Всемирный следопыт, 1927 № 01

Это происшествие немало взволновало тогда тихоокеанских моряков. Когда динги покинула шхуну, на ней находилось запасов всего дней на десять, как это письменно удостоверил шкипер Галифакс, командир и хозяин шкуны «Морская Ласточка». Подобрали ее почти через четыре месяца. А между тем Паризо был жив. Чем же он питался все это время? И куда девались его товарищи канаки?

Толкам и догадкам не было конца. Одни предполагали, что Паризо с’ел своих двух товарищей. Другие — что их подобрало какое-нибудь судно, которое само погибло в свою очередь, и т. д. Сам же Паризо ничего не помнил из того, что произошло с минуты, когда они покинули шхуну.

Только много лет спустя, после тяжелой болезни, память внезапно вернулась к нему, и загадка разленилась.

Вот история Паризо, как он рассказал ее доктору, лечившему его.

Когда они покинули шхуну, обе лодки пошли в одном направлении, к острову Раротонга. Но вельбот, как уже сказано, был быстроходнее динги, и расстояние между ними быстро увеличилось. На закате второго дня парус вельбота уже едва виднелся впереди, словно белое крыло чайки. А на третий день, когда солнце взошло, море было пустынно. Вельбот исчез, как будто непрерывно дувший теплый пассат смел его с лица океана.

Однако, Паризо не испугался. Он был из того типа людей, которые не знают страха. Он убежал из родительского дома и сделался моряком из любви к приключениям. Несмотря на молодость, у него были свои взгляды на мир и вечность и собственная наивная философия, которая говорила ему, что смерти нечего бояться по той простой причине, что смерть всеобща.

Кроме того, у него была с собой кар та, указывавшая положение Раротонги, и судовой компас, в непогрешимость которого Паризо твердо верил, — хотя, в действительности, этому компасу совершенно нельзя было доверяться. И, в общем, Паризо не падал духом.

Не то его товарищи канаки. У них не было ни философии, ни какой-либо веры, хотя бы плохо обоснованной, чтобы поддержать в них бодрость. Исчезновение вельбота наполнило их унынием. На вельботе находились их товарищи и близкие, и они, видимо, прониклись мыслью, что никогда больше не увидят этих товарищей и близких.

Младший из них, друг Паризо, давно прихварывал, зараженный той болезнью, которую цивилизация принесла в Полинезию, — чахоткой.

Когда вельбот исчез, он лег на дно лодки и с этой минуты отказывался от всякой пищи. Очевидно, приготовился умереть. Канаки обладают удивительной способностью: умирать, когда пожелают… По крайней мере, раньше обладали. А в данном случае, этому канаку, решившему умереть, помогла болезнь, во власти которой он находился.

На третий вечер после того, как вельбот исчез, он умер.

Оставшиеся при свете восходящей полной луны бросили тело в воду.

У них не было ничего тяжелого, чтобы привязать к телу, поэтому мертвец не пошел ко дну, и они еще долго видели его на волнах за собой, в то время как ветер нес их все дальше и дальше. Покойник, казалось, следовал за ними.

Когда Паризо проснулся на следующее утро, проспав несколько часов, он был один в лодке. Его спутник-канак исчез. Очевидно, смерть брата так подействовала на него, что он решил последовать за умершим.

Для Паризо это не было полной неожиданностью. По многим признакам он видел накануне, что с товарищем творится что-то неладное, и втайне опасался, как бы тот не сошел с ума и не бросился на него с ножом в припадке помешательства. Поэтому Паризо почувствовал даже некоторое облегчение, когда, проснувшись поутру, увидел, что он один а лодке.

Паризо осмотрел оставшиеся припасы и боченок с водой, решил, что их хватит ему дней на двадцать, и необыкновенное спокойствие сошло на него. Теперь он был совершенно убежден, что спасется. Это убеждение явилось из каких-то неведомых тайников его сознания, и оно не обмануло.

На заре следующего дня впереди показался остров. К полудню этот остров был уже совсем близко. Весь изумрудный, сияющий такими яркими красками, что лазурь неба казалась бледной по сравнению с ними, и тихий, как кладбище.

