Караван специального назначения

Вуллит открыл серебряный портсигар и подчеркнуто вежливо протянул Ахмеду Али.

— Мы-то легко обойдемся без вас. А вам советую не забывать Гильберта. Знаете, о ком я говорю? Так вот, он уехал в Европу и там спился. За три месяца растратил все, что успел накопить, и умер больной и нищий. И мне ничуть не жаль его. Это естественный конец для каждого дурака. — Подполковник помолчал, а затем добавил: — Или для того, кто возомнил себя слишком умным.

Он встал и снова прошелся по комнате. Потом повернулся к Ахмеду Али и в упор посмотрел ему в глаза.

— Хотите, Дональд, я скажу, о чем вы сейчас думаете? О том, как ловко провели старика Вуллита. И о том, как удобно получать деньги сразу от двух хозяев — от меня и Алим-хана. Что, разве не так?

Ахмед Али дернулся, но подполковник жестом дал понять, что не желает выслушивать никаких объяснений.

— Я не буду взывать к совести, — спокойно продолжал он. — Тем более для вас это понятие абстрактное. Что поделаешь, издержки воспитания…

Вуллит зло прищурился и, заложив руки за спину, отошел к столу.

— Страшно другое, Дональд. Вы со своим торгашеским миропониманием спутали карты в большой игре. А этого не прощают. Хотите узнать, чем обернулась ваша жадность? Сегодня Энвер-паша перешел границу. Сейчас все его силы в Туркестане [4]. Но он не получил денег, на которые рассчитывал, после гибели каравана. А эти деньги — сотни, быть может, даже тысячи сабель, способных сыграть решающую роль.

Ахмед Али растерянно провел носовым платком по лицу, молча наблюдая за Вуллитом. Он чувствовал себя растоптанным, мысли путались и рвались в его голове. Опереться было решительно не на что. А это означало только одно — конец…

— Единственное, что может помочь в вашем положении, — насладившись паникой своего агента, прервал молчание подполковник, — скорейшее завершение операции по уничтожению летной школы и дискредитации русских летчиков.

Он помолчал. Продолжил с усмешкой:

— Кстати. Этот Чучин…

— Да, господин подполковник, — с готовностью откликнулся Ахмед Али, хватаясь за эту идею как за спасительную соломинку.

— Этот Чучин мне знаком.

— То есть?

— В прежние времена, когда я был пилотом, доводилось сталкиваться. Я… даже внес определенный вклад в его становление как летчика… Превратности судьбы, не так ли?

— Превратности истории скорее, — отвел взгляд Ахмед Али, в голове которого уже начали вырисовываться пока еще смутные контуры плана.

— Если бы тогда знать… — продолжил Вуллит, щелкнув пальцами. — Какая оригинальная фраза, не правда ли?

Ахмед Али тактично промолчал и после паузы, возвращая разговор в прежнее русло, сказал:

— У меня есть интересный план, как можно покончить не только со школой. Дайте время и…

— Лондон, — перебил его подполковник, — требует немедленных действий. Они не хотят больше ждать. Так что у вас за план?

Глава третья

Пришел в себя Иван в полутемной комнате. Нестерпимо болела голова. Мучила жажда. Связанные за спиной руки затекли. Чучин с трудом поднялся и подошел к крошечному оконцу, которое выходило во двор. Там возле бассейна стояли какие-то люди.

«Рябой дервиш!» — узнал одного из них Чучин, и сердце его обдало холодком.

С дервишем беседовал холеный высокий европеец, лицо которого показалось Ивану знакомым.

Он снова перевел взгляд на рябого. На нем была доходившая почти до колен белая, вышитая тонким узором рубашка, стеганый, обшитый золотой нитью бархатный жилет и шаровары, туго стянутые у пояса и спадавшие узкими складками до лодыжек. На ногах — кожаные сандалии с сильно загнутыми вверх носками.

Лжедервиш повернулся и что-то негромко крикнул. Иван плотнее прижался к окну и заметил двух рослых, вооруженных карабинами и кинжалами афганцев. Они направлялись к дому, и через минуту в двери комнаты, где был заперт Чучин, повернулся ключ. Летчика схватили и выволокли во двор.

