На Рио-де-Ла-Плате

Искоса, одним глазком, он изучал меня. Глаза у него были нечестные, как мне показалось. Потому я спросил:

— Будьте любезны, скажите мне для начала, кто вы?

— Я — сеньор Эскильо Анибал Андаро, владелец крупной эстансии близ Сан-Фруктуозо. Ваша милость слышали обо мне.

Случается порой, что имя человека обнаруживает его характер. Имя моего визитера переводилось как Эсхил Ганнибал Проныринский, и оно само по себе не внушало никакого доверия.

— Должен признаться, что никогда прежде о вас не слыхивал, — сказал я. — И все же мне любопытно знать, чем именно вы располагаете?

— Во-первых, деньгами, а во-вторых, влиянием.

Дабы сказанное можно было лучше расслышать, он сделал паузу перед каждым из двух этих слов; выговаривал он их подчеркнуто отчетливо. Затем он искоса поглядел на меня и хитро, с надеждой, подмигнул. И тут лицо его уже приняло этакое нахальное выражение, как у человека, вздумавшего прикинуться дурачком.

— Разумеется, деньги и влияние — это две очень хорошие, нужные вещи. Вы пришли, чтобы предоставить мне их?

— Я почел бы за счастье, если бы вы соблаговолили не отвергать это мое намерение!

Поразительно! Этот человек предоставлял в мое распоряжение связи в обществе и свой кошелек в придачу. Зачем ему это? Я ответил:

— Хорошо, сеньор! Беру и то и другое, прежде всего первое.

— Вашему высокоблагородию угодно сказать, сколь велика сумма, в которой вы нуждаетесь?

— В данный момент мне требуется пять тысяч песо фуэрте [7].

Его лицо расплылось от удовлетворения, и он произнес:

— Пустяки! Ваша милость смогут получить деньги в течение получаса, если мы договоримся об условиях, кои мне, пожалуй, позволено будет выдвинуть.

— Назовите их!

Он приблизился ко мне, очень доверительно кивнул и осведомился:

— Осмелюсь спросить: эти деньги послужат приватным целям или же официальным?

— Только приватным.

— Тогда я готов не только ссудить вам оную сумму, но и, выражая свое почтение к вашей милости, сделать это безвозмездно, если ваше высокоблагородие позволят мне это.

— Не возражаю ни в малейшей степени.

— Чрезвычайно рад. В таком случае мне хотелось бы попросить вас поставить подпись под двумя или тремя строками, я их сию минуту набросаю.

— Что это?

— О, речь пойдет о пустяке, о сущей мелочи. Ваше высокоблагородие лишь удостоверят этой подписью, что я, Эскильо Анибал Андаро, за вполне определенную плату обязан к указанному сроку снабдить ваш корпус винтовками, и уже через несколько дней я буду счастливым обладателем изрядного числа винтовок Спенсера.

Теперь мне стало ясно, что сеньор Проныринский принял меня за офицера, на которого я, возможно, был немного похож. Вероятно, сеньор имел похвальное намерение заключить сделку на поставку винтовок, а для этого подкупить соответствующего чиновника пятью тысячами песо. По окончании гражданской войны в Северной Америке в ходу было около двадцати тысяч винтовок Спенсера. Вполне можно было ожидать, что часть этого оружия янки [8]продали в страны Ла-Платы, где в ту пору пользовались именно такими винтовками. Благодаря этой сделке сеньор мог бы выручить в десять раз больше, нежели предлагал мне в подарок.

Он назвал меня полковником. Но почему и каким образом некий полковник, за которого приняли меня, собирался распорядиться поставкой винтовок, минуя министра обороны? Хотел ли офицер действовать как либертадор? Этим словом, что переводится как «освободитель», в странах Ла-Платы называют вожаков банд, учиняющих мятежи против правящего режима. Людьми такого сорта во многом определяется история южноамериканских стран.

Я был не на шутку заинтригован. Едва ступив на эту землю, я сразу же получил повод познакомиться с самыми сокровенными ее порядками. Мне очень хотелось еще немного поразыгрывать роль своего двойника, но я сдержался. Конечно, прежде чем прибыть сюда, я постарался навести справки о здешних порядках и потому понимал, что чрезвычайно опасно будет потворствовать заблуждению моего визитера только ради того, чтобы выведать тайны, которые мне вовсе не следовало знать. Поэтому я сказал ему:

— К сожалению, я не могу подписать подобную бумагу. Я знать не знаю, что делать с этими винтовками.

