Остров Разочарования

Но вернемся к Пентикосту. Переслав с первым встречным английским судном всеподданнейший доклад об обогащении британского королевства новым заморским владением, он направил свой путь к берегам Южной Америки и спустя некоторое время отдал якорь в устье Ориноко. Именно на этой реке, где-то сразу за Гвианой, раскинулась, по сведениям Джошуа Пентикоста, страна, о которой он мечтал вот уже скоро двадцать лет.

«Апостол» был слишком велик и громоздок, чтобы подниматься на нем по Ориноко. Пентикост оставил его на якоре, а сам с тридцатью семью матросами отправился вверх по реке.

В письме к Джемсу Брауну, которое по причинам, приведенным выше, не дошло до адресата и поэтому сохранилось для потомства в отделе — старинных рукописей Британского музея, Пентикост так описывал тяготы этого похода:

«Я погрузил в старый галеас, построенный наподобие галеры, тридцать семь человек и шестимесячный запас продовольствия для них. Люди были вынуждены лежать на голых досках под дождем и палящим солнцем без всякого навеса. Здесь же варили пищу и здесь же были свалены все вещи, нужные в дороге. Еда, состоявшая 6ольшей частью из рыбы, казалась тошнотворной в нестерпимую жару и среди одуряющего запаха испарений от мокрой одежды большого количества людей, набитых, как сельди в бочку. Я ручаюсь, что в Англии никогда не было тюрьмы более отвратительной и нестерпимой».

Галеас тащили на бечеве индейцы, согнанные для этой цели из попутных деревень. Их подгоняли, еле волоча ноги от усталости, люди Пентикоста, вооруженные тяжелыми мушкетами. Стоило конвоирам зазеваться, как индейцы разбегались и неуклюжую посудину уносило вниз по течению. Горе было беглецам, которых удавалось настигнуть. Они принимали смерть в пытках, которые не снились даже жертвам Пизарро и Кортеса. Но зато те из них, которых погоня миновала, разносили далеко по долине Ориноко весть о желтоволосых белых, которые сеют на своем пути ужас, мучения и гибель. Все чаще на пути Пентикоста попадались деревни, совсем недавно брошенные населением. Мужчины и женщины, старики и дети убегали в сырую темень густых тропических лесов, чтобы переждать, пока Рыжебородая смерть минует их деревню. Потом они возвращались домой и находили вместо хижин пепел и груды дымящихся головешек.

Так Джошуа Пентикост прошел вверх по могучей реке свыше пятисот пятидесяти миль, но не обнаружил никаких признаков царства Эльдорадо. Тогда он спустился вниз по реке, чтобы, взяв с собою три с лишним десятка других солдат и матросов, снова пуститься после трехдневной передышки в путь по одному из многочисленных, не обследованных еще рукавов необозримой дельты Ориноко. Но, и следуя по этому рукаву, он не обнаружил ничего, что подало бы ему хоть тень надежды. Он снова вернулся к устью и, сменив экипаж галеаса, снова поднялся вверх по новому рукаву, и опять безрезультатно. К тому времени, когда Пентикост решил отправляться вверх по пятому рукаву, он потерял уже около половины своих людей. Многих свели в могилу неизвестные европейцам болезни, свирепствовавшие в этих местах. Еще больше теряла экспедиция от дезертирства.

Два с лишним года продолжались мучительные поиски легендарного царства. За это время сам Пентикост перехворал всеми мыслимыми и немыслимыми тропическими болезнями, но походы экспедиции не прекращались. Отощавший, как скелет, с буйно разросшейся рыжей бородой и шевелюрой, которые пылали вокруг его землистого лица, словно вырвавшийся наружу пламень алчности и стяжательства, лежал Джошуа Пентикост на небольшом возвышении, устроенном на носу галеаса, и между приступами лихорадочного забытья принимал доклады и отдавал приказания. Его ненавидели, его проклинали, его боялись, но так велика была сила его убежденности в реальности и близости Эльдорадо и города Маноа, что люди впадали в отчаяние при мысли, что он может умереть, не доведя своей экспедиции до долгожданной цели. Ему верили без тени сомнения и подчинялись, как признанному пророку богатства и славы.

Он поднялся по реке в пятый раз и в пятый раз вернулся ни с чем, чтобы сразу приступить к обследованию шестого и последнего из обследованных им рукавов. И тут ему, наконец, как будто улыбнулось счастье. На третий день похода к Пентикосту, лежавшему пластом на своем обычном месте, на носу галеаса, привели только что пойманного индейца, у которого уши и ноздри были проткнуты не костяными палочками, а замысловато изогнутыми золотыми трубочками. Это было первое золото, обнаруженное экспедицией за долгие месяцы странствований по болотистым берегам Ориноко!