— Наконец-то представился случай поближе с вами познакомиться, — сказал рябой по-русски с едва заметным акцептом. — Мой хороший знакомый подполковник Вуллит, у которого вы занимались в Англии, рассказывал о вас как о превосходном пилоте. К сожалению, вы доставили массу неприятностей своему соотечественнику господину Городецкому.

Рябой подчеркнуто вежливо поклонился европейцу, словно представляя его Чучину.

— Так вот, Городецкому пришлось из-за вашего прибытия в Кабул закрыть свою школу, о которой вы, может быть, слышали. Теперь он потерял последнюю надежду раздобыть денег для поездки в Париж.

Чучин не проронил ни звука. Очевидно, поняв, что разговор не получается, замолчал и рябой. Однако взгляд, которым он сверлил Чучина, не предвещал ничего доброго. Но Иван выдержал его спокойно и не отвел глаз. Наконец рябой прервал затянувшуюся паузу.

— Отпустите его и развяжите руки, — приказал он афганцам. — Надеюсь, они не причинили вам боли? — с преувеличенной любезностью спросил он летчика.

Иван промолчал.

— Садитесь, — предложил рябой и сам опустился на расстеленную циновку.

Иван сел.

— Курите? — поинтересовался рябой, раскрывая, портсигар.

Иван отрицательно покачал головой.

— Напрасно, — сочувственно вздохнул рябой. — Хорошая сигара и рюмка шотландского виски после завтрака — единственная отрада в этом захолустье. Особенно при нынешних порядках. Однако пора перейти к нашему делу.

— Разве у нас с вами могут быть какие-то общие дела? — прервал рябого Чучин.

Тот снисходительно похлопал Ивана по плечу.

— Не надо так сразу, даже не выслушав, отвергать деловые предложения. Подумайте хорошенько. У вас свое задание, а у меня свое. Прежде всего разрешите представиться, меня зовут Дональд Джексон.

— Вот как? — удивился Чучин. — Разве вы не афганец?

— Наполовину, — усмехнулся рябой. — Моя мать афганка, а отец англичанин. Но это не имеет никакого отношения к делу. Так вот какое у нас предложение, — продолжал он, рассматривая чеканку на портсигаре, — мы переправим вас в Индию. Захотите — останетесь там, нет — можете ехать в Англию. Летчики такого класса там нужны. Если вас беспокоит вопрос с деньгами, можете не волноваться, платить будут хорошо.

Чучин отвернулся.

— Послушайте, — не унимался рябой. — Вы ведь совсем не знаете Афганистана. Вы здесь не жили, не понимаете местных нравов и обычаев. Афганцам не нужны ваши самолеты. Можете не сомневаться, они их все равно переломают.

Чучин смерил рябого презрительным взглядом.

— Напрасно вы на нас так смотрите, — вмешался в разговор до сих пор молчавший Городецкий. — Мы не разбойники, не людоеды. Если хотите, отпустим вас на все четыре стороны. Только не сегодня, а через пару дней.

— Правда, — вставил рябой, — за это время всякое может случиться.

— Да, — подтвердил Городецкий, — я, например, слышал, что возмущенные афганцы собираются уничтожить аэропланы. Когда вы вернетесь, вас будут спрашивать, где вы провели эти дни. Вразумительно объяснить вы ничего не сумеете. А мы, со своей стороны, поможем властям подыскать для вашего загадочного исчезновения удобную нам версию. И не обессудьте, если она кое-кому придется не по вкусу.

— Даже если меня не будет, останется Гоппе, — твердо ответил Чучин.

Городецкий с пренебрежением махнул рукой.

— Это уже наша забота.

— Я вижу, — презрительно бросил Иван Городецкому, — вы здесь большой человек.

— Не обращайте на него внимания, — поморщился Дональд Джексон. — Поймите, — продолжал он деловым талом, — Россия всегда признавала влияние Британии в Афганистане. Так было раньше, будет и впредь. Мы ничего не имеем ни против вас, ни против Гоппе. Но английское правительство не может допустить существования в Кабуле советской школы.

Вдали раскатисто прогрохотал пушечный выстрел. «Уже десять часов, — подумал Иван. — Быть может, Камал догадался сообщить в летную школу, что я не пришел? Но даже если и так, где они будут меня искать? В любом случае нужно постараться выиграть время».