Железные бабочки

А для меня в этом посещении не просто открывалась возможность посмотреть собрание деда. Я рассчитывала узнать, что находится за стенами. Так как завоевать хоть какую-то независимость можно будет только благодаря этому знанию.

– Мне это не совсем нравится… – начал было барон.

– Только потому, что вы сами не сможете участвовать. Признайтесь, Конрад, разве это не правда? Что плохого, если мы выйдем? Никто, кроме полковника Фенвика, не видел графиню, а я постараюсь, чтобы меня не узнали, – она коснулась кончика своего вздёрнутого носа. – Может, посадить тут мушку, Конрад, подрисовать карандашом? – теперь палец указывал на край одного глаза, другого. – О, я наряжусь старухой, а Амелия сойдёт за мою дочь. Прекрасный план!

Она даже подпрыгнула на диване, как школьница, думающая о предстоящем пикнике. Её настроение заразило и меня, мне захотелось выйти из дома не только по одной причине.

Представление графини о переодевании состояло в том, что она надела яркую шляпу с большим количеством лент и букетом цветов. Её муслиновое платье (день оказался жарким) всюду, где только позволяло место, украшали узоры из веток и оборок. Сидя рядом с ней в своём простом белом платье с единственной тёмной лентой на соломенной шляпе, я могла показаться служанкой, может быть, даже горничной.

Здесь, в Гессене, даже Катрин носила то, что можно назвать крестьянским платьем, с длинной юбкой, с передником, с блузой, прошитой красными и синими строчками. В окно экипажа я видела множество вариантов такого платья. Строчки различались цветом и узором, юбка могла быть чуть длиннее или чуть короче, волосы перевязывались лентами, спускающимися на плечи или убирались вверх под шляпку, напоминавшую шлем гренадера.

Мы действительно, как и пообещала графиня, поехали не в экипаже с гербом, а в небольшой карете стиля барокко. Поездка по необходимости проходила медленно, потому что улицы Аксельбурга очень узки и крыты булыжником; мы подпрыгивали и вынуждены были всё время держаться за петли.

Многие дома были пёстро раскрашены, с резьбой, украшающей карнизы, крыши и окна, а иногда и стены. Краски на стенах давно поблекли, но лучи солнца оживили их; к тому же у большинства домов, мимо которых мы проезжали, были выставлены цветочные ящики на подоконниках; в ящиках росло множество цветов.

Но несмотря на всю эту яркость что-то в домах было удивительно древнее, какая-то странность, намекающая на тёмное прошлое. Не знаю, что вызвало в моём сознании такое представление. Хотя я смогла разглядеть и участки резьбы, которые производили отталкивающее впечатление: насмешливые клыкастые лица, уродливые тела, звери, никогда не ходившие по земле, только тревожившие в кошмарах больных.

Наш кучер постоянно хрипло покрикивал и щёлкал кнутом, чтобы расчистить дорогу. Время от времени графиня хватала меня за рукав; громким голосом, чтобы перекрыть шум, она обращала моё внимание на какую-нибудь достопримечательность. Мы проехали две внушительные церкви, которые вполне заслуживали называться соборами.

Бо́льшая из них также была украшена резьбой по камню. Она стояла на рыночной площади, но, так как её окружала плотная толпа, мы не смогли подъехать ближе. К моему удивлению, вскоре экипаж остановился и графиня выпустила петлю, чтобы указать мне на самую высокую из церковных башен.

Но слова её заглушил неожиданный перезвон колоколов. Вверху в стене башни раскрылась дверь, и оттуда вышла на внешний карниз процессия из маленьких фигур. Они нам казались совсем маленькими, но на самом деле должны были быть большими, иначе мы бы их просто не увидели. Первым шёл рыцарь в тяжёлом вооружении, голову его скрывал шлем с изображением какого-то мифического животного. Одной рукой он держал повод лошади, другой, опущенной вниз, цепи. К этим цепям, которые тянулись за рыцарем, было приковано несколько пленников. По необычной одежде и странным головным уборам можно было заключить, что они принадлежат к иной национальности или даже расе, чем победитель. Некоторые тащились без сил. Другие ползли на четвереньках. Художник очень хорошо передал их бессилие и боль. Всадник двигался вперёд, за ним тащились пленники, а колокола звонили. Казалось, они возвещали скорее о поражении, чем о триумфе. Раскрылась другая дверь, и процессия исчезла в ней.

