Жизнь среди слонов

По возвращении в Ндалу мне показалось, что началась новая жизнь, волнующая и полная неожиданностей. С момента рождения ребенка прошло ровно шесть недель. Комнату украшали дикие цветы, а пол устилал ковер лиловых и пунцовых лепестков, собранных в парке, чтобы отпраздновать наше возвращение. Все сияло чистотой, на огне варился обед, и вокруг вертелись привычные животные.

Мходжа взял Сабу на руки и со смехом поздравил ее с благополучным прибытием в джунгли. Ребенок был не менее важен, чем слоны. Уиджи, Алиша и Амина превратились в красивых сильных зверей. Генетты прыгали с плеча на плечо и изредка обнюхивали Сабу. Только Уиджи не проявляла к нам интереса: она всегда отказывалась признавать нас после долгого отсутствия. Иэн с шумом открыл шампанское и разлил его по стаканам. Мы выпили, засмеялись и расцеловались, на мгновение пойманные в сети счастья незримыми пальцами жизни.

Перед моим возвращением Мходжа, Сулейман и Али отправились в Мто-ва-Мбу, нашли айю (няню) и уже обучали ее. Ее звали Мария. Это была пожилая женщина с мягкой улыбкой. Ее щеки украшали шрамы, характерные для вамбулу.

Мы перенесли сумки, корзины и ребенка в нашу маленькую хижину и вместе со всеми животными расселись на матрацах и вытряхнули скудные пожитки Сабы. Она приняла первую ванну по-дикарски — в желтом тазу, наполненном коричневой речной водой.

Бездетная Мария раньше прислуживала в баре в Мто-ва-Мбу. Она мечтала заниматься Сабой и не хотела иметь дел с мужчинами. Мы пошли обедать. Посреди стола лежал старый львиный череп-подсвечник, принадлежащий Иэну, его так залило воском, что на свету поблескивали только зубы. В Маньяре ничто не изменилось. Все было просто: ребенок стал еще одним членом нашей дикой семьи. Не знаю, кого из четырех детенышей любила больше, потому что приемные дети столь же близки, как и собственное дитя. Раньше я не верила Иэну-биологу, который убеждал меня, что рождение ребенка — одна из самых естественных функций женского организма. Я была уверена в невероятной сложности всего и думала, что мой образ жизни претерпит огромные изменения. Теперь, как у любой матери, во мне проснулся инстинкт защиты потомства.

Меня никогда не интересовали ни акушерство, ни уход за новорожденными. Я была даже немного старовата для первенца, но вместо покупки известного учебника доктора Спока, библии молодых матерей, решила следовать советам Иэна, который настаивал на важности физического контакта матери и ребенка, как это недавно доказал один кембриджский профессор на примере макак-резусов. Что мы знаем о поведении приматов? Иэн убеждал меня в важности этих знаний, и я с жадностью впитывала их.

В начальные часы жизни для малыша-резуса был важен осязательный контакт. Детеныш хватается за мать в трех точках. Двумя руками он держится за шерсть, а сосок не выпускает изо рта. Но на моем теле не имелось шерсти, а мой ребенок был куда менее развит, чем малыш-резус, и приходилось постоянно держать его на руках.

Лучшим методом был, бесспорно, метод африканок. Они носят ребенка на спине в куске материи. Там он защищен от животных и греется от материнского тела. Мать-африканка понимает важность осязательного контакта для своего ребенка, не будучи супругой этолога.

Опыт показывает, что малыш-резус, в ранней стадии своего существования лишенный матери, а следовательно, и осязательного контакта, в дальнейшем не может устанавливать правильных отношений с себе подобными. Иэн все время повторял, что надо избежать такой опасности для нашего ребенка.

Живя среди животных, следовало учиться на их примере. В городе подобные мысли никогда не пришли бы мне в голову; уверена, ребенок был бы закутан в груду красивого тряпья и спал бы в белой колыбельке под накомарником под ахи и охи других мамаш: «Ах, какое чудесное платьице!» Разве у матери есть контакт с ребенком в таких условиях? Меня, конечно, волновал вопрос, можно ли вырастить ребенка, сообразуясь с природой, а не с требованиями социального порядка, которые часто придают излишнее значение гигиене. Можно ли перенять что-либо полезное от животных и что изменится в нашей жизни?

