Прыжок в легенду. О чем звенели рельсы

В дом, где жила девочка, начали приходить незнакомые люди. Отец уединялся с ними в комнате и о чем-то шепотом беседовал. Что это за люди? Почему они приходят к отцу домой, а не на работу? И что общего может быть у отца с немецким офицером, который несколько раз ночевал у них? Да и офицер этот не такой, как другие немцы, — всегда улыбается ей, угощает сладостями, а один раз даже привез розу. Розу в марте! Где он ее взял?

Как-то, когда отец заперся с немцем в комнате, она тихонько подошла к двери и припала к ней ухом. В комнате говорили тихо, еле-еле можно было расслышать отдельные слова. Говорили по-русски. Как же так, подумала девочка, немец, который к ней обращается только на своем языке и насилу выговаривает русские слова — «конфьетка», «косьишки», «сфеток», — вдруг свободно объясняется с отцом на русском языке?

Спросила мать, а она:

— Молчи и не суй свой нос, куда не нужно.

Легко сказать: «Не суй нос!» А вот попробуй удержаться и не полюбопытствовать?

Всякий раз, приходя к Бойко, я ловил в глазах Вали загадочное выражение. Они смотрели на меня не по-детски задумчиво и как бы спрашивали: «Кто вы такой, дядя? Что вы тут делаете?» Порой мне даже казалось, что в этом взгляде светится искорка лукавства, и тогда он как бы говорил мне: «Прячьтесь, прячьтесь от меня, а я все равно понимаю, кто вы такой и чем занимаетесь».

Как-то я спросил Бойко:

— Валя знает что-нибудь о нас?

— А зачем ей это? — ответил Петр. — У нее еще молоко на губах не обсохло. Вот что она знает! — И он показал на ремень, висевший в комнате на видном месте.

— Но девочка уже в таком возрасте, когда обо всем хочется знать. И сколько бы вы ни запрещали, каким ремнем ни грозили бы, — не поможет. Наоборот: ваша суровость в таком случае только разжигает детское любопытство.

— Ничего, ничего, — не согласился со мной Бойко. — Пока что Валя еще слушалась меня и дальше будет слушаться.

Я не стал спорить с ним, хотя и был уверен, что рано или поздно придется кое о чем сказать Вале.

И такой разговор состоялся.

Валя встретила меня у Шмерег. Михаил и Сергей были на работе, Настя пошла зачем-то в город, а я остался присмотреть за их детьми — Алешкой и Васильком. Хотя хлопот с ними было немало, но это занятие мне нравилось.

— Заходи, заходи, Валюша, — сказал я девочке. — Ты, наверно, к тете Насте? А ее нет дома…

— Нет, я не к тете, а… к вам, — робко проговорила сна.

— Папа прислал?

— Нет, сама пришла. Встретила тетю Настю. Спросила, с кем мальчики остались. Она сказала, что с вами. Вот я и прибежала.

— На что я тебе нужен? — поинтересовался я, хотя догадывался, о чем пойдет речь.

— Не скажу, — ответила девочка, замолчала и смущенно отвернулась.

— Так зачем же было приходить, если не хочешь сказать?

— Я могу вам сказать только без свидетелей.

— Вот оно что! — рассмеялся я. — Свидетелей испугалась. Да какие же это свидетели? Ведь это твои двоюродные братцы. Они еще маленькие и ничего из твоих секретов не поймут.

— Это вам кажется, будто дети ничего не понимают. Вам и моему папе…

Она сразу замолчала.

— Ну, говори, что тебя беспокоит.

— Я скажу, только при двух условиях. Если вы о нашем разговоре никому не скажете и если перестанете смотреть на меня как на маленькую девочку, несмышленыша.

— Согласен. — Я даже не улыбнулся.

— Тогда слушайте. Мне о вас все известно. Не удивляйтесь, но я знаю, что вы партизан, и ваши товарищи партизаны, и тот немец, что с вами приезжал, тоже партизан, и что он умеет говорить по-русски, и что мой папа вам помогает, и что мои тетка и дядя тоже с вами — все-все знаю. Меня не обманете.

— Но тебя, Валя, никто и не собирается обманывать. Просто мы считали, что тебе не обязательно знать о таких вещах. О них нельзя всем рассказывать и даже вспоминать лишний раз. Пожалуй, лучше будет, если ты об этом поговоришь не со мной, а с папой.

— Ой, что вы! — замахала обеими руками девочка. — Если бы он знал, что я с вами об этом говорила, не миновать мне беды. Потому и прошу вас ничего никому о нашей встрече не говорить… Я уж не ребенок. Ничего, что теперь не хожу в школу. Выгоним фашистов — я еще институт закончу…

— А какой же институт ты думаешь кончать? — попробовал я переменить тему.

