиной! Пора!

— Что пора? — спросил я.

— Понести наконец наказание.

— Сперва прими наказание ты, подлец!

И я кулаком ударил его в нос. Парень отлетел далеко в сторону и рухнул наземь. Хотя он тотчас вскочил на ноги, но, наполовину оглушенный, остановился, закрыл нос руками и издал жуткий рев. Никто не поспешил ему на помощь, казалось даже, что солдаты злорадствовали. Даже майор ограничился довольно мягким увещеванием в мой адрес:

— Что вы себе позволяете, сеньор! В моем присутствии поднимать руку на этого человека!

— Пусть он оставит меня в покое! Он здесь распоряжается или вы? Я не хочу, умирая невиновным, переносить вдобавок еще и издевательства этого негодяя.

— Невиновным, сеньор! Не спорим. Четверть часа прошла… Я сам привяжу вас, прямо к дереву. Пойдемте!

— Вы уже выбрали тех, кто будет в меня стрелять?

— Сейчас выберу.

— Позвольте мне напоследок пожать руку моему товарищу.

Я обнял йербатеро, который уже поднялся на ноги, и тихо шепнул ему:

— Я кину вам нож. Будьте наготове и постарайтесь перерезать им ремень!

Круг разомкнулся, и майор подвел меня к дереву. Я прислонился к стволу. Майор держал в руках платок и ремень, которые выронил Матео, когда я ударил его.

Он приготовил ремень, чтобы привязать меня, но стрелки в расстрельную команду еще не были назначены. Никто не держал наготове заряженного ружья, а пики и болас были подвешены к седлам. Подходящий момент настал. Я видел, как Монтесо, охваченный надеждой и страхом, глядит на меня. Он считал меня человеком конченым.

— И все-таки, сеньор, — ответил я, — мне понадобится и то и другое, поэтому требую у вас назад мои деньги и часы.

Он изумленно взглянул на меня.

И я вцепился в нагрудный карман его мундира и с мясом вырвал эту часть формы, в коей помещались деньги и часы. Сунуть клок формы себе за пояс и выхватить у него из-за пояса ножи было делом секундным. Один из ножей я стиснул зубами, а другой метнул туда, где стоял Монтесо.

— Но, сеньор, что… — закричал майор. Продолжить он не смог.

Я схватил его за шиворот… рывок… еще один… и еще один… Я нырнул вместе с ним в воду, где и отпустил его. Прежде чем волны сомкнулись надо мной, я услышал вопли солдат. Все произошло так молниеносно, что никто не успел прийти на помощь своему главарю. Да и он сам был настолько поражен, что пальцем не шевельнул, чтобы защититься.