Волчица и пряности. Том 17 (ЛП)

Как монеты можно различать по звуку, так и я умею распознавать такие вещи по интонациям этих двоих.

Думая об этом, я вместе с госпожой Хоро погрузился в бурлящую городскую толпу.

Волчица и белая дорога

Он не помнил, двенадцать или тринадцать ему было, когда он поступил в ученичество и покинул холодную деревушку, где родился. С тех пор он вел жизнь торговца.

Он и его наставник провели очень много времени вдвоем, но иногда с ними путешествовали и другие.

Некоторые из этих других были с ними пару-тройку дней, а потом расставались, но внезапно снова объявлялись неделей позже; другие путешествовали с ними месяц-другой, переживая вместе и добрые, и худые времена, а потом, когда все всё друг о друге уже знали, расставались.

Это было нормально для тех, кто живет дорогой. Случались, конечно же, и другие редкие происшествия, с которыми едва ли сталкивается живущий в городе. В пути можно встретить аристократа, которому в городе следовало бы низко кланяться, – но здесь эта встреча может закончиться теплой трапезой на равных.

Вполне объяснимо поэтому, что те, кто всю жизнь прожил в городе, смотрят на живущих дорогой как на чужестранцев. А среди селян в отдаленных деревнях, где все всех знают с самого рождения, это отношение еще заметнее.

Некоторые поднимают косы в рост человека, словно отгоняя разбойников. Но гораздо больше тех, кто встречает странников приветливо. Особенно те, кто занимает высокое по деревенским меркам положение, – их приветливость подогревается любопытством, и это может доставлять немалые проблемы.

Иногда люди, проведшие в дороге долгое время, рассказывают занятные истории тем, кто лишь начинает свои странствия, а сейчас оказывается с ними под крышей одного постоялого двора.

В таких случаях рассказчик получает теплый прием, достойный короля.

– Эй, эй, эй.

Такой ответ он получил, когда, проезжая через какую-то деревушку, попросил у селянина в поле воды.

Мужчина посмотрел на Лоуренса изумленно, как на сына, давным-давно ушедшего на войну, с тех пор не присылавшего ни весточки и вот вернувшегося. Внезапно лицо его расплылось в широкой улыбке, и он своей грязной рукой схватил руку Лоуренса.

Мужчина с бронзовым от загара лицом был намного старше Лоуренса, но, улыбаясь, он походил на куклу, сделанную из грязи. Более того, глаза его сияли, как у ребенка.

Лоуренс был доволен таким душевным приемом, однако опыт говорил ему, что это может привести и к неприятностям.

– Эмм, воды?..

Но селянин отмахнулся от его слов с улыбкой и «ну, ну, ну».

И с внушительной силой потянул Лоуренса к своему дому.

Позже Лоуренс узнал бы, что этот человек – деревенский старейшина; но, как только на столе появилось бы вино, настал бы конец.

Старейшина принялся бы яростно закидывать Лоуренса расспросами о его любимых напитках и о его путешествиях, и разговор продолжился бы, пока Лоуренс не сник бы от полного изнеможения.

Под конец разговора старейшина, несомненно, заявил бы, что сам хочет отправиться странствовать и ухватить парящую в небе птицу.

Обычно, угодив в такое положение, Лоуренс упоминал имя местного землевладельца, заявлял, что едет торговать по его приказу, и сбегал; однако сегодня он так не сделал. Пожалуй, лучше было бы сказать «не смог сделать», ибо его спутница, которая должна была ждать его в повозке, внезапно очутилась рядом с ним.

– Эй, – промолвила она и одарила старейшину легким укоризненным хлопком по руке.

Лоуренс немного сомневался, что это вправду был укор, потому что его спутница, после того как хлопнула старейшину по руке, состроила очень серьезное лицо, какого Лоуренс у нее никогда прежде не видел, и схватила Лоуренса за другую руку.

Это походило на то, как мать и мачеха тянут к себе ребенка, только здесь с одной стороны был мужчина из деревни.

А с другой – девушка невероятной красоты; однако Лоуренсу оставалось лишь вздохнуть.

