Остров. Остаться людьми. Тетралогия (СИ)

Сказав это, он посмотрел на возвращающегося человека со шрамом.

– Вон идет наш Мюнхгаузен. Несет ужин.

Друг Николая поднялся на холм, держа за шеи двух павлинов. От их оперенья не осталось и следа. Без хвостов, на один бок ощипанные, они болтались в его руках как тощие рюкзаки.

– На равнине можно многое собрать для укрытия, – задыхаясь от быстрой ходьбы, сказал он. – А это я решил прихватить с собой.

– Так им и надо, – со злобой выдавил Левша. – Когда эти сволочи орут, мне кажется, что выдирают ржавый гвоздь из доски.

– Надо же было им пролететь над авианосцем именно в такой момент, – усмехнулся мужчина со шрамом.

– Да, этот рейс был обречен.

– И как ты видел Гошу? – Макаров прижимал к лицу остатки рубашки, чтобы унять кровь. Он улегся на спину и возобновил разговор с сыном. – Что он делал?

– Я не знаю. Он был в трубе.

– В трубе… – прошептал Макаров.

– Да, широкой трубе. Там темно и шумно.

– Ну, вы тут выясните, что за труба, – заключил Левша и, прихрамывая, двинулся к джунглям. – Может, имелось в виду – Гоше труба? – крикнул он через плечо.

Закончив с кроссовкой, Питер вскочил и протянул отцу руку. Тот улыбнулся, сжал ее и на мгновение словно выпал из себя.

Вот точно так совсем недавно, не прошло и часа, он сжал руку друга…

*

На Гошу снизошло похожее на отупение равнодушие. До падения на него лестницы оставалось две или три секунды.

Что толку прятать голову под ступеньку? Ничтожный шанс, просьба о помиловании… Кинетическая энергия падающего куска железа такова, что, даже если она врежется ему в плечо, разорвет пополам. Там, в зоне, был момент, когда он молил о смерти. И несколько раз ноги сами заводили его под падающее дерево. Но всякий раз он был схвачен сильными руками и отброшен в сторону. Теперь этих рук нет. Нет и желания умереть.

Глухое пространство и – невыносимый грохот в нем. Это несоответствие окончательно запутало мысли Гоши, когда он, ослепленный искрами, закрыл глаза.

И тотчас спину его словно окатили ведром кипящей смолы.

Скрежет ворвался ему в уши, мозг словно рассекло молнией. Он дико закричал, не в силах терпеть боль, и на мгновение потерял сознание…

На секунду потерял, не больше, потому что, когда снова нашел себя в шахте, руки его были уже расслаблены, но ноги по-прежнему стояли на арматуре. Лишь тело подалось назад, размякнув.

Гоша вцепился в прут.

Вместе с сознанием вернулась боль. Ему казалось, что с него живьем сняли шкуру.

Что-то горячее и жидкое, но не пот, струями бежало между лопаток, собиралось на пояснице и пропитывало трусы и верх брюк.

Ему не хватало воздуха. Первые секунды, когда лестница промчалась мимо, его обожгло окалиной, и теперь лицо было словно посечено стеклом после автоаварии. Пот мгновенно залил раны, и к боли в спине добавилась резь на щеках.

Когда на голову Гоши стала оседать похожая на перхоть пыль, он понял, что нужно торопиться. Сейчас, когда лестница прошла мимо, он едва не захлебнулся от желания жить. Но на него почти с семисотметровой высоты падал шлак. Оставалось только догадываться, сколько его там, наверху. Он медленно оседает, переходит в свободное падение, собирается с окалиной, появившейся позже, и стремится вниз. И Гоша понял, что через несколько минут появится первый приход облака, дышать в котором он не сможет. А еще через пять минут он просто заполнит свои легкие похожей на перхоть массой.

Он только сейчас обратил внимание, что не слышит звука падающей лестницы. Опустив голову, присмотрелся: не было видно и уходящей вниз светящейся точки.

Лестница уперлась в ступень и застряла на полпути?..

Проверить это можно было только одним способом.

