Повесть о белой медведице

После особенно сильного удара льдина вздыбилась, и медведица, скользя лапами, съехала к самой кромке. Она попыталась вскарабкаться обратно, вонзая шестисантиметровые когти в лед. Но не тут-то было. Невероятной силы удар хвоста косатки – и медведица, описав дугу, полетела в океан. Туши белых медведей не тонут, и косатки разрывали ее на поверхности воды… По свинцовой глади полыньи быстро расплывалось красное пятно.

Через день медвежата разошлись. Один погнался за белой чайкой, присевшей отдохнуть на вершине тороса, второй стал преследовать песца, и после охоты они не нашли друг друга. Распад семьи ускорила гибель матери – главного связующего звена. Впереди их ждала полная опасности и лишений жизнь в ледяной арктической пустыне, к которой, однако, они были неплохо подготовлены.

III

Эскимосский злой и хитрый черт Тугнагако – Дух Севера – поджег небо. Гигантское алое полотнище не-греющего пламени в зените то упруго свертывалось кренделем, то молниеносно разворачивалось во всю ширь и трепетало, рвалось, словно на ураганном ветру. Каждую минуту оно меняло оттенок: становилось то пронзительно-розовым, как розовая арктическая чайка, то винно-красным, то бархатно-бордовым. К полотнищу со всех концов горизонта тянулись широкие ленты. Они походили на ползущих змей – лениво колыхались, извивались, горели зеленым, фиолетовым, желтым, синим цветом, гасли, чтобы через короткое время вспыхнуть уже иным цветом. Каждое мгновение небесное пожарище меняло форму и свечение, и одна картина ни разу не повторила другой. Отблески северного сияния струились на паковые льды, и вершины торосов, не запорошенные снегом, тонко и нежно светились разноцветьем.

Во льдах неспешно ступала белая медведица, холостая самка. В громадном звере невозможно было узнать то беспомощное существо, каким он когда-то был. Медведице исполнилось уже три года. Остались в прошлом младенческие дни, загнанная собаками и людьми родная мать, разорванная косатками приемная мать, тугодум братишка. Из неуклюжего медвежонка она превратилась в крупного, красивого зверя весом около полутонны, длиною за два метра, с роскошным пушистым мехом с золотистыми подпалинами, с толстенным, семисантиметровым слоем жира, каменной твердости мышцами. Нос ее сгорбился, холка вздыбилась.

В Арктике был март, а в это время у белых медведей начинается гон. Могучий инстинкт материнства заставил медведицу не чураться, как прежде, самцов, а напротив, искать с ними встречи. Впрочем, этой встречи искать не пришлось. Самку неотступно преследовали четверо самцов на небольшом расстоянии друг от друга.

Медведица отдала предпочтение самцу ровного лимонного цвета, удачливому охотнику, отъевшемуся тюленьим жиром. Он был крупнее, шире грудью, матерее остальных и не из робкого десятка: преследовал медведицу первым. Изредка самец останавливался; тотчас замирали и другие. Он грозно рычал, рявкал и по-змеиному шипел. Много миль осталось позади, прежде чем лимонный самец решил атаковать противников. Два самца, которые плелись позади, не оказали мало-мальски серьезного сопротивления. Один давно и тяжело болел туберкулезом, его легкие были изрешечены кавернами, как простреленный картечью и жаканами брезент. Он даже не вступил в поединок и при виде атакующего конкурента закряхтел, затем неожиданно по-кошачьи мяукнул и с хриплым, свистящим дыханием припустился наутек. Больше он не показывался. Другой самец в свое время обладал недюжинной силой и выносливостью. Но год назад на полярной станции, забравшись в палатку-склад, он налакался из банки клея «БФ» и заболел циррозом печени. От усталости и при сильном волнении у него частенько случались приступы с невыносимой болью. И сейчас, едва начался поединок, в правом боку вдруг так защемило, что не продохнуть. Он вынужден был отступить и тоже обратился в бегство.

