Смертоносный груз «Гильдеборг»

Только после этого он направился к штабу. Это была обычная мотивировка, которую ни опровергнуть, ни доказать. Мы медленно расходились. Пятнистый армейский «ВАСП» угрожающе стоял в центре лагеря, и теплый ветерок с севера тихо проворачивал лопасти. Настала подходящая минута, чтобы воспользоваться этим посещением и исчезнуть в душевой.

Я сбросил одежду, повернул кран и подставил тело тропическому дождю. Прелесть! В голове у меня было пусто, не о чем было думать. Я воспринимал только поток воды. Гости у шефа меня не интересовали. Конечно, они его не рассердят, скорее всего, будут совместно искать еще более убедительное объяснение. Правительство Смита не могло позволить себе разрыв с Мозамбиком, но и не могло себе позволить разойтись с Гофманом.

Того, что я пережил за эту пару месяцев, в изобилии хватило бы на целую жизнь. Если выберусь отсюда когда-нибудь невредимым, буду больше ценить покой и нормальную жизнь. Вернусь домой — ничто меня не остановит. Я уже не способен представить себе, что можно беззаботно идти по улице и не бояться того, что принесет завтрашний день. Снова обрести когда-нибудь чувство уверенности. Напрасные сны!

Меня пробудил грохот вертолета. В окно я видел, как он отрывается от утрамбованной земли и поднимает облака красной пыли. Надолго не задержались, поручик напрасно беспокоился. Что зависит от двух сожженных деревень и нескольких десятков мертвых? Более крупные вещи поставлены на карту. Уран, вольфрам, золото.

Я выключил душ и отряхнулся, как мокрая собака. Ощущение жары мгновенно вернулось. Я натянул рубашку и брюки на мокрое тело. Надо бы еще постирать, проделать всю эту неприятную работу, не могу же я ее вечно откладывать. Я глубоко вздохнул. Возьмусь, пожалуй, хоть как-то использую время. Я влез мокрыми ногами в ботинки и вышел из душевой, оставляя за собой большие темные следы.

— Сержант! — закричал мне от штабного барака Беневенто. — К шефу!

Его голос звучал неестественно, лицо было бледным и неподвижным. Видимо, получил нагоняй, разнесли его в пух и прах. Пока я поправлял на себе форму, зашнуровывал ботинки, поручик стоял и безучастно смотрел на меня.

— Идите, идите, быстрее! — он не орал, не приказывал, а только загонял меня внутрь барака.

Когда я вошел в кабинет капитана, Гофман сидел за письменным столом и копался в бумагах. Не говоря ни слова, он кивнул мне на плетеное кресло и продолжал что-то искать. Комната была полна сигаретного дыма, а на столе стояли недопитые рюмки с коньяком. Густая сетка против насекомых, вставленная в открытое окно, не пропускала воздух ни наружу, ни внутрь. На одной стене — специальная карта с обозначенными патрульными трассами и заштрихованными зеленым опасными зонами. На другой — плакаты с красотками. Нет ничего ужаснее, чем жизнь на базе среди саванны. И он, видимо, это почувствовал.

Наконец он нашел то, что искал. Твердую коричневую обложку с гербом. Мгновение он перебирал пальцами императорские бакенбарды и испытующе смотрел мне в лицо.

— Знаете этого человека? — спросил он тихо и протянул мне фотографию размером с открытку. В меня впились светлые, бесцветные глаза.

— Что вы здесь, черт возьми, делаете? — сказал твердо Гут Сейдл, смотря в упор на секретаря посольства. — Ведь дело идет о немецком судне и о немецких моряках, у меня немецкое гражданство…

Затаив дыхание, я смотрел Гуту в лицо. Это был он, точно встал из мертвых, прилетел на базу!

— Нет, капитан, не знаю! — мой голос даже не дрожал, это отвечал автомат, кто-то проигрывал магнитофонную ленту.

— А этого? — спросил он снова и вытащил другую фотографию.

Что мы еще могли желать? Стройная длинноногая блондинка непринужденно влетела в кабинет секретаря, взяла нас, погрузила в открытый «мерседес» с дипломатическим номером и обрушила на нас водопад смеха, дружеских расспросов и кокетливых взглядов. Теперь мы могли, наконец, свободно вздохнуть. Мы были спасены…

— В жизни его не видел, — сказал я твердо. Тот олух на фотографии был я! Нас сфотографировали сразу же, в посольстве. «Гильдеборг» встала передо мной как стальная стена. Призрак с того света. О! Вот оно, добрались до меня!