— Об институте поговорим позднее, когда прогонят фашистов. А сейчас я хочу, чтобы вы сказали, как я могу вам помогать?

— Но, Валя…

— Что — Валя? — На глазах девочки выступили слезы. — Мы же договорились, что вы не будете смотреть на меня, как на маленькую…

— Я и сам вижу, что не такая ты маленькая. Но так сразу взять и сказать, чем ты можешь помогать партизанам, — не могу, об этом надо подумать.

— Нечего долго думать. Я сама себе нашла работу. Ничего, что я не комсомолка. Я еще вступлю в комсомол, пусть только наши придут. Вы можете мне доверять так же, как комсомолке.

— Хорошо, Валя. Что ж ты придумала?

— Ваши друзья партизаны, те, что в лесу, любят читать книги? — спросила Валя.

— Ясное дело, любят и читают.

— А где они берут книги? У вас в отряде есть библиотека?

— Библиотеки нет, но несколько книжек есть, и они переходят из рук в руки.

— Значит, книг там не хватает?

— Конечно.

— Ну, вот видите, — обрадовалась девочка. — Выходит, я хорошо придумала.

— А какие книжки ты можешь доставать и где?

— Всякие. И «Тихий Дон», и «Как закалялась сталь», и «Войну и мир», и «Дон Кихот». Я уже их все прочла. У меня самой кое-что есть, да и у подруг книжек много.

— И ты будешь говорить им, что книги нужны партизанам?

— Что я — дурочка? Уж вы не беспокойтесь… Так как же, когда принести?

— Смотри, такие книги, как «Тихий Дон» или «Как закалялась сталь», теперь запрещены. Если кто-нибудь увидит их у тебя…

Валя не дала мне договорить.

— И это пусть вас не беспокоит. Никто их у меня не увидит. Я сама знаю, что это небезопасно. Но ведь все ваши партизаны каждый день рискуют жизнью, и это их не пугает. Так почему же я должна бояться?

Девочка говорила с таким пылом, ее желание помочь нам было настолько сильно, что я не мог ей отказать, хотя, по правде говоря, опасался, как бы с нею чего не случилось. Может, сказать об этом Петру? А мое обещание Вале? Посоветоваться со своими друзьями? Но вот она ждет ответа, а друзей нет рядом. Нет, никому я не скажу про Валю. Пускай это останется ее тайной — ведь она так хочет, чтобы у нее была тайна!

Так у меня в Здолбунове появилась еще одна помощница, о которой никто не знал. Она частенько приносила мне книжки: по одной, а то и по две, по три. Были толстые романы, сборники рассказов, были тоненькие книжечки стихов. «Мать» Горького и «Фата моргана» Коцюбинского, «Кобзарь» Шевченко, «Витязь в тигровой шкуре» Шота Руставели, сказки Шахразады и «Отверженные» Виктора Гюго, «Красная зима» Владимира Сосюры и «Захар Беркут» Ивана Франко… Так шло с месяц, и я был доволен своей юной помощницей. А еще больше была довольна она сама и каждый раз, встречаясь со мной, спрашивала:

— Ну, как там, читают?

— Читают. Спасибо, Валюша.

— А что принести в следующий раз?

— Что ни принесешь, все хорошо будет.

Она уходила радостная, а через несколько дней снова прибегала, держа какую-нибудь книжку под мышкой.

Однажды девушка принесла оправленную в кустарный переплет, но довольно аккуратно, небольшую книжку.

— А я вам Гоголя достала! — весело сообщила она. — Вы ведь просили.

Да, я в самом деле просил Валю найти что-нибудь из сочинений Гоголя. Любил читать его искрометные, полные народного юмора повести и рассказы и знал, что и там, в лесу, их охотно будут читать мои друзья-партизаны.

«Вечера на хуторе близ Диканьки, — прочел я, открыв книгу. — Повести, изданные пасичником Рудым Паньком».

И я начал листать пожелтелые страницы. Вот круторогие волы тащат воз, нагруженный мешками, пряжей, полотном и всяческой домашней поклажей, а на возу хорошенькая, кареглазая, круглолицая девушка. Впервые в жизни она едет на ярмарку в Сорочинцы, и все кажется ей чудесным, все восхищает, волнует… Вот в теплую майскую ночь с бандурой в руках пробирается по селу к хате своей возлюбленной Гали молодой казак Левко… Вот диковинная побывальщина о пропавшей грамоте… Вот несется, оседлав черта, над землей кузнец Вакула. А вот…