Крепким орешком оказался третий самец. Он чуть уступал самцу-лимоннику ростом и силой, но на его стороне было другое преимущество – молодость, легкое дыхание. Жестокая битва затянулась надолго. Крепкие, толстые когти вырывали клочья шерсти, до мяса, как острым ножом, распарывали кожу. Самка наблюдала за смертным боем, рявкала от возбуждения. Она хотела, чтобы победителем вышел самец-лимонник. Но он-то и начал сдавать первым. Тогда медведица сама вступила в драку. Она сзади прыгнула на молодого самца. Зверь с непрерывным ревом повалился на спину, открыв беспощадным клыкам шею и живот. Через минуту соперник был мертв. Парок, поднимавшийся от лужи натекшей крови, шипел и потрескивал – замерзал на лету и осыпался на снег мельчайшими кристалликами. Звери залегли, отдышались. Потом самка долго зализывала самцу боевые раны. Затем они принялись пожирать тушу своего соплеменника. К мясу не притронулись – насыщались внутренностями и жиром. Жира было много, около ста килограммов, и вся эта масса поместилась в медвежьих желудках. Обычно медведи не бросают недоеденных туш, а здесь же, переждав день-другой, непременно сожрут ее полностью, потому что ой как нелегко добыть пищу в голодной Арктике. Но сейчас они бросили ополовиненную тушу и ушли. В природе существовала сила мощнее страха голодной смерти. Проявлялась она весной.

Целый месяц звери провели вместе. Самец оберегал, ухаживал за самкой с необыкновенным усердием и заботой. Дни напролет она лежала, грелась в скупых лучах недавно появившегося солнца, а он добывал и приносил ей пищу, в ярости отгонял самцов, которых за много верст притягивал запах самки. Здесь, в ледяной пустыне, под неласковым арктическим солнцем, в тридцатиградусный мороз, под вой пурги зарождалась новая жизнь.

В середине апреля самец-лимонник, рисковавший жизнью за право обладания самкой, получивший бесчисленные раны в поединке, неожиданно охладел к своей подруге. С последней охоты он не принес ей ничего, хотя и добыл нерпу. Он сожрал добычу в одиночку. Медведь залег неподалеку и проспал два дня кряду. Проголодавшаяся медведица сама отправилась на охоту. С великим трудом ей удалось подстеречь нерпу. Она принесла добычу самцу. Тот сожрал тушу, а медведице оставил лишь ласты, череп да плохо обглоданные кости. И снова улегся. Медведица проглотила остатки пищи, робко приблизилась к самцу и лизнула его в нос. Затем нагнула голову, ожидая ответной ласки. Но вместо ласки медведь пребольно укусил ее за ухо и отогнал ударом левой лапы по морде.

Не могла знать не рожавшая еще медведица, что через восемь месяцев, когда на свет появится детеныш, все самцы – а если судьба сведет, и кровный отец – превратятся в ее смертных врагов, потому что начнут охотиться за медвежонком с целью убить и сожрать несмышленыша.

Самец-лимонник, нажравшись до отвала, проспал еще сутки. Потом поднялся и ушел во льды, даже не взглянул на прощанье на свою подругу. И на восемь месяцев медведица осталась в одиночестве.

Хотя по ночам еще полыхало северное сияние, но солнце с каждым днем становилось ярче, веселее. Случались и тридцатиградусные апрельские морозы, и свирепые долгие пурги, но желтые упругие лучи все ощутимее пригревали черный медвежий нос.

Дрейфующие льды, обращаясь по часовой стрелке вокруг Северного полюса, вынесли белого медведя к берегам Гренландии – к мертвой, покрытой вечным льдом земле.

Суши медведица боялась и всегда уходила от нее прочь. Там жили собаки и люди – заклятые враги исполинского зверя, убившие, растерзавшие родную мать. Но в желудке медведицы уже целую неделю не было ни кусочка мяса. По неведомым причинам тюлени покинули этот участок Арктики. И голод победил страх. Она ступила на землю. Двигаясь по побережью, изредка раскапывала норки леммингов – маленьких, не больше котенка, грызунов в светло-серой шубке – и поедала их. Настигнутые врагом – совой, песцом или даже медведем, – эти зверьки, если им негде укрыться, садятся на задние лапки и яростно пищат, размахивая передними. Лемминги исчезли бы с лица земли, если бы не отличались удивительной плодовитостью. За коротенькое арктическое лето они трижды приносят потомство по пять-шесть детенышей. Исчезни эти существа с арктических островов и побережья – и едва ли бы выжили многие звери и птицы…