Майонезовские сказки (СИ)

Через несколько секунд я снова лежал на столе, а пришедшие в себя Прыщ и Веснушка под руководством деда гипсовали мою правую руку и плечо. «Бурнус» снял с моей левой ноги дырявые грелки, и под ними обнаружился перелом, полученный, видимо, еще в лесу.

Крыши не было, и прямо надо мной висели на березе бруньки, не ставшие добычей «тромба». Я был бесконечно признателен деду за то, что он, почуяв неладное, вернулся с полпути и разыскал меня с помощью соседской собачонки – по запаху «золотца».

В тот же день я был бережно положен в гамак. Дед мой сидел у самовара и вслух читал «Венский кружок». Я не понимал ни слова, потому что это было венгерское издание. Четыре пуховых котенка взбирались по моим загипсованным конечностям, принимая их за стволы деревьев. Вокруг стола прохаживались соседские белые курицы с непомерно пышными хвостами и с отметинами синей краской на спинах. Они мне казались грациозными балеринами в накрахмаленных юбочках. Надо мной вздрагивали пуховые почки, гудел шмель, и я протягивал к солнцу все четыре конечности, щурясь от света и радости. Я был безмерно молод и бесконечно счастлив, вопреки всему.

«О, какой бурнус был у твоей бабки в молодости! Всем бурнусам бурнус! А не испить ли нам чайку?» - воскликнул дед, оторвавшись от чтения и придвигая сливочник. И это предложение тоже было поводом для счастья, сладкого, как мятные баранки.

Часть третья. «Темная комната».

И под звездной прозрачной прохладой

Между яблонь разложим костры,

Чтобы белое кружево сада

Не осыпалось до поры!

(из соч .L.W.L., поэтессы XIX в.)

Профессор закончил свой рассказ. Все ждали чуда. Но, по – прежнему говорили только блестящие глаза Пыша, а не он сам. Они сказали: «Спасибо, господин профессор, большое спасибо, курицы-балетницы – это здорово!»

Первой нарушила молчание Мотильда Васильевна.

- Жаль, что у нас нет самовара, - сказала она, - Мушка, а не пора пить чай?

Мушка еще крепче обхватила тоненькими ручками большую круглую голову Пыша. Мотя вздохнула и пошла хозяйничать в кухне.

- Давайте восстановим события, - предложил профессор, глядя на Мушку.

- Перед сном, - сообщила важную деталь Мушка, - Пыш вспоминал, как они с Фигой в детстве делали ириски, при этом он подписывал для каждого из вас свою новую книгу «Птичьи хайки». Они лежат на столике для кофе. Под утро мы проснулись в слезах, Пыш уже не мог разговаривать, и на нем был халат с обгоревшей полой!

- Господин Пышка, Вы помните при каких обстоятельствах у Вас обгорела пола? В какое время? Может быть были свидетели? Где находится пепел от сгоревшей ткани? – допрашивал профессор.

- Нет, решительно, ничего не помню, - печально ответили глаза.

Воцарилось тяжелое молчание. Мушка шмыгнула мокрым носиком. Фига взял «Птичьи хайки» и прочел вслух:

Луна над сосной,

ворона промерзла

и блеет барашком.

- Я часто думал о творчестве, - с радостью заговорил профессор, - ведь это – элементарное отражение объективной реальности сквозь призму в сознании. Но, призмы у всех разные: у одного – кубик из мутной пластмассы, у второго – бутылочное стекло (им по радио советуют: «не можешь петь – не пей!»), у третьего – горный хрусталь, а у четвертого – бриллиант.

- Я думаю, - вытянув пухлые губы трубочкой, рассуждала Че, - творческий человек – это кит, который пропускает сквозь свою душу тонны соленой воды ради горсточки планктона. Поэтому он должен быть толстым, как Глюк, или хотя бы, как мы с Пышкой.

Фига читал:

Галчонок с глазком, как синяя бусинка,

стоит на обертке от пирожка,

беззащитный, озябший малыш.