Старые мудрые люди предупреждали его: «Остерегайся девушек, скрывающих голову под капюшоном». Да, под капюшоном его спутницы прятался секрет.

Если бы девушка раскрыла рот, то показались бы клыки, вполне способные разорвать человеку горло. Звали ее Хоро.

По стечению обстоятельств она путешествовала вместе с Лоуренсом, однако истинным ее обличьем была гигантская волчица, способная проглотить человека целиком.

И вот что она сказала:

– Это мое.

Под балахоном монахини виднелся превосходный, благородный пушистый хвост.

Старейшина посмотрел на Хоро долгим пристальным взглядом, однако взгляд янтарных с краснинкой глаз Хоро был не менее тверд.

Две руки, тянущие в разные стороны Лоуренса, отличались по размеру, гладкости и вообще по всему.

– Вернешь мне его? – спросила Хоро с печальным видом, склонив голову чуть набок.

После этих слов старейшина наконец пришел в чувство – точно заклятие с него спало.

– Ха! Ээ, прошу меня извинить.

И он поспешно выпустил руку Лоуренса.

Если селяне в окрестных полях смотрели за происходящим, несомненно, им должно было показаться, что их жизнерадостный и простодушный старейшина вновь допустил какую-то бестактность, за что ему теперь выговаривает странствующая монахиня.

Однако –

– Благодарю, – сказала Хоро и схватила Лоуренса за освободившуюся руку с жадностью, вовсе не подобающей скромной монахине.

Едва ли нашелся бы мужчина, которому такое бы не понравилось; однако если Хоро вытворила такое на глазах у других, значит, она явно что-то задумала.

В первое время после их знакомства Лоуренс нервничал из-за того, что не в силах был понять, когда Хоро серьезна, а когда нет, однако в последнее время это изменилось. Он научился с холодной головой определять, насколько Хоро серьезна, даже в уединении двухместной комнатушки на постоялом дворе.

Лоуренс вздохнул: что именно затеяла Хоро, было достаточно очевидно.

– Кстати, а какие у тебя здесь дела? Я думала, что мы сюда заехали за водой, но… быть может, он что-то неправильно понял?

Лоуренсу было неясно, оставит ли Хоро эту тему, но тут она встала на цыпочки и хлопнула его по голове.

– Эх, безнадежный ты. А ведь я снова и снова говорю тебе ко всему подходить с открытым сердцем…

Лоуренс понятия не имел, где она подхватила эти слова, однако Хоро связала их вместе и произнесла чистым голосом, каким их обычно не произносят. Хотя в возрасте Лоуренса нет ничего плохого в том, чтобы получать мягкие словесные упреки, все равно его настроение упало.

– Не, не, ничего страшного. Ничего страшного, – с явным рвением вмешался старейшина, уже успевший, очевидно, понять, кто в этой паре главный. Он принялся оживленно объяснять, обращаясь не к Лоуренсу, но к Хоро. – Живя в этой деревне, я надеялся побеседовать с вами.

– Мм? Побеседовать?

– Да, да. Я, видишь ли, старейшина этой деревни, и я должен делать так, чтобы жители больше знали о мире. Поэтому я пытаюсь беседовать с путешественниками вроде вас о том, что вы пережили в других краях…

Если Хоро будет играть свою роль до конца, она заставит этого старейшину воспользоваться своей должностью – отвести их в дом кого-то из селян и там насытить ее собственное любопытство.

Лоуренс никогда не видел такого скромного и в то же время бесстыжего старейшину.

Было ясно как день, с кем он обычно беседовал. Почти несомненно, это были торговцы, решившие срезать себе путь через эту деревушку, как сам Лоуренс.

Нетрудно было понять, какие люди повлияли на его выбор слов и манеру речи.

– Да… мы путешественники. Мы пришли с юга, направляя свои стопы на север, где царит холод. Наши жизни подобны свечам, горящим посреди бури, и уже много раз нас спасало благословение великого света.

Эти слова она произнесла тоном ревностной верующей, сопроводив их подходящими жестами.