Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

Равнина Лингма: тайная жизнь бодхисатвы

В пятнадцати минутах ходьбы до монастыря я набрел на группу молодых монахов, которые собирали землянику; Чампа был с ними. Не знаю почему, но в компании других молодых людей он всегда выглядит слегка не к месту. Он собирал землянику с таким видом, как будто разбирал трудный текст.

– Как хорошо! – сказал он, приветствуя меня. – Как хорошо, что наконец-то вы пришли. Но мы сейчас не в гомпе; у нас неделя каникул, и мы пока живем здесь. Ринпоче (маленький живой бодхисатва) тоже здесь, он хочет вас повидать. Вы принесли лекарства? Здесь они многим нужны!

У начала равнины Лингма мы нашли целый лагерь из таких маленьких белых китайских палаток с узорами в виде больших синих завитков, в которых тибетцы обожают проводить теплое лето на природе, отдыхая, наслаждаясь едой, питьем и пением. Если это монахи, они также отводят несколько часов на чтение и медитацию; если миряне, они танцуют и флиртуют, пока дети бегают вокруг или бранятся из-за лепешек. Может быть, это пристрастие к «кемпингу» – остаток старых обычаев среди народа, который не так много веков назад был кочевым? Очень вероятно, что так. Должны пройти тысячи лет, прежде чем в конце концов исчезнет какая-то особенность цивилизации. Жители Средиземноморья были земледельцами и горожанами намного дольше, чем жители Северной Европы. Вот почему естественный центр жизни в южноевропейских странах – это агора, рыночная площадь, а в северных до сих пор очень жива необходимость часто соприкасаться с природой.

Как только мы дошли до лагеря, меня усадили на гостевом месте в палатке, открытой с одной стороны. Вскоре появился настоятель с тремя помощниками – настоятель, который будет управлять монастырем, пока маленький Воплощенный не достигнет восемнадцатилетия. После обычных приветствий принесли чай. Настоятель был уже пожилой, склонный к полноте. Лысый, с маленькими острыми глазами. Нижняя часть лица явно свидетельствовала о сильной воле и практической хватке. Он не был мистиком, но добросовестным управителем, который умеет эффективно поддержать монастырскую дисциплину.

Один из его помощников тут же бросился мне в глаза своим немонголоидным лицом. Как только появилась возможность в разговоре, я спросил его, откуда он. «Из Ладака», – ответил он. Иными словами, из Западного Тибета. У него в лице явно было что-то, так сказать, от белой касты; он вполне мог бы быть крестьянином из Южной Италии. Он был высокий, темноволосый, смуглый, с большим носом и большими глазами и, насколько я мог судить, долихоцефальным черепом. Коренное отличие между азиатским и европейским лицом – это то, что на первом ткани очень плотно облекают кости, тогда как на втором кожа свободнее, образует складки, впадины, долины. Пожилой азиат может быть очень морщинистым, но морщины – это впадины, а не выступы на его лицевом ландшафте.

Настоятель страдал от ревматизма и подробно описывал свои симптомы. К счастью, полковник Мойз осмотрел его несколько дней назад и выписал лекарства, которые я принес с собой. Неделя жизни в лагере на лугу, который днем сырой и мокрый ночью, едва ли ему поможет, я так ему и сказал. Но он сказал, что ничего не может поделать. «Мы на отдыхе, понимаете». Другие монахи с другими жалобами попросили разрешения войти. Они жаловались на несварение или зубную боль, у одного воспалилось колено – короче говоря, жалобы самые тривиальные. Полковник Мойз говорит, что в целом у жителей долины превосходное здоровье. Единственное заболевание, которое время от времени свирепствует среди них, – это оспа. Тибетцы ее очень боятся, но только начинают делать прививки.

Чампа, который ненадолго исчезал, вернулся в шатер и объявил, что Ринпоче готов меня принять. Мы вышли. Маленький бодхисатва сидел у палатки на небольшом троне из подушек. Перед ним был резной позолоченный столик с нефритовой чашкой, бронзовым дордже и разными другими богослужебными предметами. Настоятель сел рядом. У него тоже был трон из подушек и столик, но оба чуть ниже, чем у Ринпоче. Высота, на которой человек сидит, имеет в Тибете огромную важность. Никому, например, не разрешается сидеть выше далай-ламы. Только когда далай-лама еще ребенок, его наставнику в богословии позволено в отдельных случаях занимать место выше его. Я подарил Драгоценному шелковый пояс и сел на корточки рядом.