- Мозг не отдыхает ни днем, ни ночью, - поделился впечатлениями о творческом процессе Кот, - активен, как у только что родившей и боящейся за своего младенца. Жуть!

- Все проще, дружище, много платят – много сочиняешь, мало платят – много отдыхаешь, считает сеньор Паралличини, - напомнил Фига.

- Ваша любимая L.W.L., Тетушка, так рассуждала о творчестве: «Мы не знаем, что Бог сказал Леонардо, мы знаем только то, что Леонардо сказал нам …», - заявила Мушка.

- Вряд ли Бог будет разговаривать с мелочью, то есть, со мной или с Котом! – со смехом ответила Тетка Черепаха.

- L.W.L.пишет, как могут многие мои знакомые мужчины, женщины и дети, - как могу и я, - высказался Фига, - но кто и когда видел Бога?

- Желудка своего ты тоже никогда не видел, но не сомневаешься в его наличии, - аргументировала Мушка.

- Сейчас стихи сочиняют все, кому не лень, - заявила Че, - я не исключение, во время работы я придумываю «ситуационные потешки», например:

Из оранжевого твила

Шила платье гамадрила,

Так кроила – мастерила,

На рукав хватило твила!

Или:

Пою я песню у реки,

Пою её я в чистом поле:

«В калошу сели игроки,

А слуги вечно на престоле!»

Я имею две заслуги перед человечеством: я не считаю себя поэтом, и я дала определение понятия «Культура», думаю, оно бы понравилось моему учителю арифметики Фреге: «Культура – это суммарный потенциал всех творческих личностей, как живых, так и живших»

- Но почтенная, - начал робко профессор, - потенциал мог перейти в иллюзии, мечты и подобные формы …

- Которые помогают выживать в некоторые периоды, - отрезала Тетка Черепаха.

- Мушка, - у тебя есть еда? Или только растения?! – кричала Мотя из кухни, роясь в холодильнике.

Фига читал:

В разбитом окошке застряла синичка,

клювик от страха раскрыла,

но любопытство сильнее.

- Мушка! Яблоки и салат! – кричала Мотя из холодильника.

Фига читал:

Клювом сугроб вспахала

большая ворона,

вся морда в снегу, как у собаки.

- Еще яблоки, мешок моркови, жалко нет Кро, он бы оценил твой провиант! – кричала Мотя.

Фига читал:

Галка на ветке заснеженной

тянет шею, словно гусыня

и каркает резко, будто чихает.

- Еще яблоки! Да что же это такое! Сплошной нонсенс! – кричала Мотя.

Фига читал:

Кормушка не ветке висит

пищат воробьи для своих:

«Клюйте быстрее, ребята, люди идут!»

- Если бы приехала Береза, хоть бы кексы испекла, - с отчаянием в голосе кричала Мотя.

Фига читал:

Стремглав воробьи просвистали

в полдюйма над шапкой моей, -

весна головенки вскружила!

- Кот, Лола звонила из сауны, - кричала Мотя, - спрашивала, как ей снять черные очки, серьги, пояс верности и браслеты, они раскалились до бела?!

Фига читал:

На льду сидят голубки,

даю им хлебные крошки,

едят из руки, садятся на плечи.

- Я нашла лимон! И десять фиников! – победоносно протрубила Мотя.

Она, красная и вспотевшая, выглянула в гостиную. Все смотрели сквозь стену. К «Пыш – Холлу» в сиреневых сумерках, между сугробов приближался дорогой большой автомобиль.

Через минуту Береза, пританцовывая, скинула на пол прихожей шубку, а Паралличини передал Моте большую круглую коробку с чем-то вкусненьким.

- Представляете,- вместо приветствия возбужденно рассказывала Береза, - в Синем лесу возле катка чуть не сбили старую белку, стоит прямо на дороге, волосы ярко - красным выкрашенные, сверху платочек с изображением всех моделей кофемолок, стоит и плачет. Мы думали у нее горе, а она говорит: « Оставила дома мобильник, считай день пропал! Пойду пирожным утешусь!» Мы - за ней! И купили всем по пять пирожных со взбитыми сливками и со свежей клубникой!