Капитан "Старой черепахи"

Глава III

Тусклое красное пламя фонаря «летучая мышь» едва теплилось и готово было вот-вот погаснуть, до того спертым был воздух. Фонарь стоял на большом камне и призрачно освещал низкую тесную пещеру, высеченную в толще желтого ракушечника. В углах пещеры темнели отверстия узких тоннелей. Вокруг царила такая тишина, что звук капающей с потолка воды отдавался в ушах громким звоном.

Пещера находилась глубоко под землей, в север­ной части лабиринта одесских катакомб, о происхож­дении которых рассказывались самые разноречивые истории. Любители таинственных легенд уверяли, что подземные ходы, протянувшиеся на десятки километ­ров под всем городом и его окрестностями, вырыты лет полтораста назад контрабандистами, устраивав­шими здесь потайные склады.

На самом же деле возникновение подземных пе­щер, переулков и целых улиц было связано с ростом самой Одессы. Все городские здания строились из легкого пористого ракушечника, и, чтобы не возить камень издалека, его добывали тут же, в подземных каменоломнях, которые со временем были заброше­ны. Добыча велась без всякого плана. В течение многих десятилетий тысячи различных хозяйчиков и подрядчиков на свой страх и риск рыли шахты и штольни, не считаясь ни с правилами технической безопасности, ни с экономической целесообразностью, лишь бы поменьше затратить средств и побольше по­лучить барыша. Тоннели катакомб шли в самых раз­личных направлениях, порой в несколько этажей, петляя, скрещиваясь, то горизонтально, то круто спу­скаясь вниз, то высокими просторными штольнями, то тесными низкими и узкими щелями.

В результате получился такой запутанный лаби­ринт, что понадобились бы долгие месяцы для со­ставления хотя бы схематического плана его.

Только люди хорошо знающие катакомбы могли отважиться спускаться в эти мрачные подземелья и путешествовать по запутанным, лишенным вентиля­ции тоннелям, часто оканчивающимся тупиками и провалами. Заблудишься — и пропадешь, погибнешь!

Забытые, развалившиеся или заросшие кустарни­ком и бурьяном щели-шахты находились в самых раз­личных пунктах: на обрывистом морском берегу, да­леко за городом в степи, в подвалах многих одесских домов, на окраинах — где-нибудь на Большом или Малом Фонтане, у Молдаванки или за Пересыпью.

В подземных тайниках революционеры хранили оружие, подпольные типографии печатали там ли­стовки. Во время революции 1905 года из катакомб вышли на вооруженное восстание боевые дружины одесских рабочих. Через тринадцать лет катакомбы вновь дали приют большевикам: при интервентах в каменоломнях работал подпольный ревком. И ни­кто— ни жандармы, ни белогвардейцы, ни англо­французская контрразведка — не мог найти убежища революционеров.

В 1921 году Одесса опять заговорила о катаком­бах. Теперь в них скрывались контрабандисты, бан­диты Яшки Лимончика и прочая контрреволюцион­ная нечисть.

...В пещере, освещенной тусклым светом мигаю­щего фонаря, сидели на камнях два человека в по­желтевших от пыли костюмах.

Один, уже не молодой, давно не бритый, зябко су­тулился, жевал потухшую папиросу и молча, каза­лось равнодушно, слушал. Второй, рыжеватый, го­ворил тихо, но быстро, жестикулируя и тревожно по­глядывая в сторону темных тоннелей. Лоб, щеки и большой нос его были в капельках пота.

— Не машите руками, говорите спокойнее, — вдруг оборвал его сутулый человек. — Здесь мало кислорода.

— Спокойнее? Разве я могу быть спокойным, ко­гда речь идет о судьбах России?..

— Зачем такие громкие слова? — опять прервал его собеседник.

— Вы забываете, что мы, социалисты-революцио­неры, мы политическая организация...

— И хотите свергнуть Советы... — усмехнулся су­тулый. — Мне известно, что господин Савинков при­слал вам с Петром Чириковым приказ создавать по­встанческие группы, совершать налеты на погранич­ные районы, вредить всюду, где возможно, убирать с дороги активных сторонников Советской России — словом, как пишут большевики, заниматься банди­тизмом.

— Кто вам дал право оскорблять меня и говорить в таком тоне?

