Том 4. Пожиратели огня (с илл.)

Затруднение удачно разрешил сам же почтеннейший джентльмен, из-за которого и произошла заминка.

— Господа, — начал он, — как известно, культурные расы утратили в физической выносливости и силе то, что они выиграли в смысле интеллектуальных способностей, а потому для меня столь же невозможно нестись по степи с быстротой двадцати или тридцати верст в час, как жонглировать на площади шестипудовыми гирями!

— Совершенно верно, — согласился князь, — у каждого свои способности, милорд!

— Вы правы, господа, и пэр Англии не должен ронять своего достоинства перед лицом всякого сброда!

При этих словах англичанин метнул злобный взгляд на табунщиков, которые не могли удержаться от смеха при воспоминании о том, как досточтимый джентльмен сделал большую часть пути, лежа животом вниз на седле и обхватив обеими руками шею своего осла: пострадавшие седалищные части не позволяли ему принять сидячее положение, что чрезвычайно забавляло остальных наездников.

— Что же вы думаете делать, милый Джильпинг? — спросил его Оливье.

— Вернуться назад в село; мы еще не так далеко от него отъехали, а оттуда я отправлюсь прямо к перевозу кратчайшим путем, по почтовому тракту, с одним проводником, в удобном экипаже. Я один ничем не рискую, даже если повстречаю кочевников; кроме того, кто же посмеет тронуть английского подданного?

Проект лорда Воанго встретил всеобщее одобрение. По почтовому тракту от села до перевоза было не более двадцати миль, и Джильпинг мог свободно прибыть к перевозу одновременно со своими друзьями.

Багаж Джильпинга немедленно перегрузили на одного из вьючных коней, которого князь предоставил в его распоряжение. Устроившись снова в седле, к которому привязали большую подушку, на спине своего Пасифика, Джильпинг шагом тронулся по направлению к селу в сопровождении Тома, слуги капитана Спайерса, которого он предпочел в качестве проводника любому из табунщиков, предложенных ему князем.

Между тем путешественники, избавившись от заботы о тучном англичанине, снова пустились прежним аллюром по степи.

Оливье чрезвычайно волновался перед отъездом из Астрахани; он получил незадолго перед тем от княжны Надежды Федоровны одну из ее редких записочек, в которых та обычно писала: «Надейся и бодрись». Но последняя записка была более знаменательной; в ней говорилось, что через шесть недель княжна достигнет совершеннолетия и что к этому времени она ждет своего жениха к себе в Петербург, чтобы вместе с ним повергнуть к ногам государя свои мольбы о помиловании ссыльного отца.

И теперь графа невольно занимала мысль, выиграет ли он последнюю ставку в борьбе с ненавистным врагом.

Что касается Красного Капитана и князя Свечина, то они так горели жаждой мести, что только и помышляли о встрече с врагом, решив или погибнуть самим, или уничтожить его.

Между тем наступил вечер. Нужно было дать отдых утомленным лошадям, да и люди притомились. Решили раскинуть палатки. Но тут к князю подошел Степан и с озабоченным видом заметил:

— Я думаю, господин мой, что нам лучше бы не располагаться здесь на ночь, а дать только отдохнуть коням и ехать дальше!

— Почему так? — спросил князь.

— Потому что солнце садится, точно в пламени пожара! Глядите, по всему небу протянулись багровые полосы; в эту ночь непременно поднимется буран, и горе нам, господин мой, если мы очутимся в самом столбе бурана: тогда никто из нас не доживет до утра!

— Ты прав… Но ведь за песками начинаются солончаки, где соль лежит тяжелыми пластами, там мы будем в безопасности!

— Да, только бы нам туда добраться!

— А далеко ли это отсюда?

— Да верст сорок будет; раньше чем за четыре часа нам не доскакать, а буран разыграется, быть может, через час или через два!..

— Хорошо! Попробуем уйти от бурана! — и князь тотчас же распорядился не расседлывать коней, а задать им корма и затем снова отправился в путь.

