Чёрная сова

— Вот вы зрелый человек, но скоропалительно женились и отправились в свадебное путешествие... А что вы знаете о своей молодой жене, кроме её странного заболевания? Или спонтанная любовь вас тоже ослепила?

— Любовь — это что, криминал? — наливаясь тяжёлым неудовольствием, просипел Терехов. — Или мне следовало собрать досье на невесту, взять у вас справку и только потом жениться?

— Вам известно, что она в розыске? — наконец-то достал дна опер. — За тяжкое уголовное преступление. Может, перестанете морочить голову и расскажите всё, что знаете? Добровольно. И это вам зачтётся как явка с повинной. Вы не юный влюблённый мальчик и понимаете: укрывательство преступника — тоже уголовно наказуемое преступление.

В последний месяц Терехов пережил столько допросов, сколько их за всю жизнь не было, и ни разу не вспомнил об адвокате. А тут — словно кто на ухо шепнул: «Тяни время и требуй адвоката».

Он тут же и озвучил подсказку:

— Без адвоката разговаривать не стану.

И ещё добавил:

— Имею право!

— Разумеется, — легко согласился опер. — Право такое есть. Адвоката вам пригласят. Или предпочитаете своего?

— Своего! — сказал наугад.

И лихорадочно начал вспоминать, есть ли у него знакомые юристы, но никого, кроме газпромовского, не вспомнил, да и с тем знакомство было шапочным.

— Что же, вам принесут телефон, вызывайте... Только можно обойтись без лишних хлопот и расходов: вы рассказываете о своей жене, мы оформляем явку с повинной, переводим в свидетели и отпускаем. А на свободе вам будет легче помочь своей жене! Вы это понимаете?

За допросом наблюдали сквозь волчок в двери, потому что, едва Терехов вскочил, как на пороге нарисовался милиционер с резиновой дубинкой.

— Не волнуйтесь, присаживайтесь, — мирно попросил опер. — И прислушайтесь к голосу опытного и разумного человека.

— Вы хоть соображаете, что предлагаете? — возмутился Андрей и сел. — Оговорить свою жену!

— Почему же оговорить? Рассказать всё, что известно. Вас могли ввести в заблуждение, попросту обмануть. Вы же ничего толком о ней не знаете. Или только с её слов. Возможно, и не догадывались, что жену разыскивает милиция! Признайтесь честно: не догадывались, пока не заметили странности в поведении? Например, стремление к самоизоляции, нежелание фотографироваться, появляться в общественных местах... Понимаю, вы отнесли это к заболеванию, светобоязни. Но ведь у вас же закралось подозрение, что здесь не всё чисто? Вы — опытный и наблюдательный человек, закончили погранучилище. Вас учили шпионов ловить, уважаемый! Так что не нужно прикидываться влюблённым юношей.

— Не нужно меня лечить! — огрызнулся Терехов и попытался вспомнить, от кого недавно уже отбрёхивался подобной фразой — не вспомнил.

Опер сделал знак милиционеру, и тот исчез за дверью.

— Я тебя не лечу, — панибратски сказал он. — Вразумить пытаюсь, как мужика... Барышня твоя сговорчивее оказалась. И обо всём поведала. За что дело возбудили, объявили в розыск... Нанесение тяжких телесных повреждений, угроза убийством и реальные действия, связанные с реализацией намерений. Оставление в опасности... Да много там всего! На десятку корячиться, а это срок... Так она и тебя подверстала под статью, соображаешь? Утверждает, что ты обо всём этом знал, потому что дружил с неким капитаном Репьёвым, начальником заставы. Теперь сам посуди: есть смысл бычиться и уходить в несознанку? Видишь, я ничего не записываю. У нас не протокольная беседа.

— Вы пытали её, — совершенно наугад брякнул Терехов. — Включали лампу и светили в глаза.

— Да бог с тобой, Терехов, — отшатнулся опер. — Сама всё рассказала!

— Оговорила себя!

— А вот плохо ты знаешь свою молодую жену! — торжествующе произнёс он. — Мотивы совершенно другие.

— Ну и какие же?

— Она прилетела сюда, чтобы очиститься от скверны и вернуть человеческое зрение.

