Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

И он пошел. Сначала робко – трогающий, сомневающийся, просящий разрешения, словно девственник перед навязанным ему приятелями свиданием. Потом, сообразив, что к нему относятся с тем же смирением, что и к любому клиенту, зачастил навязчиво и пошло. И было что-то скабрезное в этом перестуке о широкие листья и учащающемся скрипе ветвей… Под эти звуки уже насквозь промокшая девочка прижимала к груди куклу и рассказывала ей о перипетиях судьбы, о коллизиях человеческих отношений и чертовски непредсказуемом прогнозе погоды на это лето. Она сидела ссутулившись, сутулила тоненькие плечи, как нелетающая птица поджимает зазря выданные ей господом крылья, и смотрела перед собой, выдавая взглядом ужасную тайну своего бытия. Тайну, хранительницей которой, окажись полустанок чуть более людным, а чертополох немного разговорчивее, вряд ли бы хотела быть: за ней не придут.

«Ты потерпи, Берта, – шептала она кукле, – дождь скоро закончится. Дождь всегда заканчивается. Нужно просто немножко подождать. Все бывает… Все бывает…»

Из леса, шелестом выражавшего свое недовольство, вышел человек лет двадцати с небольшим. С армейской винтовкой за спиной, морщась от неуюта и сбивая сапогами фейерверки брызг с чертополоха, он шагал в сторону полустанка. Он намеревался переждать там непогоду, съесть бутерброд с колбасой, запить его вином и высушить у костра одежду в том маловероятном случае, при котором не оказались бы сырыми спички. Не отрывая от покосившегося здания полустанка взгляд, он шагал, сдувая, как если бы сдувал пух с одуванчиков, стекающую в рот с лица влагу.

Ветер бесновался, и в ответ на такое несерьезное сопротивление бросал потоки воды в разные стороны, он словно встряхивал покрывало, полное блестящей пыли, и покрывало это, стремительно меняя форму, хлопало в воздухе и вышибало суть из самого себя мириадами стремительных капель. Это был не дождь, это была сумасшедшая пляска познавшего первый секс девственника, такого робкого да и одуревшего от осознания собственной мужественности после.

«Проклятье, – в десятый уже, наверное, раз повторил мужчина. И тут же не задержался с одиннадцатым: – Дьявольщина…»

И вдруг он остановился как вкопанный, позабыв и о дожде, и о желании донести сухими спички до здания полустанка.

«Черт побери!…»

Девочка не испугалась, лишь на какое-то мгновение прекратила дрожать плечами. Но потом кукла в руках ее снова затанцевала джигу.

«Как тебя зовут, крошка, и что ты тут делаешь?» – выстрелив фонтаном набежавшей в рот воды, прокричал мужчина.

Она замерзла. Так замерзла, что вокруг ее губ на синем лице появился белый ободок отчаяния.

«Пресвятая Богородица, – пробормотал мужчина, – вразуми идиота, объясни, что здесь делает ребенок!»

Сбросив на землю винтовку, он отстегнул пояс с подсумками. Не было бы нужды раздеваться, да причиной тому была маленькая девочка. Рванув на себе куртку, мужчина сдернул ее с плеч и, пока не растворилось в морозном октябрьском воздухе хранящееся в ней тепло, накрыл девочку. Поднял на руки и побежал к полустанку.

«Маразм какой-то… – хрипел он, бросая в лицо ей брызги воды. – Она ушла, поменяв меня на какого-то майора… С ума сойти. Бежавшая со двора невеста, проклятый дождь и дети на дороге… А теперь я еще и крыши не вижу!»

Через полчаса, когда над головой их повис сооруженный мужчиной навес, когда одежда высохла и колбаса показалась девочке самым вкусным, что она ела за все то время, что помнит себя, оба они оказались предрасположены к беседе. Способствовало тому и вино из фляги, которую он вместе с винтовкой и патронташем принес в кое-как сооруженный не привыкшими к труду руками «домик».

«Как зовут твою подружку?»

«Берта», – еще помня вкус колбасы, улыбнулась и ответила она.

«Не очень-то опрятна Берта, вы не находите, маленькая леди?» – вопрошал он, лежа на боку с флягой в руке.

Девочка несказанно удивилась, и возмущение это показалось мужчине чисто женским, всеобъемлющим, исчерпывающим по сути своей.

