Остаюсь на зимовку (Охота пуще неволи. Трудный сезон)

Я не знал, что придумать. Призвал на помощь Мальчика, показал ему на след. Он, кажется, даже понял меня, но расшифровать следы не смог. Неопытный. С другой собакой я давно поймал бы этого дьявола, но что возьмешь со щенка, у которого на боевом счету всего один соболь да несколько глухарей. И вот сегодня я пошел снова восстанавливать капканы (вчера ходил в другую сторону). Я уже знал, что разбойник однажды в своей жизни побывал в ловушке. При этом изрядно помучился, прежде чем вырвался. Лапы его уцелели, но походка изменилась. Вероятно, ему стало трудно добывать пищу в тайге, что-то у него нарушено. Во всяком случае, координация движений не та. Но зато он отлично расшифровывает хитрость человека и ставит тем его в тупик. Я вынужден был признаться, что в поединке с ним терплю одно поражение за другим. С расшифровкой каждой новой моей уловки этот дьявол становился все опытнее. Если он будет терроризировать меня весь сезон, я не добуду себе соболей даже на пропитание. Вся надежда на Мальчика. И, выходя сегодня на охоту, я дал обет: если пес изловит его, я накормлю своего друга до-отвала (такого уже давно с нами не происходило). А негодяй заходился сейчас именно в этой части путика.

И что же? О чудо! Я слышу лай. Да не такой, как на глухаря, а с повизгиванием. Я не сомневаюсь, что это соболь, и спешу, гремя лыжами и не соблюдая никаких предосторожностей, так как знаю, что если Мальчик загнал его на дерево, тот никуда не уйдет. И действительно, на молодой невысокой лиственнице сидит соболь, а рядом под старой лесиной свежевырытая нора — работа Мальчика. Видно, соболь сначала решил укрыться от преследования в корнях старого дерева, но Мальчик разворотил это убежище. Вот ведь, работал молча; позвал меня, лишь когда убедился, что сам не справится. Хорошо еще, что вовремя заметил, когда соболь выскочил из-под лесины (разумеется, не там, где велся подкоп).

Соболь увидел меня, но устремил все внимание на собаку, своего главного врага. Я сбросил его с ветки одним выстрелом и дал Мальчику вволю потрепать жертву.

А злой гений между тем оказался маленькой соболюшкой, за шкурку которой на приемном пункте вряд ли дадут 20 рублей. Только мне известна истинная цена этого зверька.

За доблестную работу Мальчик тут же получил целого рябчика. Проглотил он его вместе с потрохами.

Вернувшись домой, я немедля содрал шкуру с соболюшки и только тут понял, в чем дело. Оказывается, зверек действительно побывал в капкане, но попался не лапой, а головой, что случается очень редко. Вернее, дужка капкана здорово саданула его по голове. Удар был настолько сильным, что разбил черепную кость. Однако зверек успел ускользнуть из смертельных тисков. Потому-то и остался на свободе. Все это произошло не в текущем сезоне, а в прошлом, потому что рана давно зарубцевалась. Так что соболь почти целый год жил с пробитым черепом. Разумеется, встреча с техникой не могла остаться бесследной. Какие-то двигательные центры у него были все-таки нарушены, но на сообразительность это не повлияло. Этот злосчастный пример еще раз утвердил меня в убеждении, что соболь — умнейший зверь. А попадается он в наши примитивные ловушки из-за своей дерзкой смелости, которая и делает его неосторожным. Но когда он осознает опасность, изощренность его ума не знает границ.

10 ноября

Первая декада месяца промелькнула, как один день. Дни были так насыщены, что я не успевал проанализировать все события, а о записях и говорить не приходится.

1 ноября я пошел на базу. При переходе реки пришлось снять лыжи, так как лед состоял из одних торосов. Только у берегов стали появляться свежие наледи. Приурезовые наледи — обычное явление и наблюдаются вплоть до января. Чтобы не провалиться, я перебрался к берегу по-пластунски. Всего на дорогу затратил четыре часа. Пришел на базу весь мокрый, несмотря на двадцатиградусный мороз. Но это уж от пота.

Надо сказать, я здесь потею больше, чем в пустыне летом. И это не удивительно. Во-первых, ходишь на охоте в хорошем темпе, во-вторых, дома, когда готовишь пищу, печку топишь вовсю. Поэтому температура в избе поднимается до 50–60°. Разумеется, раздеваешься до нижнего белья, но и его хоть выжимай. Короче говоря, постоянно приходится находиться в резко континентальном климате. Переходных промежуточных условий нет. Из жаркой избы выбегаешь раздетый на мороз не только для того, чтоб охладиться, но и по делам: принести дров, воды и так далее.