В одно мгновение Пентикост преобразился. Лицо его сначала смертельно побледнело и вслед за тем стало пунцовым от страшного возбуждения. Словно кто-то вдохнул в больного свежие силы. С неожиданной энергией одержимого он вскочил на ноги. Два матроса, взяв его под руки, помогли ему добраться до борта, и он крикнул конвоирам, чтобы галеас немедленно причалили к берегу. Но голос его был так слаб, что солдатам пришлось повторить его приказание, и громкое, веселое эхо их зычных голосов еще долго победно отдавалось на утренних просторах великой реки. Через полчаса воспрянувшие духом солдаты и матросы окружили деревню, в которой проживал пойманный индеец. Постепенно сужая круг, они согнали жителей деревни на широкую поляну, обычно служившую для праздничных сборищ. Здесь сам Пентикост осмотрел туземцев, еще не понимавших, чего от них хотят. Результаты осмотра превзошли самые пылкие ожидания: у всех, не исключая малых детей, поблескивали на шее и в ушах украшения из золотых трубочек.

Теперь уже не только Пентикост, но и самые недоверчивые из его спутников не сомневались, что они если еще и не достигли самого царства Эльдорадо, то уж, во всяком случае, находятся совсем недалеко от его границ.

— Старейшину ко мне! — приказал Пентикост.

Из толпы вышел высокий, очень худой старик с умными, широко расставленными глазами под мохнатыми седыми бровями. Он вышел спокойно, не спеша, пытаясь угадать по лицу рыжебородого белого свою судьбу. Молча и с достоинством поклонился он незваному страшному гостю и стал ждать вопросов.

— Эльдорадо? — спросил его Пентикост, обводя широким жестом окрестности. — Это Эльдорадо?

Но волшебное слово не произвело на старика никакого впечатления. Ясно было, что он его Никогда не слыхал. Он молча отрицательно мотнул головой.

— Маноа? — спросил его тогда Пентикост, но и это слово ничего не говорило старейшине деревни.

Тогда Пентикост приступил к более подробному допросу. Для Этой цели он возил с собой переводчика из местных индейцев, кое-как изъяснявшегося по-испански. Правда, Пентикост не знал ни одного испанского слова, но он был врач, магистр наук и отлично знал латынь — мать всех романских языков. Так они и изъяснялись с переводчиком: один на языке Сервантеса, другой на языке Горация и Овидия Назона, и хотя и с немалыми трудностями, но все же понимали друг друга.

— Спроси, где они достают золото! — приказал Пентикост переводчику.

Услышав обращенный к нему вопрос, старейшина изменился в лице. Теперь он уже знал свою судьбу.

Его допрашивали свыше двух часов, но не добились от него ни звука. Он не мог сказать правду и не хотел лгать.

Отшвырнув в сторону его истерзанный труп, приступили к допросу остальных мужчин. К вечеру в деревне не осталось ни одного живого мужчины, только женщины и дети, которые беззвучно плакали, наблюдая, как молча умирали их отцы, мужья, деды, братья и сыновья.

Достойно отметить, что, не желая обагрять свои руки в невинной христианской крови, Пентикост на сей раз решил не обращать собранных им на лужайке язычников в христианство, хотя поблизости протекала прекрасная река, которая как бы самой природой была предназначена для совершения волнующего таинства массового крещения.

Покончив с допросом мужчин, Пентикост окончательно убедился, что он никогда еще не был так близок к заветной цели.

Короткие вечерние сумерки сменились густым тропическим мраком. Пентикост приказал развести костер. Когда первые, робкие еще языки пламени лизнули душную черноту ночи, женщины всполошились и, дрожа от страха, прижали к себе своих ребятишек. Это обстоятельство не ускользнуло от зорких глаз Пентикоста и навело его на блистательное решение. Вместо того, чтобы начать при свете костра допрашивать женщин, он приказал выхватить у первой попавшейся ее ребенка. Это сэкономило Пентикосту время и сразу принесло успех. Молодая мать, обезумев при мысли о том, что сейчас грозит ее сыну, оттолкнула удерживавшую ее старуху, выбежала из толпы, упала перед Пентикостом на колени и, целуя его ботфорты, что-то ему прокричала.