«Может ли быть такое, чтобы вы не видели, насколько мала она для ухода за собой? Я просто не успела привести ее в порядок, вот и все».

«Но не может быть и того, чтобы подружка Берты – маленькая леди – оказалась на пустыре в одиночестве, – возразил он. – У каждого есть свой покровитель. У Берты есть маленькая леди, у дождя есть ветер, у Соединенных Штатов есть президент Картер… Черт бы его побрал! – воскликнул он, смахивая с рукава выползшее из какой-то щели одуревшее от предчувствия всемирного потопа насекомое. – Я о пауке…»

«Вы ведете себя недостойно в присутствии дам», – отметила девочка, потупив взор и смахнув с губы приставшую крошку хлеба. Ее розовое платье сохло на ветке, укрепленной над углями, и теперь девочка бдительно следила, чтобы куртка, в которую она была завернута, не распахивалась. Сложные обстоятельства, заставившие ее оказаться наедине с мужчиной, да еще и остаться впоследствии раздетой, не казались ей зазорными. Головку свою она держала гордо и независимо, демонстрируя непоколебимость женского достоинства перед любыми обстоятельствами.

«Прошу прощения, – мужчина склонил голову, признавая свою оплошность, – за две недели присутствия в ваших краях я одичал самым решительным образом».

«Человек дичать не должен, потому как он человек».

«Да, конечно, – сдерживая усмешку, чтобы не выглядеть ерником перед ребенком, пробормотал он, – но понаблюдал бы я за вами, маленькая леди, когда бы от вас за два дня до свадьбы сбежал жених».

«От вас сбежал жених?» – спросила девочка и, пряча в уголках губ улыбку, посмотрела на возвышение стены, по которой, не переставая, долбили капли. Ударяясь, вода облегченно лишалась гнева, и уже спокойно и расчетливо стекала по бревнам, придавая насквозь просверленному жуками и ветром старому дереву лакированный вид.

Мужчина допил вино и потряс флягой. Она была пуста.

«Простите, маленькая леди, что за усталостью никак не могу задать свой главный вопрос. У Берты есть вы. А кто есть у вас?»

«У меня нет никого», – спокойно ответила она.

«Что вы подразумеваете под этим?»

«То, что говорю. У меня никого нет, кроме Берты, но ведь вы спрашивали не о ней?»

«Я спрашивал, простите, о родителях ваших, милое создание», – озадаченно пробормотал мужчина.

«У меня нет родителей. Я Дженни из МакНаман, но род этот, видимо, прекратит свое существование. Прошлой осенью отца моего задрал в лесу гризли, а мама умерла от чахотки. Поэтому мы вдвоем с Бертой».

Мужчина долго молчал, глядя то на девочку, то на начинающее светлеть в щелях между досками небо.

«Где же вы живете?»

«Еще нигде. Мама умерла утром, когда мы шли к ближайшей деревне».

Мужчина привстал и сунул в зубы мундштук пустой трубки. Как оказалась она его в руках, он и сам не мог сейчас объяснить. Привыкший сосать трубку в минуты крепких раздумий, он нашел ее в кармане столь быстро, сколь быстро не нашел бы на себе ножа, ворвись в «домик» республиканцы.

«Тогда следует понимать, что мама… где-то неподалеку?»

«Я похоронила маму за железной дорогой, – спокойно, словно речь шла о предстоящем празднике урожая, произнесла девочка. И вдруг голос ее потух. – Мне стоило это немалых сил, сэр…»

Мужчина присмотрелся и увидел на ее глазах слезы.

Их обоих из оцепенения вывел звук мотора, скрип тормозов и топот. Поднявшись на ноги, мужчина вышел на крыльцо и спустился по его качающимся, потерявшим от сырости скрип, ступеням.

«Вы должны были приехать час назад, Уилки».

«Я приехал на то место в лесу, что вы указали, сэр, в назначенное время. Вас там не было, – чеканил кто-то. – Согласно вашей инструкции, я направился к полустанку, обозначенному на карте как «Объект Фокстрот», и нашел вас здесь».

«Вы с ума меня сведете своей исполнительностью, – недовольно пробурчал мужчина. – Ступайте в дом и заберите в машину девочку, что сидит на полу. По приезде вы передадите ее воспитательнице моего брата Эндрю»…