Резво перебирая руками и ногами, презрев боль и страх, Гоша спустился еще на пятьдесят шесть ступеней. И когда ставил ногу на пятьдесят седьмую, коснулся лодыжкой предмета, который мешал двигаться дальше. В ногу врезалась боль – словно ее пронзили раскаленным шампуром. Запах собственного подгоревшего мяса Гоша ощутил вместе с позывами рвоты. Его вывернуло на малиново мерцающую, раскаленную от трения верхушку сломанной лестницы. Она зашипела, распространяя смрад.

Гоша остановился и, собравшись с силами, закричал, обращаясь куда-то вверх, туда, откуда на него уже снегом сыпались шлаковые отходы…

О подъеме наверх теперь не могло идти и речи. Отломившиеся от общей лестницы десять метров пролета лишили его возможности дотронуться до крышки люка, через который он жал руку Макарову. А спускаться по раскаленному железу было безумием.

Осадки сгустились. Гоша кашлял, глядя на трубы, из которых была сделана лестница. Отломившийся пролет терял малиновый цвет, но это не радовало. Через минуту-другую Гоша погрузится в пыльную взвесь. Засорит легкие, и придет конец…

«Ждать смерти?»

– Нет!..

Это «нет» унеслось наверх, словно убеждая осадки поторопиться.

Гоша спустился, перехватился руками за арматуру пролета и заскочил на него сандалиями. Руки тут же обожгло, но он уже стоял на лестнице. Откуда-то снизу пахло подгоревшим полиуретаном. Это плавились, как на сковороде, подошвы сандалий.

Стараясь держаться за стены шахты, а не за арматуру, цвет которой приводил его в ужас, он спустился на несколько метров, и вдруг сердце его провернулось. Замерло и забилось, как швейная машинка.

Он стоял на твердой поверхности.

Не веря своим ощущениям, он присел и ощупал пол руками. Обессиленные пальцы нащупали квадратный шов на круглом полу.

Через мгновение, откашливая грязную мокроту, он нащупал и ручку.

Но поднять люк было нельзя – на нем стоял обломок лестницы.

Дышать было уже невозможно…

Гоша стоял на люке, который даровал ему жизнь. Но он не мог открыть его, потому что на нем стоял проклятый обломок лестницы, который сулил смерть!

Он наклонился. Схватил раскаленный нижний прут лестницы обеими руками, закричал, почти теряя сознание от боли, и, как тяжелоатлет, поднял лестницу. Прижав лестницу плечом, он толкнул ее на ту, что была надежно закреплена на стене. Ножка обломка рухнула за арматуру, и обломок повис, упершись верхним концом в стену.

Гоша уже чувствовал, как кружится голова и темнеет в глазах от недостатка воздуха.

Когда он поднимал люк, в глаза ему ударил, слепя, поток света. Он терял сознание, вваливаясь в какое-то помещение, и в голову ему пришла мысль, что, заставь его повторить то, что он сделал, ему вряд ли это удастся…

ГЛАВА 6

Он ввалился в помещение с потолка как падший ангел. Грязный, в крови, с ожогами, отхаркивающий угольную пыль. И едва успел зацепиться рукой за новую лестницу – у этой ступени были изготовлены из «уголка». Затормозив свое падение, он рухнул на бетонный пол.

Люк над ним с грохотом закрылся, и теперь единственное, что напоминало о кошмаре, было пыльное пятно, в центре которого он лежал.

Ему нужно было перевести дух. Гоша не мог сразу подняться, чтобы осмотреться. Он был не в силах даже думать о том, что может находиться под авианосцем на глубине семисот метров под землей.

Завалившись на спину, он открыл глаза и закашлялся, как туберкулезник. Из его рта вылетали черные сгустки въевшейся в гортань окалины, он трясся от невозможности глотнуть свежего воздуха. Но прошло это, как прошел озноб. Ничего хорошего от встречи с жителями этого уголка он не ждал. А потому, собравшись, повернулся на бок и встал. И тут же вынужден был замереть, почувствовав сзади чье-то дыхание…

Медленно, повинуясь странной привычке людей поворачиваться, словно этого поворота не заметят, он развернулся и увидел на полу черное пятно. Сердце снова дрогнуло, заставляя внутренности потерять вес. Собравшись, он развернулся…

Перед ним сидел огромный доберман. Уши собаки были прижаты, на шее хищно поблескивал металлический ошейник. Или это поблескивали зубы? Гошино зрение давало сбои, глаза слезились.