Алый Пимпернель. Дьявол верхом

– Тем не менее, это правда.

– Я слышала совсем не то.

– А вы хотите слышать обо всем, что происходит между мужем и женой?

Эмили явно скисла.

– Вы, конечно, лжете.

– Это не в моих привычках.

– Да ну? Однако когда вы жили у нас, то рассказывали бойкие истории о мадам ле Брен и ее утонувшем муже. Если вы могли лгать тогда, то можете и теперь.

– Есть только один способ убедиться. Идите в замок и поговорите с мсье де Грасвилем. Уверена, что он согласится с вами побеседовать. Но вы можете встретить там еще кое-кого, кто не обойдется с вами столь любезно. Так что лучше уезжайте, пока можете выбраться отсюда целой и невредимой.

– Не воображайте, мадемуазель, что я все брошу. Я выясню правду и тогда решу, как поступить.

– Пожалуйста, но помните, что не существует более презренного занятия, чем шантаж. Прощайте. Советую вам больше никогда здесь не показываться.

Смертельно бледная Эмили встала и бросила на меня ненавидящий взгляд.

– Когда-нибудь все будет по-другому. В один прекрасный день мы сможем отомстить таким, как вы! Вскоре я увижу вас болтающимися на фонарях!

Она удалилась, высоко подняв голову. От ее слов у меня мороз пробежал по коже. Победное торжество моментально исчезло. От страха я даже забыла посмотреть, следует ли за мной человек в темном парике.

Глава третья

Атмосфера в семье несколько изменилась, что, очевидно, было неизбежным после признания Марго. Она пыталась быть такой же веселой, как прежде, но ей это не удавалось, а Робер казался подавленным. Несомненно, это явилось для него ударом.

Марго была очень ласкова с мужем, и Робер, конечно, ценил это, но я видела, как он смотрит на Шарло, словно не в силах поверить истории его появления на свет.

– Ничего, он привыкнет к этой мысли, – успокаивала меня Иветт, – а так как об этом уже известно стольким бессовестным людям, то кто-нибудь из них так или иначе все ему рассказал бы. Хорошо, что Робер узнал об этом от Маргерит. Он славный молодой человек, а ей повезло с мужем, в отличие от ее матери…

Это снова привело нас к Урсуле, и так как я была не в силах удержаться от предложенной темы, то устремилась на поиски новых открытий.

– Урсула ведь почти все время оставалась у себя в комнате, – сказала я. – Что думали об этом люди? Ведь в замке, наверное, часто бывали приемы?

– Разумеется, и сначала Урсула выходила к гостям. Сперва они с графом изображали любящую пару, но потом она все чаще стала ссылаться на недомогание. Конечно, Урсула очень ослабла после родов и уже так и не смогла поправиться полностью.

– Но она возвела свои болезни в культ, не так ли?

– Да, конечно. Иногда Урсула вела себя совсем по-детски. Когда происходил прием, которого она хотела избежать, то ей достаточно было сказать: "О, как у меня болит голова!" А Ну-Ну тут же предлагала: "Я дам тебе болеутоляющее или сок майорана". Но Урсула качала головой и отвечала: "Нет, Ну-Ну, я не хочу твоих настоек. Я просто посижу с тобой, и голова пройдет". Разумеется, Ну-Ну нравилось думать, что ее малышке становится легче от одного присутствия старой няни. Но я начала понимать, что многие свои болезни Урсула выдумывала для оправдания. Мы обе так ненавидели графа, что всегда бросались ей на выручку и говорили ему, что графиня плохо себя чувствует, и лучше ей остаться у себя.

– Придумывать себе болезни – опасное занятие, – заметила я. – Вы притворяетесь больной, чтобы избежать чего-нибудь, а потом начинаете понимать, что и вправду больны.

