Чёрная сова

— Вздор! — рявкнул он и, хрустя сапогами по стеклу, шагнул к двери. — Глупость все это! Психоз!

— Она ведьма! Постой!

Андрей уже вышел на улицу и захлопнул за собой дверь.

Костёрчик под ветром догорел быстро, оставалось лишь тлеющее пятнышко под головнёй, испускающее искры. И это был единственный источник света: на Укок легла плотная туча, и непроглядное пространство казалось настолько густым и вязким, что его можно было трогать руками. Не отрываясь от стенки кунга, он прошёл вдоль, выдвинул блок с электростанцией, но запустить её не успел.

Рядом кто-то стоял — невидимый, неосязаемый на расстоянии, но источающий живое тепло. И он ощущал его, как сквозь облако ощущают незримое солнце. Впрямь будто незримая сущность...

Терехов протянул руки и шагнул вперёд.

— Кто здесь?

Показалось, что источник тепла тоже отдалился на шаг и замер. Нечто подобное он уже испытывал, когда обнаружил привязанную к камню серую кобылицу. Тоже появилось чувство некоего присутствия ещё кого-то, но тогда он подумал о пограничниках, ускакавших в дождливую мглу. Сейчас он отчётливо ощутил совсем близко, что за невидимой кромкой тьмы, как за тяжёлым занавесом, кто-то прячется. И дышит, словно заманивая дыханием!

Терехов ощупал пространство и на миг оторвался от стенки кунга. Пальцы коснулись некоего края, и воображение дорисовало картину: если сделать ещё один шаг, то можно откинуть этот занавес, как чёрную штору на окне. Ещё мгновение — и он бы мог поверить в существование духов, параллельного мира и прочие заморочки, но откуда-то донёсся крик:

— Терехов?! Ты где?!

Он оглянулся и увидел призрачную полоску света, падающего из приоткрытой двери. Увидел и ужаснулся: до кунга было шагов сорок! Но самое главное — он не помнил, как и когда отошёл так далеко. Терехов побежал назад, на свет, и оказалось, что расстояние до двери ещё больше. Вдруг сбилось дыхание, сердце забухало, сотрясая грудную клетку и отдаваясь толчками в ушах.

— Я здесь! — отозвался он, когда ощутил под руками железную твердь кунга.

Палёна стояла в проёме распахнутой настежь двери и куталась в наброшенный на плечи спальный мешок.

— Где ты был?! — со страхом спросила она. — Почти час зову, зову! Ты хотел бросить меня одну!?

— Станция! — выпалил он. — Хотел завести станцию.

— Зачем?!

— Чтоб свет был!

— А где свет?

— Не заводится, — соврал он. — Но заведу!

— Не оставляй меня! — она стала спускаться босиком. — Не отпущу!

И вцепившись в его одежду, спрыгнула на землю. Спальник свалился с плеч, а на улице было не выше нуля.

— Иди в кунг, — Терехов попытался оторвать её руки. — Ты же голая!

— Только с тобой пойду!

Электростанция запустилась с первой попытки, и сразу же над входом вспыхнул ослепляющий галогеновый прожектор, от чего хватка её рук ослабла, а потом она и вовсе отцепилась от его куртки. Андрей закутал её в спальник, подсадил в кунг и вбежал сам.

Вероятно, помощница и в самом деле долго держала дверь открытой и звала его: тесное помещение выстыло напрочь, хотя в печке светились угли. От яркого света потолочных ламп заиграли по стенам отблески осколков, напоминая танцевальный зал с зеркальным шаром. Кругом всё лучилось, но выглядело не праздничным — льдистым и холодным. Кроме того, на полу, особенно у входа, и даже на кровати остались крупные кровавые пятна.

— Я порезала ногу, — сообщила Палёна и показала ступню, замотанную полотенцем. — Наступила... И весь спальник колючий!

— Надо убрать стекло, — он сунулся в угол, где была щётка с совком.

— Сначала скажи, куда ты уходил? — потребовала она.

Терехов начал подметать пол, но тут же бросил эту затею, поскольку прежде следовало убрать осколки с кровати.

— Где ты был?! — с угасающей истеричностью спросила она. — Почти целый час?!

— Не знаю! — честно признался он. — Сиди на месте и не спрашивай.

— Говорила же: она — ведьма!

— Все вы тут ведьмы! — огрызнулся Андрей.