Между тем небо становилось все чернее и чернее; что-то мрачное и зловещее чувствовалось в воздухе, и когда наши путники сели на коней и тронулись вперед, частые молнии пробегали уже по небу. Кони, будто чуя беду, мчались во весь опор, без понукания и хлыста, так что у всадников захватывало дух.

Вдруг легкий ветерок, предвестник грозной бури, пахнул в лицо нашим путешественникам, но вместо прохлады от него повеяло на них палящим дыханием раскаленной печи. То было первое дуновение бурана. Все невольно содрогнулись.

— Степан! — крикнул князь. — Сколько нам еще остается времени?

— С час, не больше, господин мой! — ответил старый табунщик.

Вскоре ветер стал дуть сильнее и порывистее; послышалось какое-то глухое, еще слабое завывание, словно кто-то жалобно стонал. Но мало-помалу завывание делалось все грознее, и наконец степь наполнилась воем и свистом, словно бушующее море.

С каждой минутой ветер делался крепче, с каким-то диким бешенством он вздымал песок, хотя еще не крутил его в воздухе и не завивал в столбы. Скоро позади путешественников вырос грозный черный песчаный смерч и с невероятной быстротой начал нагонять небольшой отряд, разрастаясь с каждой минутой.

— Бога ради! — крикнул Степан. — Погоняйте коней! Гоните, что есть мочи! Еще одно усилие. Смотрите, буран уже встал!..

Всадники оглянулись. Действительно, на расстоянии менее одной версты позади них несся гигантских размеров столб высотой в пятьдесят метров, подобный туче, застилающей весь горизонт. Он несся с ужасающей быстротой, но, странное дело, без шума и свиста… Даже рев и вой ветра вдруг смолкли, и наступила жуткая тишина, страшная тишина.

Кони рванулись вперед, напрягая последний остаток своих сил. Мрак и громадное облако пыли были до того густы, что всадники едва могли различать голову своего коня; дышать было положительно нечем; еще несколько минут этой нестерпимой пытки — и кони и люди должны были пасть от истощения и задохнуться в этом раскаленном воздухе.

Вдруг крик радости огласил воздух: конские копыта застучали по твердой почве солончака.

— Не останавливайтесь! Вперед! Вперед! — гнал товарищей Степан.

Действительно, избежать столкновения с песчаным смерчем было невозможно; оставалось только одно: чтобы столб настиг как можно дальше в песчаной степи, так как, несясь по солончаку, смерч постепенно утрачивает свою силу и затихает.

Роковой момент был уже близок, и каждый невольно спрашивал себя, что с ним будет, когда его вместе с конем накроет песчаный смерч. Последний был теперь уже не более чем в пятнадцати метрах от них; еще несколько секунд — и все будет кончено.

— Накройте себе головы башлыками! — снова крикнул Степан.

Едва успел он произнести эти слова, как страшная ослепительная молния разом озарила степь, и оглушительный удар, потрясший всю почву, обрушился на ошеломленных всадников, которые вместе с конями скатились на землю, смешавшись в одну груду, как опрокинутые детской рукой оловянные солдатики.

Каким-то невероятным чудом весь запас электричества разрядился в смерче и моментально сбил его в каких-нибудь двадцати шагах от наших путников. Теперь на его месте образовалась высокая песчаная насыпь высотой в десять-пятнадцать метров. Если бы путники были настигнуты этой громадной массой песка, то, конечно, никто из них не уцелел бы.

Несмотря на всю силу толчка наши путешественники мало-помалу очнулись и стали подниматься на ноги, причем оказалось, что, если не считать легких контузий, никто серьезно не пострадал. Когда князь Свечин и Оливье сделали перекличку, то на нее откликнулись все их товарищи.

Если бы досточтимый Джильпинг не расстался с ними заблаговременно, то, конечно, не мог бы угнаться за ними в этой бешеной скачке и неминуемо стал бы жертвой бурана вместе со своим неразлучным Пасификом. Но, к счастью, этого не случилось…

Спустя два дня маленький отряд князя Свечина добрался наконец до перевоза. Путники с наслаждением приняли предложение Черни-Чага остановиться у него в избе и отдохнуть с дороги, поистине трудной и утомительной.