Несколько паломников пришли с равнин и гор, чтобы воздать почести Воплощенному, и принесли дары. Мужчины и женщины простирались перед маленьким троном, потом ползли вперед, поднимались, не глядя маленькому богу в лицо, и клали свои приношения – в основном деньги или масло – ему в руки. Ребенок тут же передавал все настоятелю.

В Нгаванге Лобсанге Чодене действительно было что-то божественное, хотя и в другом смысле, чем было для кочевников и пастухов, падавших ниц перед ним. Это была божественность рассвета, только что распустившихся цветов, всего того, что содержит красоту и загадочность расцветающей жизни. Я наблюдал за ним несколько минут. Его детское лицо, взгляд его глаз трогательно освещало несомненное сознание, что он бог, его незыблемая вера в миф, абсолютно уверенное знание, что он снизошел на землю с миссией милосердия, непрерывная радость оттого, что он играет роль в справедливой и чудесной сказке. Он не сделал ни одного вульгарного или нарочитого движения. Во всем, что он делал, не было ни искры сомнения или колебания. Все было совершенно естественно.

Как бы мне хотелось иметь возможность внимательно проследить за внутренним развитием ребенка, узнать о первых сомнениях, которые должны будут однажды смутить его разум, разделить боль, которая неизбежно будет сопровождать гибель этой восхитительной выдумки! Как это произойдет? Будет ли это единственный душераздирающий удар из-за любви к девушке, болезни, чтения книги? Или это будет медленный, неумолимый процесс? И что будет потом? Что останется? Может быть, оппортунизм. («Жизнь подарила мне это завидное положение, грех им не воспользоваться».) Или, может быть, истинно религиозное чувство. («Не мне судить, но все равно я могу принести пользу».)

Паломники ушли. Маленький бодхисатва надел на голову высокий головной убор из желтого шелка с подкладкой из разноцветной китайской парчи, и я торопливо сделал несколько снимков. Потом с полной естественностью он снял свою шляпу и отдал монаху, принявшему ее со знаками почти чрезмерного благоговения, спустился с трона, снял церемониальные одеяния, позвал сверстника и сам принес мяч.

– Пойдем, – сказал он мне. – Хочешь поиграть? Научи меня играть в мяч!

Я чужак, я не считаюсь, ему не надо сдерживаться передо мной. И мы играли в мяч. Нгаванг Лобсанг Чоден, который, сидя на троне несколько минут назад, был тысячелетним, имел за собой бесконечную череду жизней, отказался от нирваны и сознательно вернулся в мир, чтобы воплотиться на земле ради людского блага, превратился в веселого, живого мальчика, румяного и запыхавшегося от бега.

Заметка о тибетской теократии

Нгаванг Лобсанг Чоден, Трулку (фантомное тело) монастыря Дунгкар, принадлежит к главной тибетской религиозной школе – так сказать, государственной церкви Тибета – Гелуг. Что отличает эту школу от других ламаистских групп и как она получила политическую власть?

Тибет впервые появляется в истории в VII и VIII веках н. э. в виде монархии. Первые цари были язычниками (приверженцами религии бон). Потом, по преданию, царь Сонщен Гампо женился на дочери китайского императора и дочери царя Непала. Обе эти принцессы были буддистками и обратили мужа в свою веру. Эта древняя легенда, соответствует она действительности или нет, свидетельствует о постепенном проникновении буддизма в страну, а также символизирует двойное происхождение тибетской цивилизации из Индии, с одной стороны, и из Китая – с другой.

Сто лет спустя Падмасамбхава совершил свой великий миссионерский труд. Тибетцы называют его гуру Ринпоче (Великий Драгоценный Учитель), и буддизм укоренился на высоких плато. Царь Лангдарма (азиатский Юлиан Отступник) тщетно пытался снова возвратить народ к поклонению древним богам бона. Он царствовал совсем недолго и был убит переодетым монахом, а буддизм продолжил мирное проникновение в страну. После смерти Лангдармы царство распалось на несколько княжеств в западной части Тибета на границе с Кашмиром.