Графиня гордо взглянула на меня.

– Принц Аксель, – объявила она, – наш предок. Так он вернулся с битвы, когда неверные напали на Гессен. Наш народ не забыл об этом. Аксель был великим правителем, мы должны гордиться, что в нас течёт его кровь, – на лице графини действительно отразилась гордость. Зрелище кончилось, графиня зонтиком постучала по сидению кучера, и мы поехали дальше. – Это город Акселя, построенный по его приказу. Аксель построил Кирху Пленных, почти вся его жизнь прошла, прежде чем был уложен последний камень. А его внук привёз из Нюрнберга мастера, который изготовил эту процессию, чтобы великие деяния не были забыты. Все князья нашего дома похоронены здесь в склепе, и только королевские браки могут заключаться в этой церкви.

– Весьма необычное зрелище, – заметила я, хотя на мой взгляд неизвестный художник излишне подчеркнул жестокость, с какой тогда обращались с пленными.

Графиня нахмурилась.

– Какие вы странные, жители колоний. Разве не вспыхивает в вас гордость при виде величия, от которого вы происходите?

– Америка больше не колония! – резко ответила я. – Мы свободная нация и никому не подчиняемся…

– Ах, теперь я вам, можно сказать, наступила на ногу. Но, Амелия, здесь ваш дом, разве не так? Разве вы не чувствуете себя частью всего этого? – она взмахнула рукой. – Какая вы всегда серьёзная! Ну, разве это не прелесть? Взгляните на цветы, на счастливые лица, прислушайтесь к пению!

Мы уже почти выбрались из толчеи рыночной площади, и я должна была признаться, что цвета, сам дух праздника – всё это действительно произвело на меня впечатление, несмотря на стремление остаться посторонним наблюдателем. На скамье у таверны сидели молодые люди и громко пели, сотрясая воздух; я могла представить себе, что с такой песней возвращаются с победой солдаты.

– Военная песня… – вслух выразила я своё впечатление.

Графиня кивнула.

– В ней говорится о Родине, о выигранных сражениях. Разве кровь от неё не кипит, даже у женщины? Ах, теперь дорога будет ровнее…

Наш экипаж выбрался из старой части города на широкую улицу, вымощенную для более быстрой езды. Перед нами раскинулся веер дворца, его окна блестели на солнце, за изгородью из кованого резного железа виднелся сад. На улицу, по которой мы ехали вместе со множеством других экипажей, выходили широкие ворота. Одна их створка была закрыта, и я вспомнила обычай: только правящий князь имеет право въезжать через полностью открытые ворота.

Но мы направились не к главным воротам дворца, а свернули направо, туда, где на фоне голубого неба возвышалась Восточная башня. Вблизи остаток опасного и грубого прошлого выглядел ещё более неуместным.

Едва обработанные камни стен отнюдь не гармонировали с соседними строениями. Башня напоминала о темницах, подземельях… Снова я ощутила прикосновение страха. Вспомнила свой сон, замок, в котором у меня в комнате стоит свеча. Он очень похож на эту башню.

У входа во дворец, как и предвидела графиня, собралась толпа; кое-где в ней виднелись ярко-алые мундиры стражников. Конечно, глупо было надеяться увидеть здесь полковника Фенвика. Но на мгновение меня охватило желание, чтобы один из этих ярких мундиров принадлежал ему, чтобы он ждал нас.

Несмотря на все свои оборочки и завитушки, графиня действительно не привлекла никакого внимания. Потому что большинство женщин здесь оказалось одето в гораздо более сложные наряды. Моё простое платье было гораздо заметнее, хотя в выстроившейся для входа очереди я увидела и других женщин, одетых, подобно мне, небогато.

Линия посетителей чинно продвигалась между солдатами внутрь башни, и вскоре после яркого дневного света мы были ослеплены другой яркостью. В искусственном свете легко было увидеть, что курфюрст по-настоящему бережёт своё сокровище, хотя и позволяет взглянуть на него.