Маленькие истории. Сборник рассказов разных лет (СИ)

   И вдруг я всем своим нутром почувствовал, что это затишье неспроста, что грядет нечто ужасное и со стоном метнулся из-под дерева, в темноте почти ничего не видя.

  Через несколько шагов лес осветился, как в полдень, но неживым светом, меня ударило в спину, сбив с ног и сбросило в яму, полную дождевой воды. Тихо подвывая, я немедленно начал из нее выбираться, цепляясь за корни, а в небесах уже вновь бушевала непредставимая гроза. Ветер чуть не сшиб меня обратно в яму, дождь бил, как плеть, но я благодарил богов от всей души. Елка, что служила мне пристанищем, была расщеплена до корней, а в плотной коже мешка засела щепка длиной в локоть, летевшая мне прямо под левую лопатку.

  Потом я брел, уже мало что соображая, по лесу. Надо мной сверкали молнии, уши закладывало от грохота, мимо, казалось, проплывали тени не то животных, не то людей...

   Утомленный, я присел под сросшимися стволами тисами, закрыл глаза и сам не заметил, как заснул. Видимо, запас моих сил иссяк намного раньше, чем я опрометчиво полагал прежде.

  Проснулся я чуть более свежим, но кругом ничего не менялось и ничто не указывало на возможность спасения.

  И лишь потом я заметил его.

  Маленькое, с барсука размером создание с громадными белесыми глазами на плоской треугольной мордашке жалось к моему боку и дрожало всем тельцем, покрытым короткой шерсткой. Это я рассмотрел в очередной вспышке молнии, оказавшейся на некоторое время последней.

   Глаза зверька, или какого-то иного создания, которого я ранее никогда не видел, чуть светились в темноте и с ним было как-то спокойнее.

  Оно могло оказаться хищным, вороватым, ядовитым, просто опасным, наконец, но сейчас мы оба были просто мокрыми и несчастными бедолагами, испытывающими страх.

  Я осторожно положил руку на макушку малышу, тот вздрогнул, однако не убежал, даже не отпрянул, а когда небо разрезала очередная молния, взобрался ко мне на колени. Так мы и сидели долго, наверное, оцепеневшие, дрожащие от холода и страха. В голове не было ни одной светлой мысли, уши давно и прочно заложило от грохота.

  Неожиданно в лесной чаще вспыхнул один огонек, второй, третий, ясно различимые в промежутках темноты между вспышками молний. Их становилось все больше, я так и подался вперед. Неужели кто-то идет с фонарями? Они спасут нас! Я готов был уже крикнуть, чтобы шли скорее сюда, но тут огоньки еще чуть приблизились, стали яснее, и я закричал совсем о другом и так громко, что даже сам себя услышал. Это были не фонари, а глаза. Зеленые яркие глаза сморингов, идущих забрать свое. Они победили, довели жертву до полного изнеможения и теперь хотели отнять ее жизнь. А заодно и то, что было у них украдено.

   - Нет, нет, не подходите! - кричал я в ужасе и, наверное, плакал. - Не дамся!

   Хотя это было и бесполезно, я потянулся за кинжалом. Мелькнула мысль бросить им мешок. Пусть забирают бесценные корни, пусть берут все и уходят. Только бы оставили в покое...

   Маленькое создание завозилось у меня на коленях. Я, все еще раздумывая, что делать (бежать ли, бросив вещи, защищаться ли), уже поднимался на ноги, когда увидел глаза и с другой стороны. В первое мгновение мне показалось, что сморинги обошли меня с тыла, отсекая пути к бегству.

   Но глаза были больше, тусклее и не зеленые. Я сморгнул, пытаясь лучше рассмотреть, что еще за очередная напасть на мою голову и глаза исчезли. Вместо них вдалеке ясно виднелся живой теплый огонек костра. Кажется, ветер донес сквозь непогоду даже запах дыма...

   Тут уже я не стал ни о чем раздумывать, а бросился на свет огня, разбрызгивая грязь и оскальзываясь. Левой рукой я прижимал маленькое белое существо к груди, правой, выронившей кинжал, торопливо раздвигал норовящие выбить глаза ветки.