– Может и так. С годами Урсула действительно превратилась в инвалида, хотя вроде бы у нее не было никаких серьезных недугов. Граф презирал ее, считая симулянткой, кем она в какой-то степени и была. И все же мне казалось, что она в самом деле больна, только не теми болезнями, на которые жалуется. Урсула почти перестала выходить из комнаты, прячась от мужа на диване и в шезлонге.

– Так можно ли порицать графа за измены?

– Можно! – свирепо заявила Иветт. – Мне известно побольше вашего.

Некоторое время мы молчали.

– Когда-нибудь… – заговорила Иветт, но не кончила фразу. – Неважно.

– Но что вы хотели сказать?

– Я храню все письма Урсулы, – ответила она. – Более шести лет она писала мне регулярно раз в неделю, давая выход своим чувствам. Она просто излагала мысли на бумаге. Для меня это было все равно, что говорить с ней. Иногда я получала одновременно несколько писем. Урсула обычно нумеровала их, чтобы я читала по порядку.

Следующие ее слова испугали меня.

– Из ее писем я узнала о вас. Она сообщила мне о вашем приезде в замок и о том, какое впечатление вы производите на графа… а он на вас.

– Я не знала, что Урсула настолько осведомлена обо мне.

– Хотя она почти не выходила из комнаты, ей было известно, что происходит в замке.

– И что же она писала обо мне?

Иветт молчала.

В Грасвиль прибыл курьер от графа. Он привез письма графу де Грасвилю, Марго и мне.

Я взяла письмо к себе в спальню, чтобы прочесть его в одиночестве.

"Моя любимая!

Я очень доволен, что Вы в Грасвиле, и хочу, чтобы Вы оставались там, пока я не приеду или не пришлю за Вами. Не знаю, когда это произойдет, но можете не сомневаться, что я не буду терять времени и осуществлю это, как только представится возможность. Ситуация в Париже быстро ухудшается. Уже были волнения, и около лавок хозяева установили баррикады. По улицам маршируют толпы с трехцветными флагами. Герои дня – Неккер и герцог Орлеанский, но завтра их могут сменить другие. Перемен можно ожидать в любой момент. Иногда мне хотелось бы посмотреть, что будет делать герцог Орлеанский во время столкновения короля и аристократии с Дантоном [176], Демуленом [177] и прочими. Наверное, вообразит, что его провозгласят королем. Но, по-моему, не будет ни монархии, ни короля. А коронованный король останется таковым до самой смерти.

Моя дорогая Минель, как бы я хотел, чтобы Вы были здесь, и я мог бы поговорить обо всем этом с Вами. Единственное, что поддерживает меня в этом мрачном мире, – надежда на то, что Вы и я когда-нибудь будем вместе.

Шарль-Огюст."

Я перечитывала письмо снова и снова, сияя от счастья. В эти минуты ничего, что бы я ни услышала о графе, не могло изменить мои чувства к нему.

В тот вечер я легла рано. Ужин прошел в молчании. Грасвили mere [178] и pere [179] были явно расстроены известиями из Парижа. Бывали времена, когда тревожная атмосфера ощущалась даже здесь. Робер тоже стал невесел. Трудно было ожидать от него особой радости по поводу открытия, что у его жены до брака родился незаконный ребенок. Требовалось время, чтобы привыкнуть к этой мысли. На Марго всегда удручающе действовали разговоры с отцом и письма от него. Меня интересовало, что он ей написал.

Когда я причесывалась за туалетным столиком, в дверь постучали, и после приглашения войти в комнате появилась Иветт с пачкой бумаг в руке.

– Надеюсь, я не помешала? – спросила она.

– Конечно, нет.

– Я хочу показать вам кое-что. Я долго ломала голову, стоит ли это делать, но решила, что да.

Прежде чем Иветт сообщила мне, что она держит в руке, я уже это знала.

– Письма Урсулы! – воскликнула я.

– Последние, которые я получила, – ответила Иветт. – Она, должно быть, написала их за несколько дней до смерти. Фактически они пришли ко мне в тот день, когда ее не стало. Их привез курьер, и ни он, ни я еще не знали о происшедшем.