— Правда не может оскорбить, и я встретился с вами не для обмена любезностями.

— А что, собственно, вы хотите? Кто вы такой? Я впервые вас вижу... — прошептал рыжеватый и расстегнул воротник косоворотки, словно тот ду­шил его.

— Я очень сожалею, что господин Чириков лично не представил вас мне...

— Вы знали Петра Георгиевича?

— Нас познакомил в Лондоне Борис Савинков. Но здесь я, к сожалению, не застал его.

Сутулый медленно стянул с головы картуз и по­додвинул к себе фонарь.

— А вы разве не узнали меня, господин Пет­рюк?..

— Вы... я впервые вас вижу, — растерянно повторил рыжеватый и, подавшись вперед, пристально всмотрелся в лицо собеседника. Сутулый беззвучно рассмеялся.

— Разве я так сильно изменился за три года? А я отлично помню и вас, и встречи в ярославском лесу, и нашего общего друга Сиднея Джорджа Рейли.

— Вы... вы Емельян Карпухин? — едва слышно прошептал Пегрюк. — Я... мы думали тогда... Мы ду­мали, что после провала Локкарта вас арестовала Чека. Значит, вы... вы не русский? Вы англичанин?

Сутулый утвердительно кивнул и надел картуз.

— Что вы хотите нам предложить? — тихо спро­сил Петрюк.

— Предложить?.. Вы, эсеры, до сих пор верите в скорое свержение советской власти? Вы очень наив­ны. Мы с Рейли говорили это и господину Савинко­ву... С Советами предстоит долгая и упорная борьба, очень долгая борьба, не год, не два, может быть, десять лет... Вам известно, что Тютюнник не смог пе­рейти советскую границу и принужден был вернуться в Польшу вместе со всем своим войском. Нужно идти иными путями и действовать другими средствами. Пора понять это. Иначе вы, как Чириков, попадете в Губчека к Никитину... Да, да, я знаю, что Чириков провалился, знаю, что в Николаеве арестована вся ваша боевая десятка. Очередь за вами, Петрюк.

— Вы решили взять меня испугом? — криво улыб­нулся Петрюк.

— Нет, фактами, — сухо ответил сутулый. — Без системы, без твердой и четкой организации вы про­валитесь. Провалитесь завтра же. Вас никто не спа­сет, кроме меня. Господин Савинков очень далеко, кажется, сейчас он в Париже...

— Что же мы... что я должен делать?..

— И «я» и «мы». С этого и следовало начинать разговор, — удовлетворенно сказал англичанин.

Слушая его, Петрюк окончательно понял, кем ста­ли они, эсеры, еще недавно мнившие себя политиче­ской партией, мечтавшие о свержении большевиков и захвате власти. Они — слуги англичан, не больше. И отступать уже некуда, да и зачем, если сам Борис Савинков ездит на поклон в Лондон? Значит, иного пути нет...

— Как вас зовут? — нерешительно спросил он.

— Зовите меня Карпухиным. Легче помнить одну фамилию, — пояснил, усмехаясь, англичанин. — Я — товарищ Карпухин, — интонацией подчеркнул он слово «товарищ». — Вам надолго придется забыть о «господах».

— Значит, новый поход Антанты... — Петрюк умолк, подыскивая нужные слова. — Значит, новый поход откладывается?

— Да, откладывается... временно, — сухо произ­нес Карпухин. — И нужны новые способы борьбы. Большевики зализывают раны. Но они голые и ни­щие. В России разруха, голод, нет топлива; заводы стоят, транспорт разбит. Нужно, чтобы эта разруха продолжалась как можно дольше. Нужно, чтобы Со­веты подольше не набрали сил. Слабого легче свалить. Пока война будет тайной, надо вредить им всюду и везде, вызывать недовольство в населении, особенно среди крестьян, выявлять недовольных, под­нимать мелкие восстания, такие, как в Сибири и в Тамбовской губернии. И собирать силы для буду­щего.

Карпухин говорил без всякого акцента, и Петрюк поймал себя на мысли, что давно, должно быть, жи­вет этот англичанин в России.

— Вы поняли меня? — сухо спросил Карпухин. Да, да, конечно, Петрюк все понял, но с чего им

начинать? Арест Чирикова разрушил связи, работать стало куда опаснее. Людей мало, оружия не хватает, денег в обрез.