— Не знаете? — изумленно спросил он. — Ваше высокоблагородие за неделю может созвать под ружье свыше тысячи человек!

— С какой целью?

Он отступил на пару шагов, прищурил один глаз и лукаво улыбнулся, словно хотел сказать: «Ну хватит ломать комедию, я ведь точно знаю, на что могу рассчитывать!» Затем он спросил:

— Мне в самом деле нужно растолковать это вашей милости? Как только я услышал, что вы прибыли в Монтевидео, я понял, какова цель вашего присутствия здесь. Ведь есть только одна цель.

— Вы заблуждаетесь, сеньор. Мне кажется, вы принимаете меня за какого-то другого человека.

— Не может быть! Вы напускаете туману, потому что мое предложение насчет винтовок, может быть, не приемлемо для вас. Что ж, я готов сделать вам другие предложения.

— Не вижу в этом смысла. Вы явно путаете меня с кем-то, кто имеет со мной сходство.

И это его не смутило. Он оставался уверенным в себе, но теперь еще и с долей высокомерия.

— Как я заключаю из ваших слов, — сказал он, — вы сейчас не желаете разговаривать ни об этом, ни о другом подобном деле. Тогда подождем более подходящего момента, сеньор. Я позволю себе снова навестить вас.

— Результат будет тот же.

Он, посерьезнев, спросил:

— Так, значит, вы не хотите видеть меня?

— Мне всегда будет приятно увидеть вас при условии, что вы не станете настаивать на упомянутом недоразумении. Вы можете мне сказать, кто тот господин, с которым вы меня путаете?

Теперь он смерил меня пристальным взглядом. Затем произнес, покачав головой:

— До сих пор я знал вашу милость как смелого, заслуженного офицера и многообещающего государственного деятеля. А те качества, что я в вас открываю сегодня, убеждают меня в том, что вы и на политическом поприще быстро сделаете карьеру.

— Вы полагаете, я с вами шучу? Что ж, взгляните на мой паспорт!

Из бумажника, лежавшего на столе, я достал свой паспорт и подал ему. Он прочитал его и слово в слово сравнил все описанные там приметы с моей внешностью. При этом лицо его постепенно вытягивалось. Он пребывал в смущении, которое с каждой минутой росло.

— Дьявол! — воскликнул он, швыряя паспорт на стол. — Как же мне теперь быть! Я, как и двое моих друзей, посчитали вас именно тем, кого я надеялся в вас обрести!

— Когда вы увидели меня?

— Когда вы стояли у двери отеля. Но этот паспорт… Он напрочь сбивает меня с толку. Вы действительно из Нью-Йорка?

— Разумеется. Прибыл на «Sea-Gall» [9], он и сейчас еще стоит на якоре. Вы можете навести справки у капитана.

Тут он вышел из себя:

— Черт вас побери! Почему вы мне сразу об этом не сказали?

— Потому, что вы не спрашивали. По вашему поведению можно было заключить, что вы меня знаете. Только когда вы заговорили о винтовках, я понял, в чем дело. Тогда я обратил ваше внимание на допущенную ошибку; надеюсь, это вы подтвердите.

— Ничего я подтверждать не буду, вообще ничего! Как только я вошел сюда, вам надо было сразу же сказать мне, кто вы такой.

Он стал раздражать меня своей грубостью. Надо было поставить его на место.

— Ведите себя прилично! Я не привык, чтобы мне в лицо чертыхались. Я к тому же не ясновидец, чтобы, видя человека впервые в жизни, немедленно сказать, что ему от меня надобно. Впрочем, вам следовало расспросить хозяина или прислугу отеля, прежде чем прийти ко мне. Тогда бы вам непременно сообщили, что я иностранец.

— Мне это, разумеется, сказали, но я не поверил, поскольку, судя по обстоятельствам дела, полагал, что сеньор, за которого я вас принял, пребывает здесь инкогнито. К тому же у вас такое произношение, что никогда не скажешь, что вы иностранец.