Сочинения в двух томах. том 1

Тем временем кавалер читал рукопись, начертанную на шелковой бумаге. Чернила были на ней пожелтевшие, язык — архаичен.

Девять пилюль, заключенных здесь, суть чистое китайское снадобье, смешанное только с драгоценными специями, которые венчают и умножают достоинство сего снадобья. Если проглотишь во имя Божия три первых пилюли, то приобретешь такую мудрость и ясность ума, как если бы ты в сей час уподобился Сократу, Ликургу и Пифагору. Ежели вкусишь следующие три, то они вольют в тебя такое мужество и презрение к курносой смерти, что ты быстро приобретешь больше доблести, чем ее имели Цезарь, Ганнибал и Иуда Маккавей. Седьмая, восьмая и девятая смертельны и никакой человек не может вкусить их не исповедавшись, но вкусивший их сейчас же из всех людей наиболее уподобится Господу и станет между святыми и героями подобно Илье, Геркулесу и Иоанну Крестителю. Бог да будет с вами.

— Я могу, — сказал себе кавалер, — принять три первые, хотя вся эта, написанная здесь белиберда не слишком убеждает меня, что они могут прогнать страх.

И он проглотил три пилюли, более горькие, чем хина.

Между тем быстрый, как чайка, «Лгун» на всех парусах устремился навстречу неприятелю, опередив другие суда. Вдали все время появлялись одно за другим новые вражеские суда. Надо было определить число фрегатов и линейных кораблей. Последних отличали по их большей величине и по значительному числу окрашенных в белый цвет батарей.

Вахтенные матросы сообщали, что на верхушке мачты виден большой флаг! Не было сомнения, что при английской эскадре находится вице-адмирал Англии. Нужно было спешно предупредить об этом начальника эскадры.

Старый Кердункоф доложил об этом капитану.

Г-н Фьерсе по-прежнему лежал на тростниковой кушетке. Он заговорил совершенно спокойно, хотя несколько медленно и тихо:

— Я хочу видеть все своими глазами и не могу двинуться. Велите перенести мою кушетку на капитанский мостик.

В первый раз экипаж увидел своего капитана. Матросам он показался несколько бледным, но — достойным и решительным…

— Не правда ли, — спросил г-н Фьерсе, — эти корабли не могут нас обстреливать с расстояния, превышающего тысячу шагов. Сохраняйте это расстояние и сигнализируйте «Изумруду», чтобы он предупредил «Громобой»… Я насчитываю четырнадцать кораблей и пять фрегатов. Кажется, так? Отдайте сигнал «Изумруду», он еще сильно отстал от нас… Отлично. Что до нас, то нужно маневрировать так, чтобы англичане не могли разгадать наших намерений. Держитесь несколько по ветру, чтобы англичане подумали, что мы хотим обойти их линию.

Английские корабли начали растягивать свою линию; «Лгун» их беспокоил; они опасались засады. Вдали Эстандюэр приказал повернуть на другой галс конвойным судам; они начали удаляться, повернувшись спиною ко врагу. На «Лгуне» марсовые матросы поняли хитрость и радостно запели.

Г-н Фьерсе прервал пение:

— Повернуть на другой галс, — закричал он.

С удивительным ясновидением он понял маневр неприятеля и предупредил его. Более быстрый, чем корабли, понявшие наконец свою ошибку, он повернул судно на другой галс, и пока английский адмирал увлек за собой свою эскадру, фрегат оказался уже за добрую милю вне досягаемости английских орудий.

— Эти знатные господа, — пробормотал, покачивая головой, Кердункоф, — хорошо знают такие вещи, которым они никогда не обучались. Этот франтик, который всю жизнь не покидал суши, произвел два маневра лучше, чем я сам сделал бы это.

Французские торговые суда оставались на ветре на расстоянии нескольких лье. Чтобы догнать их, английская эскадра должна была стать по ветру и потратить много часов, чтобы подойти ближе; можно было рассчитать, что если не произойдет никакой неожиданности, вроде порыва ветра, бури или затишья, то конвойные суда будут в безопасности. Они удалялись на всех парусах. Со своей кушетки Фьерсе мог видеть, как линейный корабль отошел от арьергарда, чтобы прикрыть отступление торговых судов. Следом за ним отправились фрегаты. Оставшиеся семь кораблей г-н Эстандюэр выстроил в боевой порядок. Англичане, рассчитывая на свой численный перевес (у них было четырнадцать кораблей), шли вольным строем — и вдруг пришли в большой беспорядок. «Лгун», увеличив скорость, приблизился к адмиральскому «Громобою»…

— Благодарю Вас, господин Фьерсе! — донесся голос начальника эскадры, — Сам граф де Турвилль не сделал бы лучше!