И что же? Может быть, я хотя бы раз простудился или просто чихнул? Ничуть не бывало! Здесь, в тайге, воздух настолько стерилен, что, даже если и захочешь заболеть, не получится. Да, здесь климат суров, но здоров. И пот, который льется из меня ручьями, тоже здоровый. Жаль только, что у меня нет шерстяного нижнего белья. Оно никогда не бывает влажным, и в любой мороз поэтому в нем не замерзнешь. О бумажном белье этого не скажешь. Достаточно немного постоять — и мороз доходит до мокрого нижнего белья. После этого надо снова бежать, чтобы тепло тела вытеснило холод наружу. Суше от этого не становишься, но и холода уже не чувствуешь. Вот так и ходишь по тайге целый день, все время в постоянном движении, даже при остановках, когда возишься с капканами. Привалов я обычно не делаю. При тяжелом рюкзаке я просто изредка его сбрасываю и разминаю затекшие части тела. Но прекращать движения нельзя. Это опасно. Видимо, поэтому приходится так много тратить энергии на охоте, что в свою очередь и вызывает нечеловеческий аппетит.

Вот и сейчас, за эти четыре часа, я так проголодался, что пожалел об оставленной дома каше: надо было ее все-таки захватить с собой, чтоб не мучиться и не ждать, пока будет готова пища. Однако Андрей оказался предупредительным. Несмотря на то, что его в избе не оказалось, на столе лежала записка, где говорилось, куда надо заглянуть, чтоб утолить голод, и мой, и собаки. Эта чуткость оказалась кстати, и я был благодарен Андрею за нее. Утолив приступ голода, я растопил печь и принялся готовить пищу для Андрея и его собак. Вскоре вернулись с охоты и они.

— До чего же приятно приходить в теплую избу, — сказал, улыбаясь, Андрей после приветствия.

— Не знаю, мне это ощущение пока неизвестно, — пошутил я, — моего возвращения с охоты, к сожалению, никто не ждет и избу не греет.

— Ну, как твои дела?

— Плохи, всего три штуки. А у тебя?

— Двенадцать.

— Отлично. В этот вечер мы о многом переговорили, хотя встретились так, будто расстались только вчера. В основном, конечно, говорили о соболях.

В повадках этого зверя много непонятного. Вернее, мы, люди, слишком мало знаем о нем. Например, нам известно, что соболь — житель оседлый. С другой стороны, известны случаи, когда появляется так называемый ходовой соболь, который мигрирует вдоль рек, и которого в этот период охотники добывают в больших количествах. Говорят, это связано с неурожаем кормов. После такого года численность соболя резко падает. Однако уже через год она почти полностью восстанавливается. Падение численности в неурожайный год, по-видимому, связано не только с промыслом на соболей. Скорее всего, это процесс естественный, при котором в голод выживают сильнейшие и наиболее приспособленные. Зимой 1969/70 года соболь голодал. В этот сезон охотники добыли по сотне и более штук. Зато год спустя, то есть в 1970/71 году, пришлось довольствоваться двумя-тремя десятками на брата. Нынешний сезон должен быть нормальным.

Вот и все, что пока известно о соболе. Может быть, опытным охотникам известно и больше, но они не публикуют свои наблюдения. Так что придется самому до всего доходить. А не ясного очень много. Взять хотя бы нас с Андреем. Мы с ним охотились на разных берегах, и результат налицо. Но и у него не всюду одинаково шло: больше половины соболей попалось на крохотном участке длиной всего полтора километра. Чем объяснить такую неравномерную плотность зверя? Где ставить капканы? Это надо знать, иначе работа будет малопродуктивной. Некоторые охотники ведут путики вдоль рек, другие — поперек. Думаю, что главное не в этом, так как среди тех и других есть рекордсмены, добывающие стабильно до сотни штук в сезон. Значит, что-то другое? А что? Придется провести вести эксперимент. В этом году я смогу охватить территорию порядка 60 квадратных километров. Постараюсь расположить путики как можно разнообразнее. В конце сезона подведу итоги, какой путик сколько дал. Вероятно, составлю несколько таблиц. И вот, когда на руках у меня будут эти данные, попытаюсь объяснить их и выявить закономерность. Конечно, одних моих наблюдений будет маловато. Но есть еще Андрей. Правда, он не верит в мои исследования, но это неважно. Главное — я буду располагать его данными. А вера его мне не нужна. Достаточно того, что я сам в себя верю. И вот там уж посмотрим.