Утром первые лучи солнца проникали через окна и будили меня. Воздух дышал прохладой. Шумела по скалам вода. Одна птичка пела, другая насвистывала. Полусонная, я открывала глаза, потягивалась и осматривалась. Темнота еще скрывала деревья парка, но оранжевые лучи уже касались ручья у подножия нашего дома, вдоль которого темными силуэтами мелькали слоны. Всю ночь они ревели, фыркали и стонали на тропах древесной саванны.

Я натягивала брюки и куртку, выскальзывала из рондавеллы и бегом спускалась по тропинке, идущей по высокому берегу. Однажды я не пробежала и десятка метров, как услышала хруст травы. Я застыла на месте, вгляделась в подлесок и заметила пару белых бивней. Животное стояло в метре от меня. Радуясь, что это слон, а не буйвол, но не зная, как реагировать, я пошла дальше, не спуская с него глаз. Он слегка удивился и на мгновение перестал есть.

В кухне Мходжа готовил чай. В печи пылал сильный огонь, клубился густой дым. Я сказала ему, что чуть не столкнулась со слоном около хижины, а он ответил, что слоны явились поздравить меня с возвращением. Выходя от себя, он прошел чуть не под брюхом одного из них. Мы посмеялись. Слоны ходили и мимо его жилища.

Слоны ломали ветки и ели их на склонах позади лагеря. Это была семейная группа Портии из семейства Сары, которая часто искала пропитание рядом с нашим домом. С восходом солнца оранжевые, красные и желтые полосы исчезли, и ослепительное солнце медленно всплыло над озером. Речка блестела словно зеркало. Было приятно увидеть столько слонов в ранний час; в это время они проводили весь день в разреженном лесу. Счастье — очутиться среди старых друзей после долгой разлуки.

Слоны подошли ближе — из черной массы иногда высовывался хобот или белый бивень. Дул ветер, гоняя пыль у них под ногами. Одна семейная группа покинула речку, уступив место другой. Встречаясь, они приветствовали друг друга — поднимали хобот и клали его в рот встреченным слонам. Это были родственные группы, но я не узнала их. А ведь знала большинство матриархов парка. Я чувствовала себя частичкой их мира и радовалась, когда узнавала их.

То была та же радость, что и оказаться в кафе в Найроби с друзьями, которых давно не видел. Хотелось улыбнуться, кивнуть головой и крикнуть: «Хелло, как приятно видеть вас опять!»

Возвращаюсь в рондавеллу с красными и желтыми чашками, чайником и кувшином молока на подносе. 6.30 утра. Одна из стен комнаты блестит от солнца. На земле, в разных уголках и на разных постелях, спят пять существ, которых надо разбудить. Мы с Иэном размещаемся на матраце посреди комнаты. Рядом с нами, в соломенной корзине, отдыхает наш ребенок, а с другой стороны в другой корзине спят, прижавшись друг к другу, две генетты и мангуста Уиджи. Все потягиваются, позевывают, каждый по-своему вскрикивает. Комната оживает.

Усаживаюсь с подносом на пол и начинаю разливать чай-сафари с привкусом дыма и порошкового молока. Уиджи, а затем Алиша и Амина подбираются к своим чашкам и с мурлыканьем начинают лакать молоко, низко опустив головы. Затем они выбегают во двор по нужде, но делают это без особого энтузиазма. Обычно Иэн сопровождает их, ибо мы совместно занимаемся воспитанием малышей, для которых стали приемными родителями, и каждый из нас влияет на них по-своему. Затем приступаю к кормлению Сабы, но здесь проблем не возникает, поскольку у меня много молока. И слава богу, ведь вода в лагере грязная, пришлось бы помучиться со стерилизацией и сосками. Затем к нашему чаепитию присоединяется Биба, только-только выпущенная из загона. Она входит и принимается за простыни, хотя знает, что белье — пища запретная. Мы гоняемся за ней по лагерю минут десять, пока не отнимаем у нее наполовину изжеванную простыню. Такое утреннее семейное чаепитие заряжает нас энергией на целый день.

Мой зверинец ни на шаг не отстает от меня в моих хождениях по лагерю. Саба сидит в безопасности на моей спине, крепко привязанная кангой (пестрая полоса африканской ткани), и ничем не стесняет моих движений. Биба скачет впереди, а Уидяш издает протяжные боевые крики «ти-ти-ти-ти-ти-ти». Генетты, будучи ночными животными, боятся перебегать из дома в дом средь бела дня, и стоит им оказаться на открытом месте, как они тут же бросаются под прикрытие кустов. Я все время боюсь, что одна из них потеряется, поскольку люблю бродить со зверюшками по лабиринту песчаных тропок. Ветерок с реки доносит запах дыма, леса, бекона и кофе.