Странная улыбка озарила лицо кавалера. Старший офицер Кердункоф с удивлением смотрел на своего начальника… Глаза его капитана — еще недавно лихорадочно бегающие глаза больного человека — обрели таинственное спокойствие и даже смущали своим пристальным взглядом.

Между тем завязалось сражение. Это было, вероятно, около полудня. В пылу атаки английские корабли приблизились не все сразу, а один за другим; вследствие этого более легкие из них значительно опередившие тяжелые корабли, подвергались чрезвычайно сильному обстрелу, так как на них обрушился огонь всех французских орудий. Они сильно пострадали и должны были уклониться от сражения. Позже узнали, что один корабль назывался «Львом», второй «Принцессой Луизой».

— Это хорошо! — сказал старый Кердункоф, поднявшись на ют.

— Подождем, — лаконически сказал г-н Фьерсе; он продолжал лежать; под головой у него была его шелковая китайская подушка.

Действительно, большой английский корабль зашел в тыл французской эскадры и с такой яростью начал обстрел, что в арьергарде предпоследний корабль, отчаявшись в победе, вышел из строя и сдался. Последний корабль занял его место, чтобы уничтожить брешь в строю, и сражение продолжалось.

— Поистине, господин де л’Эстандюэр защищается превосходно, — восхищался старший офицер.

— Скоро и наша очередь… — возразил г-н Фьерсе. — Надо лечь в дрейф. Мы слишком удалились от боя.

Рулевой всей тяжестью навалился на рулевое колесо — и в этот момент увидел, что капитан открыл фаянсовую коробочку, вынул оттуда три пилюли и проглотил их. И, с уважением к своему капитану, рулевой подумал, как мужественно тот борется со своим недомоганием!

Между тем конвоируемые суда продолжали удаляться. Англичане находились от них под ветром на расстоянии едва трех выстрелов; они были вне себя от ярости и с остервенением атаковали начальника французской эскадры, который, в случае погони их за торговыми судами, мог своим «Громобоем» ударить им сзади…

Впрочем, три корабля из семи, а именно: «Северн», «Пылкий» и «Монарх» — сдались. Четверо остальных продолжали сражаться: адмиральский «Громобой», которым командовал Шаффольт, «Ужасный», возглавляемый графом Дюгэ, «Трезубец», руководимый кавалером д’Амблимоном, и «Неустрашимый», во главе с маркизом Водрэйлем. Окруженные неприятелем, эти четыре доблестных корабля геройски поддерживали свою репутацию и продолжали задерживать англичан, стремящихся броситься вслед уходящим торговым судам. Солнце, запятнанное кровью битвы, постепенно спускалось к горизонту, не желая освещать неизбежное поражение храбрецов, подавляемых слишком многочисленным неприятелем…

На востоке начинало темнеть. Прошел еще час. Море и небо темнели. Канонада продолжалась. Адмиральский французский корабль лишился всех своих четырех мачт. Пять вражеских кораблей с остервенением накинулись на славную руину.

На «Лгуне» паруса все еще были опущены, он слегка колыхался в волнах; по временам под порывами ветра хлопали его верхние паруса.

— Берите курс на врага! — приказал неожиданно кавалер де Фьерсе.

— Пусть извинит меня ваша милость, — осмелился возразить бравый Кердункоф, — фрегату не следует вмешиваться в борьбу линейных судов…

— Когда дело идет о чести короля, — строгим тоном сказал капитан, — нет больше ни кораблей, ни фрегатов. Всякий должен иметь врага с каждого бока.

Это было сказано с возвышенным благородством. Г-н Фьерсе продолжал лежать на своей тростниковой кушетке. Но при последних сумеречных лучах старший офицер мог видеть резко очерченное на темной подушке ужасное лицо, преображенное героизмом, лицо со сверкающим взглядом проникновенных глаз.