Уже был слышен шум прибоя вокруг кораллового атолла, белые чайки вылетели навстречу лодке, доносился запах деревьев и аромат цветов, а также слабый, чуть слышный запах земли.

У входа в лагуну волны шаловливо подняли киль лодки, а ветер, который до этой минуты непрерывно надувал парус, вдруг упал, точно сложил крылья, и уже дул только чуть заметными, все ослабевавшими порывами. А когда лодка пересекла сверкающую гладь лагуны и врезалась носом в песок на берегу, ветер окончательно затих. Как будто он сделал свое дело и теперь удалился.

Вытащив лодку повыше на берег, Паризо заслонил рукой глаза от солнца и огляделся.

Первым его впечатлением было ощущение полного, абсолютного одиночества. Казалось бы, что это чувство должно было, напротив, покинуть его, когда его нога ступила на землю, но в действительности, как это ни странно, Паризо не знал одиночества, пока носился по волнам.

Здесь же одиночество было везде: и среди молчаливых деревьев леса, который начинался немного отступя от берега, и на самом берегу, и на защитном барьере рифов, откуда доносился гул прибоя, словно музыка органа.

Несмотря на всю свою красоту, остров имел пустынный и унылый вид. Таково было первое впечатление.

Паризо решил, что остров необитаем, и он не ошибся.

Удостоверившись, что лодка вытащена на берег достаточно высоко, он начал выгружать из нее свои припасы. Правда, их было немного, а лес и лагуна, судя по виду, должны были изобиловать всякой пищей. Но все-таки Паризо предусмотрительно отнес мешок с сухарями и все остальное повыше на берег и спрятал там под листьями, у подножья большого дерева.

Его лодкой в прежнее время часто пользовались для ужения, и поэтому в ящике на корме лежала пара удочек с длинной лесой и штук шесть крючков, вещи, которые при данных обстоятельствах были для него ценнее золота и жемчуга. Эти вещи он оставил в лодке, полагая, что там они в такой же безопасности, как и на берегу, а сам пошел отыскивать пресную воду, руководствуясь углублением: в песке, которое, несомненно, было руслом речки в период дождей. Пройдя шагов сто среди деревьев, он действительно нашел родник.

Атолл острова был обращен выходом на запад, и, лежа вечером на песке рядом со своей лодкой, Паризо мог любоваться солнечным закатом, мог видеть, как огненный диск все ниже склонялся к волнам, как лагуна вдруг стала золотым зеркалом, а чайки, тоже превратившиеся в золотых «жар-птиц», реяли на фоне лазурно-аметистового неба. Видел он, как зарево заката распространялось все дальше и дальше, пока все небо не превратилось в ало-золотой перевернутый венчик неведомого гигантского цветка, и как это цветок увял под черной рукой злодейки-ночи.

Спал Паризо эту ночь под деревом, где спрятал свои припасы, а проснулся поутру с чувством, что попал в новый мир, сотканный из самых ярких и дивных красок.

Как большинство моряков в те дни, он имел при себе кремень и огниво, благодаря чему вопрос о способе добывания огня не смущал его. Что же касается пищи, то на берегу росло много кокосовых пальм, а у родника — несколько индийских смоковниц. Паризо знал, что дальше в лесу он найдет, без сомнения, вдоволь всякой пищи, но его не тянуло в лес. Всякий раз, когда он отходил от берега настолько, что деревья скрывали от него лагуну, им овладевало такое чувство, точно он не один, точно за ним наблюдают, точно… Нет, словами невозможно передать ту атмосферу таинственности, настороженности, почти враждебности к дерзкому вторженцу, которая царила в лесу с его сумрачными тенями.

Поэтому Паризо держался берега и лагуны. Там все было открыто и свободно. Там даже не было одиночества, потому что и чайки, и ветер, и море, и солнце составляли ему компанию. Он ловил рыбу. готовил себе трапезу, купался, наблюдал жизнь, кишевшую в лагуне, и жизнь птиц на рифах. Так проходили дни и недели, и проходили далеко не медленно.

Лодка стала для него больше чем лодкой. Она сделалась для него почти товарищем. Она была единственной связью между ним и миром, который он знал раньше, — в этом новом мире, таком прекрасном, но таком чуждом.