Палёна забралась в кресло с ногами, укрылась спальником и притихла. А он разобрал кровать на подушки, снял с них гобеленовые наволочки и вытряс каждую в открытую дверь, после чего ещё и выбил щёткой. И совершенно забыл, что спрятал папку с рисунками в одну из них. Хорошо, что дверь захлопывалась сама, наброски зверей, акварели разлетелись по кунгу и не попали на улицу. Палёна подняла те, до которых смогла дотянуться.

— Вот, опять знак! Это её творчество! Она рисует монстров и сама монстр!

Терехов отнял у неё наброски, собрал остальные и только тогда вымел за порог битое стекло и замыл кровь.

— Ложись... Только не прыгай больше!

Прихрамывая, она тихонько перешла на ложе, но не легла, а села в уголок.

— И это вытряхни, пожалуйста, — попросила жалобно, подавая спальник.

Терехов выбил его в дверном проёме и ощупал руками — вроде, чисто...

— Это ведьма разбила зеркало! — уверенно заявила Палёна. — И тебя чуть не увела. Она всё подстроила!

— А если Репьёв? — предположил он. — Из ревности, например...

— Из какой ревности? Если сам послал, чтоб я тебя... В общем, заманила в постель. Очаровала и заманила... Он отдал меня тебе. Подарил! Как бутылку палёной водки!

И рассмеялась над собственной шуткой.

— Ты не первая, — спокойно заключил Андрей. — Репьёв — парень щедрый... Но ты-то как согласилась? Или служишь у него срочную?

— Не служу, — глухо произнесла Палёна. — Люблю его...

Терехов вскинул голову. Она сидела, сжавшись в комок, хотя в кунге уже стало тепло, и с йодистыми пятнами на лице напоминала размалёванного циркового клоуна.

— Что так смотришь? — спросила с вызовом. — Странно, да? Это даже не любовь — болезнь какая-то, рабство. Но я счастлива, что она существует и держит меня на этом свете. Алтай и эта любовь меня спасли.

Палёна подползла к краю кровати, достала сигареты, закурила и легла на живот, лицом к Андрею. Сквозь маску клоуна пробивалась тоска и радость одновременно. И вообще все чувства у неё были сложными, многогранными или смешанными.

— Неплохой подарок тебе достался, правда? — нарочито засмеялась она. — Я же заметила алкоголика! Потому что знаю свои способности. И если бы не зеркало... Точнее, не Ланда... Вот же ведьма, как хитро вмешалась. Не позволила мне даже посмотреться в своё зеркало! Думаешь — я сумасшедшая?

— Зачем это надо Репьёву? — спросил он, испытывая отвращение к табачному дыму.

— Не догадываешься?

— Чтоб скорее убрался отсюда?

Рана на ступне её беспокоила, полотенце напиталось кровью.

— Перевяжи ногу...

Он размотал повязку и стал обрабатывать йодом глубокий порез. Стекло угодило в подушечку под большой палец, и если она завтра сможет ходить, то разве что на пятке. Или на пальчиках, как в балете.

— Ты влез, впутался в его жизнь, — наблюдая за руками, как-то отрывисто заговорила Палёна. — Я сразу это поняла. Но ты не виноват. Этого захотела Ланда. Иначе бы Георгий тебя уничтожил. А он пожертвовал мной, чтоб тебя спасти. Зацени! Нет, мы с ним даже не любовники. Никогда не прикасались друг к другу. Ему никто не нужен, кроме Ланды. Мы только друзья. Но он позволяет мне его любить. Позволяет держаться за его стремя. Поэтому я готова на всё. Репьёв сумасшедший, но всегда справедливый.

Слушая её, Терехов вдруг понял, отчего она говорит рублеными фразами — боится заплакать! Старается вложить слова между тайными всхлипами, а их, слов, входит туда совсем немного, и всхлипывает уже про себя, в паузах. Это был её давно приобретённый опыт, перешедший из прошлой жизни в текущую. Теперь ей, наверное, хотелось быть сильной, яркой и звучной, чтоб никто даже не догадывался, не подозревал, что она однажды уже была на этом свете.

Услышав всё это, Андрей ужаснулся, осознав, как близко стоял от пропасти, от точки невозврата: не разбейся зеркало — он сделал бы её ещё более несчастной, поскольку в те минуты испытывал волну плотского влечения. Но ведь были же предупреждения: мутило, тошнило от одного прикосновения к ней! Пересилил, переборол — и вот получил!