— Я тоже нет! — холодно кивнул капитан и спрятал оба снимка. — Никого из этих людей я никогда не видел. В моем корпусе они не служат и не служили. — Он легонько постучал ребром обложки о крышку стола, не спуская с меня глаз. — Я до сих пор никого из своих людей не выдал, это принцип нашей профессии, — добавил он медленно. — Не выдам, конечно, и вас. Мне совершенно все равно, почему вас разыскивают родезийские разведчики…

Он уже мне не «тыкал», не называл сержантом, говорил с холодной беспристрастной вежливостью и смотрел мне прямо в глаза.

— Я ни о чем не спрашиваю и ничего не хочу знать. Однако в связи с тем, что я им сказал, мне придется расторгнуть с вами договор. Они ухватились за след и придут снова. Они почти убеждены, что вы здесь, у меня. Вы должны исчезнуть, это в ваших и моих интересах! Ничего другого я для вас не могу сделать. Не хочу, чтобы возникло впечатление, что я выдал своего парня. Как устроитесь дальше, это уже ваше дело. Сдайте обмундирование, а утром ребята высадят вас на главном шоссе, которое ведет к Умтали. Направление на Солсбери — не рекомендую. У меня еще не было подобного случая: вас преследует не «Интерпол», не полиция, которые мне безразличны, а разведывательная служба государства, с которым я заключил контракт. — Он пожал плечами. — Мне вас жаль, мы хорошо с вами ладим.

Я был не в состоянии произнести ни слова. Меня уволили, нет, меня просто выбросили… Не выдадут меня, а только подбросят львам. Высадят среди саванны где-то на дороге к Умтали, и делай что хочешь!

— А жалованье? — спросил я удрученно. Без оружия я, возможно, обойдусь, но без денег?

— О жалованье и не думайте, — сказал он строго. — Благодарите бога за то, что они прежде всего пришли сюда, что не искали в ведомостях выплаты жалованья. Решились бы вы ждать жалованье до конца месяца?

Он открыл ящик стола и вынул пачку банкнот.

— Мне, конечно, не пойдет на пользу, если вы станете говорить всем, что Гофман — свинья. Помогу вам из своих…

Он отсчитал пятьсот родезийских долларов. Это была только незначительная часть суммы, которую я должен получить, но логика капитана была неумолима. Ждать я не мог. Если бы меня разорвала граната, я бы не удивлялся, с этим человек должен считаться, но он меня уволил, расторгнул договор, вернул свободу. Только что с ней делать?

Как мне действовать, имея за спиной армейскую разведку и полицию? Могу я попытаться перейти на другую сторону? Перебежать в Мозамбик? Я вспомнил слова Тенсера. Как откроется, что ты служил у Гофмана, получишь пулю в лоб. Правда, он говорил об Анголе, но в Мозамбике будет, очевидно, то же самое.

Капитан молчал — конец аудиенции. Только обложкой все еще постукивал о крышку стола. Я встал и взял деньги; медлить не имело смысла, все было ясно. Я даже не встал по стойке «смирно», а только, не говоря ни слова, вышел.

Меня ударила жара пополуденного солнца. Я вынужден был опереться о деревянную стену и остановиться. Вероятно, это была не жара, а тяжесть познания. Понимание действительности. Я не мог перенести эту тяжесть. Я сполз на бетонную ступеньку и в отчаянии сел. Что дальше? Что я должен делать? Поручик Беневенто плелся от столовой. Вероятно, он там даже и не был, а только ждал, когда я выйду. Он остановился надо мной с руками за спиной и молчал. Я уже не был членом корпуса и меньше всего зависел от него.

— Послушайте, Краус, — сказал он, наконец, на своем английском с итальянским акцентом. — Можно вам кое-что посоветовать?

Я поднял голову. Что мне может посоветовать этот проклятый итальянец?

Пусть оставит свои советы при себе!

— В Умтали живет один мой приятель, земляк, он тоже служил у нас до того, как заработал себе на жизнь. Бенито Гуцци — запомните это имя, оно может вам пригодиться. Мы, итальянцы, держимся всегда вместе, а вы ко мне и к бедняге Маретти относились прилично, никаких идиотских намеков и насмешек. Можете передать от меня Гуцци привет, надеюсь, он сможет что-то сделать для вас. Хотя бы найти работу на какой-нибудь отдаленной ферме, где не требуются документы, потому что без документов… — Он покачал головой, повернулся и пошел дальше.