  Пожалуй, ни до, ни после этого так бегать мне не доводилось ни разу. Огонь приближался, мой спутник, которого я не смог оставить одного во тьме, цеплялся за мокрое одеяло, все еще висящее на мне. Ярилась гроза. Сослепу я обнял чертово дерево, отшатнулся, чуть не упал, но все-таки проломил грудью сплетение кустов и... выскочил на чистую лесную полянку, поросшую по краям осинами. С ветвей сорвались перепуганные сороки, из моего объятия вырвался и шмыгнул в траву не то бобер, не то барсук, не то хомяк. Каждая часть его тела говорила о некоем определенном виде зверя и каждая о разном.

   А от костра испуганно смотрела на меня светловолосая девушка, инстинктивно подтягивающая ближе корзину с ягодой. Я еще успел осознать, что дует теплый западный ветер и светит сквозь разрывы в тучах солнце, прежде чем измученное сознание меня покинуло.

   Можно долго рассказывать о том, как я приходил в себя, пытаясь понять, где граница между сном и явью и окончательно запутываясь. Или о том, как девушка (ее зовут Рония) все выспрашивала меня, отчего я такой мокрый, всклокоченный и весь в колючках. Или как она лечила меня от простуды и взяла клятву обязательно навестить в будущем ее скромное целительское жилище на опушке леса.

   Или о том, как мандрагора заплесневела и заказчик заплатил мне четверть обещанного. Или о долгих-долгих ночах, наполненных кошмарами и вечерах, полных раздумий.

   Но лучше я расскажу о том сне.

  Он пришел на вторую седмицу после того, как я вывалился к костру. Сон был очень яркий, четкий и я отчего-то точно знал, что он вещий. Во сне я лежал на зеленом травяном ковре, а надо мною склонялось большое белое существо со светлыми глазами на треугольном лице. Ни я, ни оно не произнесли ни слова, не издали ни звука, общение наше было мысленным и, право же, оно и к лучшему. Словами нам пришлось бы объясняться слишком долго.

   Я узнал, что существо это - лесной дух и он строго судил меня за прегрешения. Да, я совершил за жизнь много беспутств.

  Промелькнула и погасла череда лиц, мест, событий. Дольше всех держались и последними пропали призраки строгих ликов с полыхающими зеленым глазами.

   Но была и другая череда, замыкал которую образ мокрого напуганного малыша, жмущегося к человеку.

  Мне показалось, что второй ряд куда как короче, я затосковал, однако дух улыбнулся и тронул меня своей большой и мягкой рукой.

  У него больше сотни детей, но каждого он любит одинаково сильно, будь тот даже совсем не подарок. И будет рад еще одному сыну, пускай и не родному. Он звал меня...

  Я обомлел, проснулся и долго сидел, чувствуя, как разжимается что-то внутри.

А сейчас я стою на полянке, окруженной осинником. Смотрю на неспешно приближающиеся в сумерках две пары белесых глаз, втягиваю запах влажной травы и кипящего у Ронии на плите супа и, преодолев нежданную робость, готовлюсь опуститься на колени.

Островная история

- Святый Панталошка! Дракон! - крикнула какая-то женщина и мгновением позже в небо устремились сотни глаз.

Площадь Мужества в этот августовский вечер была до отказа заполнена собравшимися на торжество людьми. Дочь короля, прекрасная Люсиль, завтра поутру выходила замуж за принца соседней державы, а в преддверии этого события монарх по обычаю всегда устраивал своим подданным праздник.

У короля, к некоторой его досаде, было много дочерей - целых семь - и горожане успели хорошенько выучить программу мероприятий. Сначала к ним выйдет епископ и будет долго говорить с помоста. Эта часть церемонии, наполненная благочестием, невероятно скучна и служит всего лишь разминкой перед основными событиями вечера. Вслед за епископом всегда приходит очередь главного советника. Тот говорит мало, горстями мечет в народ серебро, но все знают, что это он притворяется добреньким, а на самом деле вор, мироед, да к тому же иноземец. Советники - они все такие. Потом бывает факельное шествие, раздача вина, праздничная иллюминация... А вот драконов никаких в списках не значится!

Толпа встревожено заколыхалась, истошные вопли ужаса, перемежаемые плачем и заливистым лаем окрестных собак, поднялись в небо, где парило крылатое чудовище.