Если он не говорил чистую правду, то излагал версию, максимально к ней приближённую. Потому что Андрей нечто подобное от неё слышал ещё на Алтае. Одержимая своими заморочками, Алефтина уверяла, что Таймыр — зона чистоты и истины, зона покаяния. И здесь невозможно кривить душой, лицемерить, говорить неправду, даже если это себе во вред.

— Ну, что, я это выдумал, скажешь? — подтолкнул опер замершие в одной точке мысли, как подталкивают маятник часов. — На «пушку» беру? Откуда я могу знать такие подробности, если информация пришла только о задержании?

— Вот когда придёт основательная, конкретная, заглядывай, — отпарировал Терехов. — А то мы воду в ступе толчём.

— Напрасно ты так, — разочаровался тот вроде бы искренне. — Подтвердится — будет поздно.

— Лучше поздно, чем никогда, — опять наобум брякнул Андрей.

Опер не понял, но переспрашивать и уточнять что-либо не стал, верно, не желая выглядеть туповатым собеседником.

— В принципе, могу тебе организовать очную ставку, — заявил он, — чтоб ты убедился... Но не стану. Подожду, когда материалы дела придут. И вот тогда я тебя в блин раскатаю.

Терехов вдруг поверил, что Алефтина и впрямь всё рассказала, на первом же допросе, и из желания этой самой чистоты. Но дух противления всё же победил:

— Придут — попробуй, — отозвался он. — А нет — спрошу с тебя за испорченное свадебное путешествие.

Опер уже дошёл до дверей, но вернулся и постучал по столу указательным пальцем, напоминающим спусковой крючок пистолета:

— Или проще сделаю. Выпрошу у руководства лимитные места на рейс и отправлю по месту запроса, в Новосибирск. Пусть у них голова болит. Вот тебе и будет свадебное путешествие...

14

Электростанция выработала топливо и заглохла уже под утро, когда Палёна в очередной раз встала, чтобы покурить в открытый люк. Свет погас, а ночник от аккумулятора включён не был, поэтому наступила кромешная тьма, заставившая её опустить крышку люка. После монотонного урчания мотора стали особенно слышны все звуки снаружи, вплоть до лёгкого трепетанья флага под ветерком и щёлканья остывающего двигателя. Скорее всего, они и пугали Палёну, заставляя вздрагивать, и это её напряжённое ожидание чего-то страшного передавалось Терехову на расстоянии. Подмывало приложиться к фляжке со спиртом, который хранился как неприкосновенный запас и которого оставалось всего-то граммов двести. И предложить помощнице, хотя она ещё днём говорила, что спиртного не употребляет по убеждению абсолютной трезвости, приобретённой в новой, алтайской жизни. Однако сейчас она бы наверняка поступилась своими принципами, дабы привести нервы в порядок и хотя бы чуть расслабиться. А её боязливое бдение и Андрею не давало возможности уснуть глубоко: навязчивая полудрёма уже становилась мучительной. Тем паче, что Палёна, полагая, будто он спит, положила руку ему на плечо, и от неё вместе с теплом побежал импульс, но не плотский, а насыщенный желанием простого контакта и защиты. Так маленький ребёнок в случае опасности хватается за руку взрослого, даже чужого человека.

К рассвету Терехов несколько раз переворошил в памяти все события прошедшего дня и отбросил всё, что показалось мусором, фантазиями притомлённого от всеобщего мистического духа сознания. И даже нашёл причину, отчего разбилось зеркало. Да, внутреннее напряжение стекла было, тут или солдаты-умельцы создали его, приклеивая к фанере, или даже зеркальных дел мастера взяли перекалённую заготовку с изначальным браком. И не разбивалось оно только потому, что тепловое воздействие всегда было постепенным. А тут выстывший за день кунг быстро натопился, но толстое стеклянное полотно, укрытое подушками пристёгнутой к стене постели, не прогрелось. Когда Терехов откинул кровать, поток жара от раскалённой печки ударил в напряжённое ледяное зеркало. Поэтому оно затуманилось, «заплакало» и, возможно, подействовало ещё его отражающее свойство. Примерно так же однажды треснуло лобовое стекло машины, когда на холоде он на полную включил отопитель салона. От резкого перепада температур рвёт даже железобетон.